Я задыхаюсь и хватаю его за руки, толкая их

прочь.

— Что ты делаешь?

Айзек не отвечает. Он поднимает руки к моей

шее. Где бы он ни касался меня, я ощущаю тепло.

Отклоняю голову назад, и его пальцы обводят мою

челюсть.

— То, чего я хочу, — говорит он.

Я

поворачиваю

голову

влево,

пытаясь

отстраниться от него, но Айзек запускает руку в мои

волосы на затылке и покрывает поцелуями шею, пока

я не начинаю дрожать. Я в невыгодном положении .

Одной рукой стараюсь поддерживать себя, а другой

удержать его от себя. В конце концов, моя рука

выскальзывает из-под меня, и мы падаем на стол.

Айзек целует меня. Его поцелуй сначала

жёсткий, будто он зол, но, когда я прикасаюсь к его

л и ц у , мужчина

смягчается.

Когда он медленно

скользит своими губами по моим, а его язык

проникает в мой рот и обратно, я расслабляюсь. Мои

ноги отрываются от стола и обхватывают его за

талию. Тепло; тепло на внутренней части моих ног,

тепло во рту, тепло зажато между моих ног. Айзек

наклоняется и тянет мой халат, открывая себе путь. Я

поднимаю руки, чтобы освободиться от халата и

обнимаю его. Потом он перекатывает меня, так что я

оказываюсь сверху. Я сажусь, и он поднимает меня за

талию, пока я не соприкасаюсь с его эрекцией. Он

здесь и прикасается ко мне. Всё, что нужно сделать

— опуститься вниз, и Айзек будет внутри меня. И я

хочу, чтобы он был. Потому что мне нужно трогать и

быть тронутой.

Но

Айзек

не

спешит.

Он

продолжает

удерживать меня за талию. Думает о своей жене. Я

думаю о его жене. Собираюсь сказать ему: «З абудь

об этом», когда мужчина резко отпускает хватку на

моей

талии.

Без

замешательства,

и

без

предупреждения, я опускаюсь на него. Из меня

вырывается стон, громкий. Это стон, я вас уверяю.

Одну минуту я была пуста, и в следующую —

наполнена. Глубокая, медленная паника. Он не

принадлежит мне. Что я делаю? Я пытаюсь

подняться с него, но Айзек хватает меня за запястья и

разворачивается, прижав к столу. Медленно целует,

прикасаясь обеими руками к моему лицу, всё время

медленно двигаясь внутри меня.

— Я хочу быть с тобой, — шепчет он мне в рот.

— Прекрати.

И я прекращаю. Позволяю ему целовать, и

гладить, и трогать, и не борюсь с ним. У нас был секс

только один раз; в дождь, на карусели, и я сверху.

Теперь всё ощущается не как секс. Это нечто более

интимное. Никогда не занималась этим так, как

сейчас. Ни с кем. Даже ни с Ником. Никогда не

зарывалась

пальцами

в

волосы

мужчины

и

самозабвенно не стонала и не желала, чтобы он был

так глубоко, как только может, потому что вс ё это

ощущалось более реальным. И мужчина никогда не

утыкался лицом в мою шею и не стонал так, как

будто каждое движение внутри меня стоит этого.

Но мы здесь, на столе, двигаемся вместе и

занимаемся тем видом секса, который душит, и

одновременно является нежным и грубым. Айзек

дотрагивается до меня везде. Его пальцы скользят по

моей груди, спине и бёдрам. От этого я чувствую себя

красивой, а не уродством, в которое меня превратила

жизнь. Когда Айзек находится во мне, я забываю обо

всём. Забываю, что я пленник, и что кости сломаны,

и что мы чуть не умерли. Забываю, что у него кто-то

есть. Забываю, что меня изнасиловали, и что у меня

нет груди. Забываю, что я всю жизнь тяжело

боролась за то, чтобы ничего не чувствовать. Айзек

занимается любовью со мной, и всё, что я чувствую

прямо в этот момент — что я чего-то стою.

