– Отлично! Теперь в химчистку отдавать, – раздраженно посетовал Эрик, но привычной злости в его голосе, как ни странно, не было.

– Дьявол! – выругался охотник, медленно разгибаясь, затем увидел стоящую неподалеку Дашу и улыбнулся. – Привет, блондиночка.

Даша раздраженно выдохнула и повернулась ко мне.

– В порядке?

– Все хорошо, спасибо.

– Где Херсир? У него получилось?

Алиса возникла откуда-то справа – будто бы из воздуха материализовалась. Подошла к Эрику, по-хозяйски взяла его под локоть. И все замолчали, опуская глаза в пол либо же глядя на меня с жалостью. Жалость эта кололась, сочилась ядом, который проникал под кожу и собирался комком в груди. От вдыхаемого воздуха горчило во рту. Руки отчего-то затряслись, и Люсия сжала мои ладони, растирая.

– Если бы у него получилось, ты не была бы хищной, не находишь? – едко заметил Влад и без лишних слов направился к лестнице.

Наверное, ему тоже тяжело. Да, мы оба виноваты – в одинаковой мере. Только вот вина у него другая. Впрочем, от своей вины Влад умел прятаться отлично.

– Я тоже пойду, – сказала я, не дожидаясь неминуемых расспросов. В конце концов, у них есть Лидия и Богдан – пусть их пытают!

– Я тебя провожать! – с энтузиазмом заявила Люсия и потянула меня к лестнице. – Баюкать. Петь тебе.

Петь – это хорошо. Она красиво поет. И танцует. И вообще она у меня замечательная!

– Как ты вообще тут оказалась? – спросила я ее, пока мы поднимались.

– Увидеть. – Она прислонила указательный палец ко лбу. – Первый. Хитрый, он тебя ждать. Ты выйти.

Я кивнула.

– Поняла.

– Я видеть, ты умереть. Испугаться. Сказать Дэн. Он взять меня и примчаться сюда. Они говорить с твоим мужем. А потом пойти за тобой. Он тоже бояться.

– Я думала, Дэн никогда не боится, – попыталась я пошутить.

– Не Дэн. Твой муж.

– Да уж…

Нож я сунула в ящик старой, трухлявой тумбочки, которая левым боком упиралась в кровать. Думаю, если бы не поддержка кровати, она бы давно рухнула на пол – такой у нее был плачевный вид. На лишнее движение тумбочка отреагировала недовольным скрипом.

– Ложиться! – велела Люсия и указала на кровать. С этим спорить желания совершенно не было. Я уснула почти сразу под тихую английскую колыбельную, снилась мне хельза с теплым песком и ласковыми волнами. По поверхности озера бегали яркие солнечные блики. Мне было хорошо. Меня любили. Я была счастлива.

Надеюсь, все счастливы после смерти. Иначе зачем все это?

Пробуждение было резким. Тело дернулось, будто сопротивляясь возвращению в реальность, и я открыла глаза. Удивление смешалось с испугом, потому что рядом был тот, кого я совершенно не ожидала здесь увидеть.

Его глаза – натуральные льдинки, но еще секунду назад они были теплыми. Вмиг все изменилось. В них боль и обида плещется, но взгляда Эрик не отводит – и то хорошо. Впрочем, я уже окончательно потеряла надежду все исправить.

В этой заброшенной хламом, ветхой комнате он смотрелся нелепо. Король снизошел до бывшей фаворитки, лежит тут на драном покрывале, смотрит. Рука запуталась в моих волосах, ласково гладит. Зачем?

– Что ты здесь делаешь?

Голос был хриплым. К глазам подкатило горячее, напрашивались слезы, но я прекрасно научилась их подавлять.

– Убеждаюсь, что ты жива.

В словах – ни намека на злость, лишь облегчение. Оттого сильнее желание расплакаться прямо здесь, покаяться во всех возможных грехах и вымолить прощение. Когда еще, если не сейчас? Ведь он здесь, рядом, руку протяни – дотронешься. Дотрагиваться было боязно. Вдруг сбежит?

Поэтому я искренне сказала:

– Спасибо, что пришел за нами.

– Ты скади, – ответил он почти безэмоционально. Еще несколько секунд пристально смотрел в глаза, а затем резко притянул к себе, прижал так крепко, что, показалось, ребра хрустнут. Поцеловал в макушку. Совсем, как раньше, до катастрофы. Когда мы еще были близки…

Были ли? И если были, то почему я тогда… Ведь уверена была, что Эрик мое “все”. И что “навсегда” для нас возможно. Ошиблась. “Навсегда” – самое лживое слово.

