Проснувшись и пока не открывая глаз, он, мягко перебирая волосы, лежавшей на его груди девичьей головки, ловил себя на мысли, что думает именно о таком слиянии. Мысли явно отдавали крепостью в район паха, но Флав не спешил смягчить ситуацию.

За окном через приоткрытую ставню начало сереть раннее утро. Нужно было покидать дом, до того, как проснуться соседи, которые уже прознали о том, что в отсутствии хозяина, сюда наведывается молодой любовник. Видимо, Басилио это устраивало. Но Коста не был уверен, что новости об увеличении количества поклонников его жены будут восприняты башмачником так же благосклонно. Не будешь же рассказывать направо и налево, что проминал хозяйскую постель только один.

Серые тени пасмурного утра ползли от окна по полу, предвещая туман. Белёсая дымка была как нельзя кстати. В такую можно нырнуть и незаметно вынырнуть, где хочешь.

Агата зашевелилась во сне, мазнула губами по груди канатоходца, надавила локтем, поворачиваясь, на травмированный бок. Флав скривился от тупой боли, осторожно приобнял любовницу и нехотя выскользнул из тепла кровати. Прошёл, стараясь не шуметь, босыми ногами по прохладным доскам пола, собирая свою нехитрую одежду. Влез в штаны, нашёл сапоги и с удовлетворением отметил, что их тонкая кожа успела просохнуть, но когда, усевшись на пол, он постарался натянуть их, то кожа настолько плотно обхватила ногу, что вызвала неудобство.

Тихо чертыхнувшись, Куэрда вспомнил об оставленных на площади ботинках. Обувь, как впрочем, и плащ, действительно, были почти новыми. Предстояли незапланированные траты.

Канатоходец осмотрел царапины на боку и сизое пятно расплывшегося синяка. Ощупал, кривясь, отмечая, что вчера в порывах адреналиновых и не только страстей, ушиб не казался таким обширным. Но кости и в самом деле были целы. Коста несколько раз глубоко вдохнул, чтобы убедиться. Надевая порванную рубашку и стараясь привести лохмотья на боку в божеский вид, Флав вдруг вспомнил о серебряной броши, которая осталась на плаще.

Нет, не то чтобы она имела большую ценность, впрочем, она стоила своих денег, и Куэрда не сказал бы, что подарившая ему её особа была слишком дорога, но если расследование покрепче ухватиться за эту деталь, и копнёт поглубже, то по клейму ювелира, вполне может выйти на сеньору, приобретшую этот шедевр. Престарелая и всеми уважаемая женщина не захочет огласки своего мелкого увлечения и, как пить дать, пойдёт на сделку. Имя циркача в обмен на чистоту репутации не слишком большая цена, беря в расчёт единичный случай их близости.

Если у стражи хватило ума собрать и разлетевшиеся остатки библии, на которой, вопреки вчерашним заверениям Флавио, вполне могли остаться пара тройка читаемых фраз, то, сложив два и два, городская стража, как минимум, имела одного подозреваемого в ограблении, как можно было бы заплести, ратуши или неудачника мужеложника, растерявшего свои перлы на радость местной инквизиции. В таком случае, Куэрда без сомнения полагал, что навряд ли капитан захочет занять его место, огласив всю правду о себе и принадлежности злополучных листов.

Занятый такой ужасающей логической цепочкой, канатоходец не заметил сам, как покинул комнату и, спустившись по лестнице, оказался напротив спящего в кресле начальника городской стражи.

Ужас ближайшего будущего, залил все мысли, а Коста был уверен, что попав в лапы инквизиции, живым он оттуда не выйдет, и самое малое, что святоши, известными методами, могут добиться от него, так это чистосердечного признания в соблазнении находящегося в сане и раскаяния в пособничестве дьяволу. Шанс на спасение во плоти сейчас сидел напротив.

Куэрда вцепился в обнажённое капитанское плечо и нещадно затряс мужчину.

— Мойя, Мойя, проснитесь! Мне нужна брошь, моя брошь!

Бледный и встрёпанный со сна, Флав напоминал выкупавшегося в луже воробья, но решительный взгляд и цепкие пальцы на плече, говорили о явном намерении прямо сейчас вытрясти из начальника городской стражи пусть не душу, но серебряную брошку так точно.

