И вспомнить было что.

Кожистые крылья раскрыты и напряжены, длинный змеиный язык настороженно пробует тяжелое марево Сумрака на вкус. Антон медленно обходит вокруг Темного мага, нервничающего все больше и больше и уже готового сорваться, разнести все в клочья. Антон что-то говорит, не особо вникая в смысл, — сейчас куда важнее тон и мягкий, стелящийся в мареве тембр, — слова плывут, успокаивают Завулона, оглаживают его, текут по его чешуе, совсем как заклинание, проявляющееся рунами в Сумраке. Хвост подрагивает и свивается кольцами. У Антона сердце даже пропускает удар — настолько необычное, пугающее и одновременно привлекательное зрелище. Антон продолжает шептать и ласкать его взглядом, Завулон замечает это и издает гортанный, вибрирующий звук. Надо быть осторожнее, но и не давать слабины, играть, словно с норовистым конем.

Ближе, еще ближе. Змеиное тело струится по песку, сворачивая тугие кольца, сдерживая порыв набросится и подмять под себя. «Мое! Мне!» — легко читается в кровожадном взгляде раскосых глаз с вертикальными зрачками.

Городецкий не боится. Вот ни капельки. Он подходит совсем близко, и раздвоенный язык скользит по щеке. Он принимает ласку и даже возвращает ее, потираясь лбом о чешую впалой щеки.

— Крылья, помнишь? Позволишь рассмотреть поближе? Я сзади зайду, хорошо?

И, не дожидаясь позволения, медленно перемещается за спину чешуйчатому демону.

И замирает, кончиками пальцев прикасаясь к мощным мышцам на лопатках, переходящим на покрытый коричневой кожей костяк крыльев.

Завулон замирает тоже, наклонив голову и словно прислушиваясь к ощущениям. И громко шипит, почувствовав, как его целуют в спину, аккурат между крыльев.

Они тянутся друг другу, сплетаясь; темное, светлое — все смешивается; несколько ударов сердца, тяжелое дыхание, предвкушающий стон, но внезапно и к взаимной досаде вываливаются из Сумрака на ковер в кабинете, так и не расцепив объятий…

Антон удивился, насколько четкой была картинка в очередной раз прокручиваемого воспоминания. Почему это вспомнилось именно сейчас, когда Гесер уже второй час сидел в том самом кабинете и пафосно вещал про то, как трудно ему, бедному, живется без старого врага и бывшего подчиненного? И вещал, и кофе пил, и конфеты таскать не забывал.

И что удивительно: Завулон хоть и скрежетал зубами все громче, но слушал или делал вид, что слушает. И не гнал Гесера взашей, что совсем уж настораживало. Хотя сам Антон с удовольствием избавился бы от бывшего начальника уже через полчаса после начала затянувшегося визита. Не то чтобы Гесер раздражал, просто он заявился не вовремя.

А Завулон кремень, вон только губы сжал плотнее да пальцами постукивает по подлокотникам. Антон так и застыл в кресле, любуясь на эту картину.

И почему-то припомнил, как до него, уже после завершения всего самого интересного на кабинетном ковре, внезапно дошло, что сумеречный облик Завулона изменился до неузнаваемости — и это у древнего мага, столетиями ревниво оберегающего свою рогатую ипостась! Антон, огорошенный пониманием этого, даже отпрянул испуганно от обнимающего его Завулона, хотя разорвать объятия казалось делом немыслимым. Испугался он больше того, что Завулон именно его и обвинит в этих изменениях и слушать не станет никаких оправданий. А Темный тогда всего лишь закусил губу, усмехнулся и обозвал уточкой без домика.

Вот и сейчас Завулон вроде бы смотрел на Гесера, а губу закусил именно так, как тогда. Все повторяется. Безумие какое-то…

Но им обоим хотелось проделать это в Сумраке еще раз, точнее — довести все до логического конца. Сопротивляться обоюдному желанию смысла не было.

Новая ипостась Завулона нешуточно заводила Антона в мыслях и снах. Но особенно — крылья. Крылья были мощными, от них так и разило силой, и это возбуждало до предела, потому Антон не поленился донести до Завулона мысль о том, что он хочет видеть их в процессе, и во всей красе. Так что стоит подумать об элементарных удобствах, чтобы снова не вывалиться на самом интересном месте в реальность.

