И получившаяся волей судьбы игра в отсрочку только разожгла сильнее. Сожаление, нетерпение и раздражение — эмоции, сменившиеся за доли секунды на лице капитана, вынужденного прерваться по воле службы, приятно отозвались ласкающей самолюбие тонкой струной где-то внизу справа. И канатоходец, притаившись за открывшейся дверью, лишь тихо улыбался уголками губ, пожирая взглядом те эмоции, с которыми успешно, надо сказать, сумел справиться сеньор Мойя.

Флав специально не произнёс ни звука. Даже тогда, когда капитан прикрыл дверь и, спотыкаясь на словах, оправдался, когда суетливо вылизал взглядом лицо и неуклюже проявил трепетную ласку, какую обычно позволяют себе по отношению к женщинам. Коста лишь чуть склонил голову, медленно моргнул, давая понять, что смысл слов, а главное жеста принят. И… отпустил.

Со стороны могло показаться, что Коста ничуть не расстроен, но, как только за сеньором закрылась дверь, канатоходец привалился спиной к стене и сполз по ней, медленно выдыхая, пытаясь совладать с собственным возбуждением, туго налившимся в штанах, и всё ещё фантомно чувствуя капитанский жар, терпкий запах и нетерпеливые прикосновения.

Обождав пару минут, он прошел на ощупь вглубь комнаты. В неярком свете луны, лившимся из окна, Коста нашёл подсвечник и огарок свечи. Зажёг робкий огонёк. Подвигая стул и усаживаясь у стола, в пляшущем свете, Куэрда медленно, мелочь за мелочью осматривал жилище, которое волей неволей рассказывало ему о хозяине. Аккуратность расставленных и разложенных вещей, полка с книгами, письменный прибор, тщательно заправленная кровать и не дорогая, но добротная посуда — всё шептало о том, что начальник городской стражи педантичный, предпочитающий строгость во всём, даже в личном, и довольно бережливый человек. Всё это не успокоило, а наоборот, заставило щуриться, прикрывая глаза и вспоминать те мимолётные мгновения, которые канатоходец провёл с капитаном. Опомнился Флав только тогда, когда плотное кольцо собственных пальцев, нырнув под ткань штанов раззадорило настолько, что остановиться он уже не смог.

Пламя свечи трепетало, вынужденно вытанцовывая под быстрые выдохи и жадные вдохи, а потом и вовсе потухло, выев весь фитиль и оплавив воск горячими объятьями по кованому подсвечнику.

Расслабленное тело, после треволнений дня, напряжения вечернего выступления, бокала вина, жарких объятий и быстрой разрядки нагло заняло чужую постель, освободившись от одежды и сложив её кучкой на край.

Удовлетворённый подсмотренным зрелищем, Морфей забрал к себе Флавио в одно мгновение, утапливая молодое тело в объятьях сна. Распластавшись и подгребя подушку под себя, отпихнув одеяло, Куэрда спал, бесстыже подставляя обнажённую спину и крепкие ягодицы под стыдливые подглядывания луны в окно.

***

Северино не очень хорошо запомнился допрос подозреваемого. Он задавал какие-то вопросы, перепуганный мужчина, который меньше всего был похож на убийцу, как-то на них отвечал, ординарец что-то записывал, другие стражники тоже что-то говорили. Мысли капитана в этот момент витали где-то далеко.

Точнее, не так уж и далеко, если уж на то пошло. На соседней улице, в небольшом доме, в прихожей, где еще совсем недавно он жарко целовал Куэрду, держа в руках его нежное тело. Внизу живота скатался тугой ком, мешающий думать о делах. Под конец Северино все-таки отпустил подозреваемого, не став даже задерживать его на ночь.

— Сеньор Мойя, с вами все в порядке? — спросил один из стражников, когда капитан уже был готов уходить.

— Все отлично, — соврал тот, закрывая кабинет.

Домой он вернулся глубоко за полночь. Гостиная встретила его тишиной и темнотой. Наконец-то можно было снять надоевшую форму и переодеться в свободную домашнюю одежду. Северино надеялся, что работа заставит его забыть о почти случившейся близости, но не тут-то было — едва ли его возбуждение ослабло хоть на йоту. Упав в кресло, капитан поймал себя на мысли, что, оказывается, все время своего отсутствия он тайно надеялся, что Флав будет ждать его здесь. «Конечно, а то ему заняться больше нечем», — подумал он саркастично.

