- Привет.
Поднял веки.
Глаза какие-то грустные у него.
Улыбнулся.
Вроде даже рад.
- Привет.
Леша не стал курить, только нащупал пачку в кармане.
- Чего нос повесил?
- Да так.
- Ой, я что это, так опоздала?
Кустова подскочила к ним, как будто из ниоткуда. Раскрасневшаяся.
- Привет.
Встретил ее Веня с вялой улыбкой.
- Привет.
- Привет.
Все как-то странно помялись. Никто не рассчитывал на такой прием. Леша забеспокоился, не перемерзли ли у Пуха пчелы? Все это тянуло на какой-то неправильный мед.
- А ты почему вчера не пришел?
Спросила Аня у Вени, тогда как парень в первый раз всерьез призадумался, что у них за отношения?
Тот пожал плечом.
- Да как-то вот.
- Это что, причина? Ну так знай, она тебя не оправдывает. Мы все ждали. Ты не заболел?
Леше тоже было пиздец, как интересно, не заболел ли этот веселый медведь? Грустью.
- Да просто, что-то настроения нету, не хотел мозги никому парить.
- А ты разве умеешь?
Казалось, что даже если бы тот хотел – парить мозги кому-то – не смог бы.
- Умею.
Веня посмотрел Леше прямо в глаза, и парень понял, что он вообще-то совсем не знает его.
Кто такой Пух?
Большой загадочный парень?
Который умеет парить мозги?
У всего ли есть темная сторона?
- Ты придешь завтра? [Аня – Леше]
- Куда?
- Ты, что ли, не говорил ему? [Аня – Вене]
Веня мотнул головой, опустил глаза. Кажется, последнее, что он собирался сделать в жизни – позвать Лешу. Завтра? Или вообще?
Пух бросил прогоревший и уже остывший бычок в квадратное кольцо загаженной старой мусорки.
- Приходи завтра в «Метро». Мы все немного поиграем и попоем, что-то типа кавер-вечерины. Будет прикольно, я думаю. [Аня – Леше]
- Поиграете? И ты – поиграешь? [Леша – Вене]
- Да вроде.
- Хорошо, во сколько?
- В восемь.
- Ладно, если можно прийти?
- Да зачем тебе это?
- Люблю каверы. Так приглашаешь?
Веня несильно, немного по-собачьи, выдохнул, брови у него как будто вздрогнули, и в конце концов, он решился: кивнул и пригласил.
- Веня, ты такой мимими.
Это, конечно, Аня. Хоть Леша готов подписаться.
Они с ней заходят внутрь под звенящее высокое бла-бла-бла.
Веня смотрит им в спины и прикусывает губу.
*
«Метро» - небольшой кабак в подвальчике. Никаких контрастов: черные стены без окон, деревянная доморощенная сцена, крашеная – чего там – тоже черным, черные скамейки, черные шесты, черные фонари подсветки, такое чувство, что какого-то гота тут наизнанку вывернуло.
Но что по-настоящему странно: во всем этом чахлом мраке что-то есть. Какая-то густота.
Леша заходит, когда уже первый чувак играет. У входа слышны барабаны и рев электрогитар. Ребята хуячат на совесть – солиста не слышно. Даже на сцене. Парень, с татуировкой на шее, сравнительно без толку надрывается, обнимая микрофон ладонями. Но народ впирается. Пиво идет по рукам и глоткам. Свет режет ножом и зал, и людей, создавая какую-то несимметричную геометрию. На сцену выпускают клубы дыма. Все плывет. Течет. И меняется.
Ребят не хотят провожать, но за ними приходят еще более задорные чуваки и шпарят всех через марлю. До стрелок. Визг в конце становится всем лучшей наградой.
Леша открывает банку, глотает, облокачивается на стену высокой закути звукача.
Потом выходят еще и еще. Вместе и по одному. Кого-то он первый раз видит, кто-то свой чуть не в доску. И, конечно, куда без Доротова? Хоть Леша думает, что без этого сноба вполне обошлось бы. Но вот снизошел и пришел. Прискакал. Принц и конь. Сел за клавиши. И потек.
Правда, толпа с него подзавяла слегка. Треть спустилась курить.
Быдло Доротова непоняло.
По крайней мере, всего.
Хоть, в целом, вечер не удивлял. Все были дохуя приличные. Играли и не старое, и не новое, а вечное, блядь. Не прикопаешься. Мьюз, Пласибо, Кобейн, Томы Уэйтс и Йорк, Земфира, Сплины, Кино, Гражданская оборона. Были и другие, их Леша уже не так – поименно – знал и различал. И все же, несмотря на драйв, все было как-то пристойно и даже по-домашнему. И Веня, в общем, не выбивался. С репертуаром. Вдарил по-старому.
Вышел один с гитарой. Посмотрел на толпу.
Пух в свете софит.
Сердце у Леши остановилось. Как в песне, человек пять назад.
Веня опять заебенил. Да он, наверное, иначе и не мог. Такую олдовую попсню, что можно было только диву даваться. Освистать с полным правом. И народ засвистел, когда узнал. Зал весь, целокупно, мать его, вздрогнул смехом, потом взвыл, а потом подпевал в припеве, ну и в конце, дикий ор заставил Веню самого рассмеяться и поскрести ладонью темечко.
Розовый фламинго.
Пиздец.
Розовый фламинго!
Которого он – отыграл. И в шутку. И на полном серьезе.
А у нее, оказывается, и слова какие-то есть.
Дальше – Пикника «Остров». БГ «Аделаида». Вдовина «Письмо к осени».
И в конце – что он хотел сказать этим?
Та песня, которую Леша ему прислал. Читай, подарил.
Что он с ней сделал?
Боже, как он пел… да он же мог просто выть на луну, и ебашить, ебашить безумным боем на своей потрепанной гитаре, и все равно – быть лучше. Лучше их всех.
Всех.
Веня стих. И струны стихли. В зал, как тогда, в комнату, пришла тишина. На миг.
Потом – вой.
Веню просили еще. Он отказывался:
- Да там ребята ждут. Но спасибо.
Ребята, и правда, ждали, так ждали, что сразу выпрыгнули.
Пух всем помахал, чуть поклонился, улыбнулся и вышел куда-то вбок. Где они все целый вечер – пропадали.
Улетел Карлсон.
*
Леша уже никого и ничего толком не слышал. Уши забило ватой. Ему хотелось только уйти. Уйти, чтобы.