От этой несправедливости я все же расплакалась. Сильнее вжалась в Эрика, обняла его, вцепившись мертвой хваткой, и прошептала:

– Я люблю тебя.

Нужно было сказать. Там, за дверью моего убежища – жестокий мир со своими правилами. Даже если Эрик захочет, даже если простит, этот мир не примет нашего примирения. Потому что есть законы, и их нельзя нарушать.

Это я нарушаю всегда, Эрик такой роскоши себе не позволит. У него есть племя, обязанности и авторитет.

Будто бы вспомнив об этом, после моих слов он окаменел. Отцепил меня от себя и строго спросил:

– Тогда зачем было то, у андвари?

Странный вопрос – зачем. Если бы я знала. Догадывалась, конечно, но объяснить трудно. Слова слишком острые и бесспорно ранят. Меня, Эрика… Его больше, а причинять ему боль я не хочу.

Но он смотрит и ждет ответа, и я понимаю, что время для ответов пришло. Возможно, завтра я уже не смогу их озвучить. Теперь у меня есть нож и четкое понимание, что с ним делать.

– Его я тоже люблю.

Призналась. Себе, в первую очередь, а ведь себе признаться тяжелее всего. Отчего-то гордости за смелость не было, лишь горечь и тоска, а еще дикое желание уснуть. Проспать все оставшееся выделенное на жизнь время, перестать решать задачи, которые я решать не умею. Пусть Эрик решает – он вождь, ему привычнее.

Эрик с шумом выдохнул. Отодвинулся, встал, оправляя одежду. Подошел к окну.

Спина его была прямой, и руки, сцепленные сзади в замок, казались полурасслабленными. Словно он услышал то, что ждал услышать давно. Ждал ли?

Ждал.

– Нужно было сказать мне до венчания.

Шелестящие звуки опадают на пол пеплом, расползаются по комнате. Горечь во рту, мокрые от слез щеки, и я понимаю, что здесь и сейчас все решится навсегда, он уйдет, а я останусь тихим призраком дома скади. Его дома. Иначе я тут не смогу, и даже Алан не спасет.

Эрик больше не злится. Свою злость он одолел, мое предательство принял и готов вынести вердикт. А я готова выслушать.

– Ты прав, нужно было.

– Но ты говоришь сейчас. – Он повернулся ко мне, метнул осколками злости, будто не мог держать внутри, будто эта злость отравляла его. – Что, ты думаешь, это изменит?

– А это может что-то изменить? – горько усмехнулась я и села. Поправила волосы, которые, как оказалось, спутались и торчали во все стороны. Да уж, внешностью мне его сейчас точно не сразить. Но и на жалость давить я не буду! Слезы вытерла резким, отчаянным движением и губу закусила, чтобы больше не расплакаться. Боль помогла.

– Я мог бы наказать тебя, знаешь, – едко бросил Эрик, отводя взгляд. Пыльные занавески выглядели, должно быть, лучше меня.

– Так накажи.

Усталость сковывала. Лишала желания выяснять то, что необходимо было выяснить давно. И я пыталась бороться с ней ерзаньем и невесть откуда взявшимся раздражением.

Если он так хочет наказать меня, почему медлит? Почему так долго ждал? Все эти месяцы, когда я, раздавленная собственной виной, ютилась тут, в пыли и забвении. Когда Алиса прикасалась к нему, а он… он…

Я всхлипнула и подняла на Эрика глаза.

– Для наказания не стоило выжидать так долго…

– Вот как?

И снова он рядом, близко. Аромат одеколона приятно щекочет ноздри, будоражит. Широкая ладонь в нескольких сантиметрах от моей – так и тянет коснуться, ведь, скорее всего, в последний раз.

– Есть несколько вариантов. Муж отрекается от жены, но она остается в племени. По факту никто из скади не посмеет больше поддержать тебя, даже слово лишнее сказать побоятся. Ты станешь тенью, которой запрещено будет почти все, в том числе, воспитывать собственного ребенка. Второй вариант – тебя изгоняют еще и из племени, и ты остаешься одна. Но ты в курсе, что печать мужа с жилы жены стереть может лишь смерть. Ты не сможешь венчаться никогда, тебя не примет ни один вождь без моего на то согласия. Ты никогда не увидишь сына…