Я закрываю свой журнал.

— Я люблю боль. Мне нравится, что она

осталась. Она напоминает человеку о том, что он

пережил.

— Это очень уникальный взгляд — говорит тот.

— Но не практичный.

Я швыряю журнал в сторону. Он летит с

удивительной силой и с огромным стуком ударяется

об дверь. Потом стягиваю вниз свой больничный

халат, пока не появляются шрамы на груди. Похоже,

врач сейчас упадёт в обморок.

— Мне нравятся мои шрамы, — твёрдо

произношу я. — Я честно и х заработала. Теперь

убирайтесь.

Как только дверь за ним закрывается, я кричу.

Медсестры врываются ко мне в палату, но я бросаю в

них кувшин с водой. Теперь, полагаю, они закроют

меня в психушке.

—

Убирайтесь!

— кричу я на них. —

Прекратите указывать мне, как жить!

К онкологу я более благосклонна. Она получила

мою карту из больницы в Сиэтле и провела

ежегодные тесты, которые я пропустила из -за

заключения.

Когда врач рассказывает мне о

результатах, то сидит на краю моей кровати. Это так

сильно напоминает мне об Айзеке, что я чувствую

себя разбитой. Когда она заканчивает, то говорит,

что

я

создана

для

того,

чтобы

бороться,

эмоционально и физически. Я по-настоящему ей

улыбаюсь.

Через

несколько

дней

меня

отвозят

в

полицейский участок на заднем сидении патрульной

машины. Она воняет плесенью и потом. На мне

одежда, которую мне выдали в больнице: джинсы,

уродливый коричневый свитер и зел ёные кеды.

Медсестры пытались причесать мои волосы, но, в

конце концов, сдались. Я попросила ножницы и

отрезала запутавшийся клок. Теперь волосы едва

касаются моей шеи. Я выгляжу глупо, но кого это

волнует? Меня на год заперли в доме, я питалась

кофейной гущей и старалась не умереть от

переохлаждения.

Когда мы приезжаем в полицейский участок,

они сажают меня в комнату, передо мной стоит

чашка кофе, а рядом лежит рогалик. Ко мне заходят

два детектива и пытаются принять моё заявление.

— Не раньше, чем я поговорю с Сапфирой, —

отвечаю им.

Не знаю, почему для меня так важно сначала

поговорить с ней. Может, я думаю, что они меня

обманут и будут удерживать подальше от не ё. Но,

наконец, один из детективов, высокий, от которого

несёт сигаретным дымом, и который слишком мягко

выговаривает букву «с», вед ёт меня за руку в

комнату, где они е ё держат. Мужчина говорит, что

его зовут детектив Гаррисон. И он ведёт это дело.

Интересно, сталкивался ли он когда-либо с таким

случаем, как этот.

— Десять минут, — говорит он. Я киваю. Жду,

пока мужчина закроет дверь, потом смотрю на неё.

Она

взъерошена.

Её

губы

не

накрашены

тёмно-красной помадой, волосы не собраны в низкий

хвост. Женщина сидит, облокотившись на стол, руки

сложила перед собой. Это её типичная поза

психолога.

— Что случилось, Сапфира? Вы выглядите так,

будто ваш эксперимент не удался.

Она не удивлена видеть меня. На самом деле,

ж е н щи н а выглядит

совершенно

спокойной. Она

знала, что её поймают. Хотела этого. Наверное,

даже планировала. На миг разум покидает меня. Я

забываю, зачем с юд а пришла. Я подхожу к стулу

напротив неё. Он скрипит по полу, когда я его

выдвигаю.

Моё сердце колотится. Всё не так, как я себе

представляла. Её лицо расплывается у меня перед

глазами. Я слышу крики. Нет. Это моё воображение.

Мы находимся в тихой комнате, окрашенной в белый

цвет,

сидим

за

металлическим

столом.

Единственный звук, который нас окружает — это

тишина, и мы сидим, созерцая друг друга, так почему

же мне хочется поднять руки и закрыть свои уши?

