Я проснулась и начала смотреть в потолок.

Что-то было не так... что-то... но я не могла понять,

что именно. Тяжесть сдавила грудь. Состояние,

которое приходит, когда вы чувствуете страх, но не

можете точно указать пальцем почему испытываете

его. Пять минут, двадцать минут, две минуты, семь

минут, час. Понятия не имею, как долго так лежала,

глядя в потолок... не думая. Тогда я перевернулась на

бок и слова медсестры вернулись ко мне –

« дискомфорт». Да, я чувствовала дискомфорт.

Почему? Потому, что меня изнасиловали. Мой разум

ужаснулся. Как-то раз я видела, как соседский

мальчик сыпал соль на улитку. И в ужасе наблюдала,

как её маленькое тельце распадалось на тротуаре. Я с

плачем убежала домой и спросила у мамы, почему у

того, чем мы приправляем нашу еду, есть сила,

способная убить улитку. Она ответила, что соль

поглощает всю воду, из которой состоят их тела,

поэтому они, по существу, высыхают и погибают,

потому что не могут дышать. Вот как я себя ощущала.

Всё изменилось в один день. Я не хотела признавать,

но оно было здесь — между моих ног, в моей голове

... О, Боже, на моём диване. Вдруг я не смогла

дышать. Перевернулась, потянувшись за ингалятором

в тумбочке, и сбила лампу, стоящую на ней. Она

рухнула на пол, пока я пыталась сесть. И как вообще

я вернулась в свою кровать? Я уснула в ванной

комнате,

на

полу.

Через

секунду

доктор

Астерхольдер ворвался через дверь моей спальни. Он

посмотрел на лампу, затем снова на меня.

— Где он? — рявкнул мужчина. Я указала в

необходимом направлении, и доктор в два шага

пересёк комнату. Я наблюдала, как он рывком

открывал ящик и рылся в нём, пока не нашёл то, что

нужно. Выхватила ингалятор из его рук, обхвати ла

ртом отверстие и через секунду почувствовала, как

«Албутерол » ( Прим. ред.: раствор для ингаляций от

астмы) заполнил мои лёгкие. Он подождал, пока я

не восстановила своё дыхание, чтобы поднять лампу.

Я была смущена. Не только из-за приступа астмы, но

и из-за ночи. Из-за того, что позволила ему остаться.

— С тобой всё в порядке?

Я кивнула, не глядя на него.

— От астмы?

«Да». Будто почувствовав мой дискомфорт,

доктор вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Она с трудом вернулась на место, как будто вылетела

из петель. Я заперла дверь ночью, и ему удалось

попасть сюда только при помощи ж ёсткого толчка

плечом. От этого я почувствовала себя плохо.

Я снова приняла душ, на этот раз, отказавшись

от чистящей губки, а используя простое белое мыло с

выбитой на нём птичкой, деликатно втирая его в

кожу. Птица раздражала меня, поэтому я соскребла

её ногтём. Моя розовая кожа, ещё со свежими ранами

с прошлой ночи, покалывала под горячей водой. « Ты

в порядке, Сенна», — сказал я себе. — « Ты не

единственная, с кем это произошло». Я вытерлась,

осторожно

пропитывая

нежную

кожу,

и

остановилась, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Я

выглядела другой. Хотя не могла точно сказать, что

изменилось. Может быть, б ы л а более бездушной.

Когда я была ребёнком, моя мать сказала, что люди

теряют душу двумя способами: кто-то может

отобрать её у тебя, либо ты отдаёшь её добровольно.

« Ты мертва», — подумала я. Мои глаза

сказали, что это была правда. Я оделась, прикрывая

каждый дюйм тела одеждой. Напялила так много

слоёв, что кому-то придётся вырезать меня из неё,

чтобы добраться до тела. Потом я спустилась вниз,

вздрагивая от дискомфорта между ног. Я нашла

доктора на кухне, сидящим на табурете и читающим

газету. Он сварил кофе и пил его из моей любимой

чашки. Я даже не выписывала газет. Надеюсь, он

украл её у моих соседей, я их ненавидела.

