— Таким образом, это совпадение, как я и

сказала вначале. — Я сама не верю в это, но Айзек

утаивает что-то от меня.

— Нет, Сенна. Ты смотрела на лошадей, я имею

в виду, действительно смотрела на них? — я

поворачиваюсь к нему лицом.

— Я смотрю на них прямо сейчас! — почему я

кричу?

Айзек рывком приближается ко мне. Когда я не

смотрю на него, он хватает меня за плечи и

разворачивает, пока я снова не смотрю на чёрную

лошадь. Мужчина крепко удерживает меня.

— Замолчи и посмотри на неё, Сенна.

Меня передёргивает. Я смотрю, только чтобы

он снова не произнёс так моё имя. Вижу чёрную

лошадь, но новым взглядом: не упрямым, простым

взглядом старой Сенны. Я вижу всё. Я чувствую всё.

Дождь, музыка, лошадь, в стержне которой есть

трещина. Ощущаю запах грязи и сардин ... и ещё

что-то... кардамон и гвоздику. Я достаю это, достаю

из

памяти

так

быстро,

что

моё

дыхание

останавливается. Руки Айзека ослабевают на моих

плечах. Я разочарованна, он был тёплым. Я могу

убежать, но подворачиваю пальцы ног, пока не

чувствую как они захватывают ворс ковра, и остаюсь.

Я пришла сюда, чтобы решить одну из наших

проблем. Одну из многих наших проблем. Это те же

самые лошади. Именно те. Пробегаю взглядом по

трещине. Юл говорит что-то обо мне, подавляющей

воспоминания. Я смеюсь над ним. Подавлять мои

воспоминания. Это то, что сказала Сапфира Элгин.

Но он прав, не так ли? Я в тумане и половину

времени даже не осознаю этого.

— Дата, когда всё произошло, — тихо говорю я.

— Это то, что откроет дверь.

Воздух покалывает, когда он выбегает. Я слышу, как

Айзек перепрыгивает через две ступеньки за раз. Мне

даже не пришлось напоминать ему о дате. Это

вырезано в плоти наших воспоминаний. Жду с

закрытыми глазами, молясь, чтобы сработало,

молясь, чтобы не сработало. Он возвращается через

минуту. В этот раз гораздо медленнее. Шлёп, шлёп,

шлёп

вверх

по

лестнице. Чувствую, как он

останавливается в дверях, глядя на меня. Я могу

чувствовать его запах. Раньше я любила вдыхать

запах Айзека, спрятав лицо у его шеи. О, Боже, мне

так холодно.

— Сенна, — произносит он, — хочешь выйти

наружу?

Да. Конечно. Почему бы и нет?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: БОЛЬ И ВИНА

Было двадцать пятое декабря. Следовательно,

этот день наступал каждый год, и я чертовски

мечтала,

чтобы

этого

не

происходило.

Но

невозможно избавиться от Рождества. И, даже если

бы это было возможно, все люди в мире, полные

надежды, нашли бы новый день, чтобы праздновать, с

их дешёвой мишурой, тушками индеек и газонами,

украшенными всякой ерундой. И я была бы

вынуждена ненавидеть и этот день тоже. Индейка, в

любом случае, отвратительна. Каждый, у кого есть

вкусовые рецепторы, мог это подтвердить. На вкус

она как пот, и у неё текстура мокрой бумаги. Весь

этот праздник был фарсом; Иисус должен был

разделить его с Сантой. Единственное, что было хуже

всего — то, что Иисус должен был разделить Пасху с

кроликом. Это было просто жутко. Но, по крайней

мере, на Пасху подают ветчину.

Моей ежегодной традицией на Рождество было

вставать с туманом на пробежку вдоль озера

Вашингтон. Это помогало мне справиться. Не только

с Рождеством, но и с жизнью. Кроме того, бег был

одобрен психологами. Я не встречалась с ними

больше, но всё ещё бегала. Это был здоровый способ

выработать достаточно эндорфинов, чтобы мои

демоны оставались в своих клетках. А я то думала,

что для этого есть лекарства — но, неважно. Мне

нравилось бегать.