— Сапфира, — выдыхаю я. Она улыбается мне.

Улыбкой дракона. — Почему ты это сделала?

—

Сенна

Ррричардс.

Великий

авторрр

бестселлеррров, — мурлычет она, наклоняется

вперёд

и

опирается

на

локти.

—

Ты

не

прррипоминаешь Вествик.

Вествик.

— О чём ты говоришь?

— Ты была госпитализирована, моя дорррогая.

Три года назад. В психиатрическую клинику

Вествик.

Мою кожу покалывает.

— Это ложь.

— Действительно ли?

У меня пересыхает во рту. Язык прилипает к

нёбу. Я стараюсь пошевелить им во рту, дотронуться

до внутренней стороны щеки, но он прилип, прилип,

прилип.

— У тебя был психотический срррыв. Та

пыталась покончить с собой.

— Этого не может быть, — шепчу ей. Я люблю

смерть. Думаю об этом всё время, но на самом деле

далека от самоубийства.

— Ты позвонила мне из своего дома в тррри

часа ночи. Ты несла бррред. Ты морррила себя

голодом. Не давала себе заснуть с помощью таблеток.

Когда они нашли тебя, ты не спала уже девять дней

подряд. Ты подверррглась галлюцинациям, паранойе

и провалам в памяти.

« Это не самоубийство», — думаю я. Но уже не

так уверена. Я убираю руки со стола и прячу их

между бёдрами.

— Ты говорррила одно и тоже, одно и тоже,

когда они доставили тебя. Прррипоминаешь?

Из меня вырывается странный звук.

Если я спрошу, о чём говорила, то это станет

признанием, что я ей верю. А я не верю.

Кроме того, я всё ещё слышу крик в своей

голове.

— Розовый Гиппо, — продолжает она.

Моё горло сдавливает. Крики становятся

громче. Я хочу закрыть уши руками, чтобы подавить

звук.

— Нет, — говорю я.

— Да, Сенна. Именно так.

— Нет! — я ударяю кулаком по столу. Глаза

Сапфиры округляются. — Я говорила Зиппо.

И тут простирается тишина. Всепоглощающая,

пугающая тишина. Я понимаю, что схватила

наживку.

Уголки её рта приподнимаются.

— Ах, да, — щебечет она. — Зиппо, через «З».

Моя ошибка.

Я как будто только что очнулась ото сна, не

хорошего, просто сна, который скрывал позабытую

реальность. Я не волнуюсь, не паникую. Такое

ощущение, будто я проснулась после долгого сна.

Хочу встать и размять мышцы. Я снова слышу крики,

но теперь они относятся к памяти. Я в запертой

комнате. Я не пытаюсь выйти. Я не забочусь о

выходе. Я просто свернулась на металлической

кровати и кричала. Они не могут заставить меня

остановиться. Я кричала в течение нескольких

ч а с о в . И прекращала

только т о г д а , когда они

усыпляли меня, но как только действие наркотика

заканчивается, я снова кричала.

— Почему я прекратила кричать? — спрашиваю

я её. Мой голос совершенно спокоен. Я не могу всё

вспомнить. Только отрывки : запахи, звуки и

подавляющие эмоции, из-за которых я чувствовала,

что могу взорваться.

— Айзек.

При звуке его имени меня сотрясает дрожь.

— О чём ты говоришь?

— Я позвала Айзека, — повторяет она. — И он

пришёл.

— О, Боже, о, Боже, о, Боже. — Я сгибаюсь,

обнимая себя. Я вспомнила. Я падала и теперь,

наконец, упала на землю.

В голове проносятся вспышки видений, он

заходит в комнату и ложиться в кровать позади меня.

Его руки обнимают меня, пока я не перестаю

кричать.

Я всхлипываю. Это некрасивый, гортанный

звук.

— Почему я забыла всё это? — я до сих пор

отношусь к ней, как к своему психологу; задаю

вопросы, будто она достаточно здравомыслящая,

чтобы

знать

ответы. Она твой