– Беги! – крикнул мне кто-то в самое ухо, отталкивая от места, на котором я стояла за секунду до того, как там молнией сверкнуло оружие охотника.
– Все в дом! Живо!
– Боги, помогите!
– Гектор, справа!
Выкрики сыпались со всех сторон, как горох из банки. Испуганные, сосредоточенные, визгливые, обреченные. Лишенные надежды, бьющиеся в агонии голоса.
Где-то на задворках сознания я понимала, что нужно бежать. Спасаться. Если сейчас погибну, остальные тоже умрут. Те, кто в доме.
Алан…
Я понимала это, но не могла сдвинуться с места. Мой мир обосновался в глазах Алисы, в которых вечным отпечатком остался образ Хаука. И тот, из глаз, казался мне намного страшнее реального, обвитого яркими щупальцами, как лозой.
Время застыло липкой смолой. Она облепила плечи, спину, руки, колени. Затекла в нос и рот, перекрыла гортань.
А потом меня из нее выдернули, резко рванув за руку, чуть не вывернув ее из сустава.
– Черт, пророчица, да беги же!
– Эрик, – рассеянно огляделась я. – Где Эрик?
Я нашла его на газоне, колдующего с Гектором над новой защитой. Чуть в стороне Даша с Никой держалась за руки.
“Беги в дом”, – мысленно велел мне Эрик.
А вокруг меня падали люди. Прямо в грязь, в сочные, пузырящиеся лужи. Дождь поливал их сверху, будто пытался оживить.
Жаль, что с неба не льется живая вода.
– Кто-нибудь, защитите Гарди! – выкрикнул Эрик.
И уже на бегу, влекомая к крыльцу, я увидела ясновидца. И стоящих перед ним Рика и Лили – испуганные, жалкие, скорчившиеся фигурки, тщетно старающиеся защитить Первого. Хаук порвал их жилы на ходу, двигаясь быстро, ловко отражая удары, отмахиваясь от несущественных для него нападений.
И когда он подошел к Гарди, я остановилась, как вкопанная, останавливая и того, кто вел меня к спасительной защите дома. Шаг – и Хаук уже рядом с ясновидцем, нависает над спокойной, улыбающейся жертвой.
Мгновение, и его ладони обхватывают голову Первого – одна под подбородком, вторая на затылке. И противный хруст ломающейся шеи врывается в сознание. Он кажется странно тихим на фоне криков и стенаний, но я четко различаю его, как и удивленный вздох Иры в метре от меня и свист удаляющегося щупальца Хаука.
На глаза наворачиваются слезы – бестолковая реакция, и я понимаю это.
– Ира, – шепчу я. – Ну как же так…
– Идем, – велит Влад. – Скорее.
Я разворачиваюсь к крыльцу. До него несколько шагов, но они отчего-то кажутся марафонской дистанцией. Долгим путем, и я не уверена, что мне хватит сил его пройти.
У самой кромки защиты Алекс и Роб шепчут что-то и посылают в сторону Хаука незнакомые пассы. Прямо передо мной спины Риты и Глеба. Они бегут, держась за руки, а над ними карающим огнем – щупальце Хаука. Приближается неминуемой смертью.
– Глеб! – кричу я. Не знаю, зачем. Наверное, это бессмысленная попытка спасти, помешать убийце. Только вот крики не умеют останавливать Первых охотников…
Зато кое-что другое умеет.
Рита развернулась, раскрыла ладони и швырнула в щупальце пламенем – чистый огонь, который тут же охватил оружие охотника, заставил замедлиться. Отпрянуть. Несколько мгновений, спасающих жизнь. Шаг – и Рита с Глебом за стеной защиты, запыхавшиеся, но живые.
Три широких шага Влада и пять моих – и мы присоединяемся к ним, и я тут же утопаю в крепких объятиях Глеба.
– Никогда, – горячо шепчет он, – никогда меня так не пугай больше, слышишь!
Я киваю и плачу. Мне страшно. Холодно. Промокшая одежда облепила тело. Меня трясет. Рита плачет рядом, вернувшись в свое обычное состояние не-героини.
– Гектор! – кричит кто-то из оставшихся на поле битвы.
Глеб резко отстраняет меня, приникает к границе защиты и явно борется с желанием выскочить туда, в дождь, в бушующую стихию смерти. Бежать, уворачиваясь от пляшущих щупалец, рискнуть всем, чтобы успеть.
Ника стояла на газоне и не глядела в нашу сторону. Смотрела на Гектора с мольбой, с надеждой, а у ее ног, склонив голову, отчего длинные, светлые волосы упали в грязь, на коленях стояла Даша.