Логика подсказывала, что он сейчас должен подняться в спальню, лечь на кровать и ускорить наступление завтрашнего дня, а с ним и надежд снова увидеть Куэрду, сном, но чувства шептали о том, что уснуть ему все равно не удастся… по крайней мере, пока он не сладит со своим телом.

Северино буквально повалился в кресло. Фантазии кружились в диком вальсе, подсовывая ему картинки того, что могло бы случиться, если бы их не прервали, если бы канатоходец все еще был здесь, если бы… Рука скользнула к паху и безотчетно прошлась вверх по члену.

Если говорить об эпизодах рукоблудия, то Северино не мог бы сказать, что он в этом новичок — как, наверное, и любой физически здоровый мужчина, неважно, имеющий постоянного партнера или нет. Однако и тут все не было так просто. До знакомства с Фрэнком он представлял себе то, что обычно представляют молодые люди — всяческие развратные действа с участием иногда больше чем одного человека помимо него самого, и стараясь забыть, что в жизни подобные попытки обычно скорей разочаровывающие, чем удовлетворяющие. На проклятом корабле Лэл, понятное дело, все его фантазии были обращены в сторону одного только человека. После же его смерти… логично было бы предположить, что, самоудовлетворяясь, Северино будет представлять себе того единственного, которого он когда-либо любил, но это было не так.

Фрэнк оставил в нем лишь чувство глубокой привязанности, нежности, сожаления — но не возбуждения. Пятнадцать прошедших лет Северино вспоминал о нем платонически, как поэты вспоминают о даме своего сердца — без всякого намека на мысли сексуального характера. И сами мысли о том, чтобы возбуждаться, перечитывая их библию, казались в высшей мере кощунственными. Поэтому при необходимости сбросить напряжение и дать своему организму разрядку, капитан предпочитал не думать ни о чем вообще, относясь ко всему происходящему так же, как к утренней пробежке — необходимому элементу для поддержания здорового духа в здоровом теле. Поэтому справедливо было бы утверждать, что самоудовлетворение для него стало не более чем еще одним упражнением, как фехтование, например.

Все изменилось сегодня, и у Северино не было ни малейшего желания задумываться над тем, почему именно — сейчас он хотел только одного, горя так, как не горел с черт знает какого времени. Он прикрыл глаза и откинулся в кресле, расслабляясь и давая волю фантазии. Рука пошла вниз и снова вверх, обнимая ствол возбужденного члена.

Куэрда на его кровати — обнаженный и желанный. Вниз.

Его карамельные глаза блестят ответным желанием, а мягкие губы приоткрываются, чтобы впустить жадный поцелуй капитана. Вверх.

Язык Северино скользит по шее канатоходца к ложбинке между ключицами. Вниз.

На вкус его чуть влажная кожа отдает сладостью, капитан с упоением вдыхает его запах и останавливается на его сосках, лаская их. Вверх.

Руки ощупывают тонкую талию, спускаются ниже, разводят его бедра, оглаживают их нежную внутреннюю поверхность. Вниз.

Капитан, проложив мокрую дорожку из поцелуев до самого паха, возвращается к губам Куэрды — послушным и жаждущим нового поцелуя. Руки канатоходца обхватывают Северино под лопатки и прижимают сильнее. Вверх.

Вниз, снова вверх. Дыхание участилось, движения стали быстрей и интенсивнее. Картинки в голове приобретали все большую беспорядочность: менялась обстановка, позы, даже время суток — все, что угодно, кроме одного. В их центре неизменно был стройный красивый канатоходец, его загорелое тело, его карие глаза, его сладкие вздохи.

Северино тихо застонал, кончив. Даже секс с партнером давно не давал ему такого удовлетворения — глубокого и чувственного, проникающего до самого дна души. Некоторое время он просто сидел (а точнее — полулежал), не в силах шевельнуться. Рука его по инерции все еще скользила по стволу члена — медленно и лишь слегка касаясь.

Через некоторое время, когда последние сладкие волны стихли, а воображение немного успокоилось, он все же выскребся из кресла. Бестолково и потерянно побродив по собственному дому, так и не решив, чего же он сейчас хочет (помимо канатоходца — фантазия, похоже, решила его сегодня доконать, подсовывая новые и новые сюжеты и не желая отпускать его тело из плена сладкого напряжения), капитан все же собрался спать. Быстро произведя весь необходимый вечерний туалет, он поднялся в спальню. Раздевшись догола, как обычно он это делал перед сном, Северино обернулся к кровати и замер.