И Завулон подумал.

Как он умудрился сотворить в Сумраке точную копию стола из кабинета, который очень понравился Антону еще при первом знакомстве, так и осталось загадкой. Но стол оказался устойчивым и удобным и никуда не исчез, когда Антона разложили на нем и приступили к главному.

Целоваться с Завулоном в сумеречном облике было не очень удобно: вытянутый череп и мелкие острые зубы, а также отсутствие губ и чешуя сводили всю обычную прелесть этого занятия на нет. Но вот что он вытворял длинным змеиным языком… О, о таком не писали ни в одной ведьмовской книге по прельщению и технике удовлетворения естества, коих и без Камасутры было написано предостаточно!

Язык Завулона словно жил собственной жизнью, проходясь длинными мазками по шее, охватывая кольцом соски, то лаская, то стегая по ним самым кончиком. А уж когда Завулон спустился ниже!.. Ощущения от охватывания языком практически всей длины члена Антон не забудет никогда! И еще не раз будет просить об этом.

А уж то, как этот волшебный язык толкался в анус, будто жалил, распаляя желанием настолько, что удушливое марево Сумрака казалось прохладным ветерком, и вовсе невозможно было вспоминать, не кончив сразу же.

Завулон никогда не стеснялся, а уж в постели — тем более, так что в сумеречном облике он превращался в змея-искусителя и фигурально, и буквально.

И хотя Городецкий помнил, что раньше этот Темный в Сумраке выглядел иначе, страшнее и суровее что ли, более потрепанным даже, но в теперешнем Завулоне его все устраивало, а сам Темный не жаловался.

Если бы еще при этом и Гесер не являлся незвано в гости — так вообще мечта, а не жизнь.

***

Завулону было непросто терпеливо слушать высосанные из пальца жалобы Гесера, но он понимал, что лучше уж так, чем бывший враг зачастит к ним и днем, и ночью. Пусть убедится, что его ненаглядному Городецкому тут хорошо, что никто его не притесняет, не сжирает с костями, а если малость и надкусывают, так то по обоюдному согласию и к взаимному удовлетворению. Конечно, регулярность посещений Гесера оказалась неприятным сюрпризом, особенно запомнился первый визит, когда Гесер нагрянул без приглашения и в самый интересный момент. Благо все случилось в день, когда Антону снова захотелось поэкспериментировать в Сумраке. Фетиш у него, что ли, какой на крылья образовался? Впрочем, Завулону эта внезапная страсть очень даже нравилась и всячески поощрялась. Правда, пришлось продемонстрировать свою изменившуюся форму старому врагу, ну так и что с того? Хотя, может, он потому теперь и зачастил в гости, что хочет еще раз лицезреть неотразимого сумеречного Завулона? Темный пакостно ухмыльнулся и прикрыл глаза, вспоминая тот раз.

Амулет на шее нагрелся и завибрировал в самый неподходящий момент.

Мерлин раздери того, кто сейчас лезет в его квартиру, взламывая защиту, но наглецу придется подождать. Остановиться сейчас Завулон не согласился бы ни за какие коврижки.

Да и как тут остановишься, когда чешую на плечах судорожно царапают пальцы, слух ласкают несдерживаемые стоны, а собственные яйца ритмично ударяются о яростно втрахиваемую в стол задницу Городецкого?!

А этот дерзкий Светлый еще и подмахивает, и понукает, и жалобно выстанывает его имя и протяжное «да-а-а-а!».

Завулон даже жалеет, что член у него остался вполне обычным, ну, может, чуточку длиннее и толще, а не стал двойным, как у змей. Хотя тогда любимой заднице Городецкого пришлось бы ой как нелегко.

Да, за то время, что они вместе, задница Городецкого и вправду стала любимой. Завулон не успевает додумать эту странную мысль, как та самая задница судорожно сокращается, сжимая его член тисками, заставляя выплеснуть наслаждение с гортанным стоном и забыть про все, кроме Городецкого под ним и смертника в квартире. И Завулон аккуратно сворачивает крылья, которыми заслонял Городецкого от всего мира.

Городецкий, сыто потягиваясь, нагло пользуется этим, закидывая ноги ему на поясницу. Или на хвост? Неважно.