Защитница вымоталась. Дышала рвано, глубоко и тяжело. А Ника и воительница альва остались без защиты. Алекс оставил Роба и бросился к ним.
– Потомок Херсира, – усмехнулся Хаук и направился туда же.
– Чертов зверек! – выругался Богдан. Он уже стоял на крыльце, в надежных объятиях защиты, но покинул его без сожалений. Рванул вниз, под дождь, побежал к газону, разбрызгивая лужи.
Все произошло слишком быстро, молниеносно даже, но каждое движение в этой сцене врезалось мне в память.
Размашистые шаги Хаука. Губы Алекса в тонкой линии. Ладони Даши, утонувшие в грязи, в мокрой траве. Застывшие в скорбных позах головки пионов.
Пасс Алекса. Обуглившееся щупальце Первого, недоумение на его лице, сменяющееся злостью. Эмоции Хаука – карикатурные слайды.
И мне вспомнилось, что Алекс никогда не умел рассказывать смешные анекдоты. Смеялся раньше, чем успевал проговорить концовку.
В этот момент только он был на первом плане. Остальные, даже Гектор, ковылявший к ним, волоча правую ногу, даже Эрик, восстановивший, наконец, защиту, даже Богдан, схвативший Дашу за плечи, оторвавший ее от земли – “Давай, блондиночка, вставай! Ты не умрешь вот так” – даже Хаук, разом померкли, вышли из фокуса, размылись дождем.
– Ах ты мерзкий зверь! – зло выплюнул Хаук, собрал три щупальца пучком и вонзил в жилу Алекса…
– Филипп, быстрее! – воодушевленно выкрикнул Глеб вождю хегни, когда ему оставалось пару шагов до крыльца.
Пара шагов – около метра. Но даже такие небольшие расстояния иногда решают все. Филипп упал, уткнувшись лицом в ступени, и правая его рука карикатурно закинулась за спину, которую огладило оружие Хаука.
Злость имеет цвет. Оранжевый, когда ты раздражен. Красный – когда терпеть становится невмоготу. И лишь когда злость достигает апогея, перерастает в чистый гнев, выжигая напрочь остальные эмоции, она становится белой. Ослепляющей.
Жила откликается, бурлит в венах кен, кожа горит, ладони – проводники. Кен, стекая, капает на пол – ему не хватает места в хрупком, неподготовленном теле. И ноги ступают сами – за границу, в незащищенную область, начинающуюся там, где кончаются ступени. Мимо тела Филиппа, который больше никогда не встанет.
Я бью кеном, который рвется из жилы наружу, в мир. Кену плевать на статусы. На страх. На мертвых и живых. Важна лишь цель. Левая половина грудины Хаука. Толчок, и он пятится на два шага назад. Щупальца опадают, и охотник переводит удивленный взгляд на дом. На меня.
В душу медленно вползает страх – осторожной, крадущейся кошкой, но гнев выжигает его вмиг. Удар – и белый кен Барта схлестывается с горящими праведным огнем щупальцами над головами замерших во дворе, не успевших спрятаться людей.
– Фига се, – сказал Глеб у меня за спиной, и я поймала изумленный взгляд Эрика. А потом потерялась.
Был лишь кен Барта и щупальца Хаука. Две стихии. Две силы. Остальное стало далеким, неважным, пустым.
Первым пришел в себя Богдан, рванул, втаскивая обмякшую Дашу на крыльцо.
– Бегите! – выкрикнул Эрик оставшимся без защиты, и они побежали. По лужам, под проливным дождем, под куполом из переплетенного нашего с Первым оружия.
Я подняла голову к небу. Красиво. Серое, клубится, бушует, льет воду, и хорошо от этого так. Задорно. Небо слышит, я говорю с ним, с грозой, и она отвечает, гремит, соглашаясь, что вся эта битва – безрассудство. Только гроза понимает. Злится. Скалится молниями, бормочет проклятия грозовыми раскатами.
“Поняла, наконец?” – звучит в голове ласковый голос Барта, и я киваю. А потом отбрасываю и это. Есть только я и небо. Больше ничего. А еще пучок щупалец Первого, от которого отделяются несколько и направляются вслед за бегущими к дому.
Все происходит медленно и быстро одновременно.
– Помоги, – шепчу я небу, и оно откликается. Рвется ровно посередине, выпуская острую молнию. Она бьет четко в Хаука, и щупальца, вздрагивая, опадают. А сам Первый валится в грязь – сначала на колени, затем заваливается набок и замирает.