***

Рассветное солнце приятно пригревало плечи и лицо Северино. Он поудобней устроился на песке и принялся пересчитывать свои “сокровища” — красивые камни, окатанные морем до состояния гальки, и кусочки ракушек.

— Смотри, — он улыбнулся, повернувшись к Фрэнку, пытаясь разглядеть его лицо, но щуриться против света было тяжело. — Красивые, да?

Тот кивнул. Они причалили к “тайному месту” вчера вечером, и за ночь успели разгрузиться и пополнить запасы пресной воды. Сейчас, ранним утром, вся команда еще спала, поэтому они вдвоем безнаказанно могли уединиться на их обычном месте — маленьком кусочке пляжа среди рифов, о котором не знал никто из матросов и, конечно же, Лэл. Это было любимое время обоих — можно побыть вдвоем и не бояться лишних свидетелей — если бы кто-то и захотел проникнуть на их секретный пляж, они бы услышали его приближение сразу — по ругательствам и проклятиям от легкой возможности переломать себе ноги.

Северино начал откладывать “сокровища” для Фрэнка — ведь он так долго и кропотливо собирал их.

— Вот этот с кварцевыми прожилками, возьми. А этот почти прозрачный, как стекло. А этот…

— Хватит, — мягко сказал священник, останавливая руку Северино. — Мне уже хватит.

— Но подожди, — рассмеялся тот. — Смотри, вот этот с пиритом. Знаешь, что это такое? Его еще называют “золотом дураков”, потому что он очень похож на золото. Мой дед был золотоискателем в Новом Свете и научил отца определять эти вещи, а тот рассказал мне, когда я был маленьким.

— Оставь себе, — тон Фрэнсиса оставался таким же мягким, но сейчас в него вплелись нотки настойчивости. — Мне достаточно.

— Но я хочу подарить его тебе.

— Ты мне и так много подарил.

Северино опустил взгляд на камни, лежащие рядом с Фрэнком. Их было ровно пятнадцать. Он по-прежнему не мог видеть лица священника, но его голос в одночасье поменялся. Он обеспокоенно сказал:

— Мне нужна брошь, моя брошь!

Подумав, что это шутка, Северино накрыл тонкую ладонь Фрэнсиса своей.

— Какая брошь, Фрэнк, о чем ты?..

Пробуждение было болезненным, точно кто-то протащил его по узкой трубе и насильно кинул в тело — с большой высоты. Вернул к действительности, в которой давно не было ни “тайного места”, ни их с Фрэнком пляжа, ни, собственно, Фрэнка… ни теперь уже даже книги.

Капитан поднял глаза, с быстро фокусируясь и осознавая, что перед ним не Фрэнк, но Куэрда — его недавний знакомый. И по какой-то странной причине его рука лежала на руке канатоходца. Он спешно поднялся, прерывая телесный контакт и, гадая, сказал ли он последнюю фразу во сне или наяву, накинул рубашку, прикрывая голый торс.

— Что за брошь? И где хозяйка дома? — слова его были сухими и безжизненными, а между бровей залегла морщинка.

***

Болтал ли когда-нибудь Коста во сне? Нет, канатоходец не припоминал, чтобы о нём кто-то говорил такое. Но он слышал, что некоторые вполне способны принимать желаемое за действительное, так сильно погружаясь в сон, что разговаривают со сновидениями наяву. Говорят, что некоторые рогоносцы именно таким образом узнают о наличии у них костяной короны и степени её ветвистости.

Рука капитана неожиданно накрыла его ладонь, и Флав оторопело замолчал, наблюдая, как капитан залпом выныривает из сна.

Первое, что сделал начальник городской стражи, очнувшись от грёз, так это, словно потерявшая вчерашней ночью невинность девица и, напрочь забывшая об этом с утра, метнулся от прикосновения, как от чумы, стыдливо прикрывая обнажённый торс рубашкой.

Вторым был вопрос, даже не вопрос, а требование отчёта, как, наверное, он привык делать по утрам, устраивая ежедневную выволочку подчинённым, на случай «чтобы неповадно было».

— Агата наверху, — как-то сразу притих, вспоминая, что ещё раннее утро, канатоходец.

Он обошёл стол, подбирая на другом его конце свою сумку и закидывая через плечо.

— Нам надо уходить, сеньор. О броши я расскажу по дороге.