Айзек несёт меня на кровать и опускает на

матрац. Я чувствую его влажность на своём бедре,

пока он забирается в постель и ложится рядом со

мной. « Обними меня», — молча прошу я. Это лишь

слова в моей голове, но Айзек приближается и

обнимает меня. Я закрываю глаза.

Пим-пам, пим-пам...

Страх лёгким шагом танцует вокруг меня. Он

обольстительно шепчет мне в ухо. Мы влюблены,

страх и я. Он позвал меня, и я позволяю ему войти.

Прочь. Говорю я ему. Пусти, позволь мне уйти,

позвольте мне уйти, дай мне уйти.

— Солги мне, Айзек.

Кончики его пальцев рисуют причудливый узор

на моём плече.

— Я не люблю тебя.

Он не видит моё лицо, но оно искажается:

ресницы, губы, линии морщин на лбу.

— Расскажи мне правду, Сенна.

— Не знаю, как, — выдыхаю я.

— Тогда солги мне.

— Я не люблю тебя, — заявляю ему. Я тону под

тяжестью сказанного.

Айзек обнимает меня сзади, а потом нависает

надо мной, его локти упираются по обе стороны от

моей головы.

— Истина для ума, — говорит он, — ложь для

сердца. Так что давай просто будем лгать.

Я целую человека, которому лгу. Он целует

меня искренне. Я освобождена.

Через два дня Айзек заболевает. Это болезнь,

которая пугает меня. Сначала, когда я спрашиваю, он

г о в о р и т , ч т о ничего

серьёзного.

Но

теперь

крошечные капельки пота собираются у него на лбу и

над верхней губой, как конденсат. Я прищуриваю

глаза, наблюдая за ним, пока мы едим. Мужчина явно

заставляет себя есть. Его кожа выглядит как воск:

блестящая и бесцветная.

— Хорошо, доктор, — говорю я, откладывая

вилку. — Определи диагноз и скажите мне, что

делать.

Я стараюсь шутить, но что-то во мне говорит,

ч т о дела плохи. У нас больше нет никаких

антибиотиков. На самом деле у нас нет ничего. Чуть

раньше я проверила наши запасы: пара тюбиков мази

от ожогов и слишком много бинтов и спиртовых

салфеток. Мы пытались сохранить энергию и

использовали поленья из колодца, но и их становится

всё меньше и меньше. Я вдруг понимаю, что слишком

долго жду ответа от Айзека. Он уткнулся в свою

тарелку, на самом деле не видя ничего.

— Айзек... — Я касаюсь его руки, и мои глаза

округляются. — Я бы сказала, что у тебя жар.

Мои губы пересыхают. Я провожу по ним

языком, наблюдая, как лихорадит Айзека.

— Давай отведём тебя наверх, хорошо?

Он кивает.

Через

час Айзек начинает бесконтрольно

дрожать. Я помню, меня тоже так трясло. Но моя

дрожь была эмоциональной. Тело борется с недугами

— эмоциональными или нет — одинаковым образом.

Айзек всегда был тем, кто отгонял мою дрожь. Я не

могу сделать то же самое для него. Ему нужно то, что

моё тело не может ему дать.

Я не могу заставить его проснуться. Он так и не

сказал мне, что делать. Его тело горит, сильно, но в

комнате моро зильник. Держать ли его в тепле или

сбить температуру? Я сижу рядом с ним и пытаюсь

молиться. Если я близко наклонюсь к лицу Айзека,

то почувствую тепло, исходящее от его кожи. Никто

не учил меня, как молиться. Я не знаю, кому молюсь:

ожиревшему богу, который всегда ухмыляется? Богу с

головой женщины и с туловищем мужчины? Богу с

дырами на кистях рук и ступнях? Молюсь всему что

можно. Мой рот движется со словами, умоляющими

словами. Я никогда раньше не говорила с Богом.

Отчасти винила его за всё плохое, что случилось со

мной. Я утверждаю, что нет, но это н е так. Обещаю

никогда не винить Бога снова, если он только спасёт

Айзека.

Думаю, он услышал меня, когда Айзека

внезапно перестаёт трясти. Но когда я опускаю

голову к его рту, то чувствую не глубокое дыхание. Я