Этим рождественским утром мне не хотелось

бегать, как обычно, вдоль озера. Человек может

ненавидеть Рождество, но всё ещё чувствует

необходимость сделать что -то значительное в этот

день. Я хотела попасть в лес. Есть что-то в деревьях

размером с небоскрёбы, в их коре, одетой в мох, что

заставляло меня чувствовать себя полной надежды. Я

всегда считала, что если бы Бог существовал, мох был

бы его отпечатками пальцев. Около шести утра,

схватив айпод, я направилась к двери. Было ещё

темно, поэтому я не торопилась, идя по тропе, давая

солнцу время, чтобы подняться. Чтобы добраться до

тропы, я должна была прорваться через район

шаблонных домов под названием «Глен». Я

презирала «Глен». Я должна была проезжать мимо

него, чтобы добраться до дома, который находился на

вершине холма.

Я всматривалась в окна, проходя мимо домов, и

разглядывала рождественские огни и ёлки, задаваясь

вопросом, в состоянии ли я услышать детей с

тротуара, пока они открывали подарки.

Я делала

растяжку

за

пределами

леса,

поворачивая лицо к зимнему дождику. Это была моя

рутина;

я

делала

растяжку,

заставляя

себя

продолжать жить изо дня в день . Подтянула хвостик,

и позволила ногам начать бежать. Тропа ухабистая и

извилистая. Она граничила с окраинами «Глен», что

я находила ироничным. Тропа вся в ухабах,

созданных

временем

и

дождями,

кишела

выпирающими

корнями

деревьев

и

острыми

камнями. Требовалась концентрация в дневное

время, чтобы не вывихнуть лодыжку, проходя тут, что

являлось

причиной травм

для немногочисленных

бегунов. Не знаю, о чём думала, когда решила бегать

здесь в темноте. Я поняла, что должна была

придерживаться обычного бега трусцой вокруг озера.

Я должна была остаться дома. Я должна была сделать

что-нибудь, только не бегать там, в то утро, в то

время.

В 6:47 он изнасиловал меня.

Я знаю это, потому что за секунду до этого

почувствовала, как руки обхватили верхнюю часть

моего тела, вышибая дыхание из моих лёгких. Я

взглянула на часы и увидела время 6:46. Полагаю,

ему потребовалось тридцать секунд, чтобы затащить

меня вглубь от тропы, без толку болтающую ногами в

воздухе. Ещё тридцать секунд, чтобы бросить на

корневище и сорвать с меня одежду. Две секунды,

чтобы врезать по лицу. Только минута, чтобы

воспроизвести всю мою жизнь в окрашенной

насилием памяти. Он взял то, что хотел, и я не

кричала. Ни тогда, когда он схватил меня, и ни когда

ударил меня, и ни когда насиловал меня. Ни даже

после,

когда

моя

жизнь

была

безвозвратно

осквернена.

После я выбралась из леса. Мои штаны

наполовину спущены, и кровь стекала в глаза от

пореза на лбу. Я побежала, глядя через плечо, и

врезалась в другого бегуна, который только что

вышел из своего автомобиля. Он поймал меня, когда

я упала. Мне не нужно было ничего говорить,

поэтому тот сразу же достал телефон и позвонил в

полицию. Он открыл пассажирскую дверь своей

машины и помог мне сесть, затем включил

отопление на полную мощность. Достал старое

одеяло из багажника, сказав, что использует его для

кемпинга. Он о многом говорил в течении десять

минут, пока мы ждали полицию. Пытался успокоить

меня. Я действительно не слышала его, хотя звук

голоса был успокаивающим и твёрдым. Он обернул

одеяло вокруг моих плеч и спросил, хочу ли я воды. Я

не хотела, но кивнула. Он объявил, что откроет

заднюю дверь, чтобы достать воды. Рассказывал мне