— Привет, — сказал он, опуская чашку. —

Надеюсь, ты не возражаешь. — Доктор указал на

кофейник, и я покачала головой. Мужчина встал и

налил мне чашку. — Молоко? Сахар?

— Нет, — ответила ему. Я не хотела кофе, но

взяла его, когда он протянул. Айзек был осторожным

и старался не касаться меня, чтобы не оказаться

слишком близко. Я сделала небольшой глоток и

поставила чашку. Было странно. Как утром после

одноразового секса, когда никто не знает, где стоять ,

что говорить, и где их нижнее бельё.

— Что ты за врач?

— Хирург.

На этом мои вопросы закончились. Он встал и

понёс чашку к раковине. Я наблюдала, как мужчина

моет её и, перевернув, кладёт на сушилку.

— Я должен ехать в больницу.

Я смотрела на него, не уверенная, почему

доктор рассказывал мне об этом. Теперь мы были

командой? Он вернётся?

Мужчина вытащил ещё одну визитку и положил

её на столешницу.

— Если я тебе понадоблюсь.

Я посмотрела на карточку, простую белую, с

печатными буквами, а затем обратно на его лицо.

— Не понадобишься.

Я провела остальную часть дня на заднем

крыльце, глядя на озеро Вашингтон. Выпила ту чашку

кофе, которую доктор Астерхольдер вручил мне,

прежде чем ушёл. Он давно перестал быть горячим,

но я сжала её между руками, будто пыталась

согреться. Это было действие, язык тела, которому я

научилась подражать. Сама преисподняя могла бы

развернуться передо мной, и я, вероятнее всего, не

почувствовала бы этого.

У меня не было мыслей. Я видела вещи глазами,

и мой мозг обрабатывал цвета и формы, не прививая

им чувства: вода, лодки, небо и деревья, пухлые

гагары, скользящие над водой. Мои глаза осмотрели

всё, от озера до моего двора. Тяжесть в груди

продолжала

давить.

Я

игнорировала

её.

В

Вашингтоне солнце садилось рано, в четыре

тридцать было уже темно, и не на что было смотреть,

лишь на отблески крошечных огней из домов около

воды. Рождественские огни, которые снимут в

ближайшее время. Мои глаза болели. Я услышала

звонок в дверь, но не смогла встать и ответить. В

конце концов, они уйдут, ведь так обычно и бывает.

Они всегда так делали.

Я

почувствовала

давление

на

плечах.

Посмотрела вниз и увидела руки, сжимающие меня.

Руки, как если бы тело не было к ним привязано.

Лишь руки. Что-то оборвалось, и я начала кричать.

— Сенна! ... Сенна!

Я услышала голос. Это был глухой звук, будто

кто-то говорил с набитым сыром ртом. Моя голова

откинулась назад, и вдруг я поняла, что кто-т о меня

трясёт.

Я видела его лицо. Он коснулся пальцем пульса

на моей шее.

— Я здесь. Почувствуй меня. Посмотри на

меня. — Доктор схватил руками моё лицо, заставляя

смотреть на него.

— Тише... тише, — произнёс он. — Ты в

безопасности. Я держу тебя.

Мне захотелось смеяться, но я была слишком

занята, пока кричала. Кто сейчас в безопасности?

Никто. Существует слишком много плохого,

слишком много зла в мире, из-за которого нам

никогда не быть в безопасности.

Он боролся со мной для того, что должно быть

было объятием. Обхватил руками моё тело, а лицо

было прижато к его плечу. Пять лет, десять лет, год,

семь, как много времени прошло с тех пор, как меня

обнимали? Я не знала этого человека, но всё же

знала. Он врач. И помог мне. Айзек провёл ночь на

диване, чтобы не оставлять меня в одиночестве. И

взломал дверь моей спальни, чтобы найти мой