сыграть в игру?

— Серьёзно. И это паззл, а не игра.

Айзек откидывается назад и вытягивает руки над

головой, пока раздумывает над этим.

— Мы делаем перерыв в одно и то же время для

туалета, — говорит он твёрдо. — И я беру оленей.

Я протягиваю ему руку, и он её пожимает.

Десять минут спустя мы сидим напротив друг

друга за столом.

Он настолько большой в

окружности, что там достаточно места для нас обоих,

чтобы расположиться с нашими паззлами на тысячу

штук. Айзек ставит между нами две кружки кофе,

прежде чем начать.

— Нам нужны правила, — объявляет он. Я

скольжу рукой по кружке и просовываю палец в

ручку.

— Какие, например?

— Не используй со мной этот тон.

Когда я улыбаюсь , моё лицо ощущается

натянутым. Улыбка не такая, как мой маниакальный

смех в первый день, когда мы проснулись здесь, и,

вероятно, впервые, когда мо ё

лицо вытягивается

вверх.

— Самые ленивые мышцы в твоём теле, —

заявляет Айзек, когда видит её. Он скользит в своё

кресло. — Не думаю, что когда-либо видел твою

улыбку. Вообще.

Я ощущаю себя неловко, чувствуя её на своём

лице, поэтому прячу улыбку, отпивая кофе.

— Не правда. — Но я знаю, что это так.

— Хорошо, правила, — говорит он. — Мы

будем выпивать каждые полчаса.

— Алкоголь?

Айзек кивает.

— НЕТ! — протестую я. — Мы никогда не

сможем всё сделать, если будем пьяны!

— Он уравняет наши силы на поле боя, —

отвечает мужчина. — Не думай, что я не знаю о

твоей любви к паззлам.

— О чём ты говоришь? — кончиком пальца я

передвигаю кусочек своего паззла по столу. Вывожу

им восьмёрки — большие, затем маленькие. Откуда

Айзек мог знать что-то вроде этого?

Стараюсь вспомнить, были ли паззлы в моём

доме, когда...

— Я читал твою книгу, — говорит он.

Я краснею. О да.

— Это был просто персонаж...

— Нет, — отвечает он, наблюдая за движением

моего паззла. — Это была ты.

Я смотрю на него из-под ресниц. У меня нет сил,

чтобы спорить, и не уверена, что, в любом случае, у

меня есть убедительные аргументы. « Виновата», —

думаю я. — « Рассказала слишком много правды ».

Когда я думаю, о том, как мы пили в прошлый раз,

мой желудок скручивает. Если у меня будет

похмелье, я буду спать большую часть следующего

дня и буду слишком больна, чтобы есть. Это

сэкономит пищу и убьёт, по крайней мере,

двенадцать скучных часов.

— Согласна, — говорю я. — Давай сделаем это.

Я поднимаю паззл под своим пальцем. Могу

начать с ног в ярких штанах и крошечного бульдога

на красном поводке. Кладу его обратно, беру другой,

кручу его между пальцами. Я обеспокоена тем, что

он сказал, но также только что нашла Уолдо. Кладу

его на хранение под кружку с кофе.

— Я художник, Сенна. И знаю, каково это,

вложить себя в то, что создаёшь.

— О чём ты? — я притворяюсь непонимающей.

Айзек уже собрал небольшой угол. Я слежу за

его рукой, путешествующей над кусочками паззла,

п ок а мужчина не выбирает один. У него хорошая

фора. Он собрал около двадцати частей. Я пока

подожду.

— Перестань, — произносит он. — Сегодня мы

развлекаемся и откровенничаем.

Я вздыхаю.

— Откровенничать не весело. И потом, я была

более откровенной в этой книге, чем в любой другой.

Айзек добавляет ещё один кусочек к своему

растущему континенту.

— Я знаю.

Позволяю слюне скопиться во рту, пока её не

становится

достаточно

много,

чтобы

реально

захлебнуться, затем проглатываю вс ё сразу. Он читал

мои книги. Я должна была знать. Сейчас у него уже

тридцать частей. Провожу пальцами по столу.

— Не знаю эту твою сторону, — говорю я. —

Художник. — Собираю больше слюны. Бурлю ею,

проталкиваю между зубами. Глотаю.

Он ухмыляется.

— Доктор Астерхольдер. Вот кого ты знаешь.

Разговор жалит туда, где болит. Я вспоминаю

вещи и ночь, когда он снял рубашку и показал, что

было написано на его коже. Как странно горели глаза

мужчины. Это был мой беглый взгляд в кроличью

нору. Другой Айзек, как и другая мать в «Коралине»

(Прим. пер.: страна кошмаров, героиня мультфильма

ужасов про похищенных детей). У него тридцать три

кусочка. Он довольно хорош.

— Может быть, поэтому ты здесь, — добавляет

Айзек, не поднимая глаз. — Потому что была

откровенной.

Я немного подождала, прежде чем говорю:

— Что ты имеешь в виду?

Пятьдесят.

— Я видел шумиху вокруг книги. Помню, что

ходил по больнице и видел людей, читающих её в

залах

ожидания. Даже видел как-то женщину,

чи т а ющую книгу в продуктовом магазине. Она

одновременно толкала тележку и читала, будто не

могла оторваться. Я гордился тобой.

Не знаю, что чувствую по поводу того, что он

гордится мной. Мужчина меня едва знает. Ощущается

как снисхождение, но это не так. На самом деле

Айзек не снисходительный парень. Он в равной

степени скромный и немного стеснительный, чтобы

получать похвалы. Я видела его в больнице. Как

только кто-нибудь начинал говорить хорошие вещи о

нём, доктор отводил взгляд и искал пути для бегства.

Айзек в любую секунду готов убежать без оглядки.

Шестьдесят два кусочка.

— Так как это привело меня сюда?

— Тридцать минут, — объявляет он.

— Что?

— Прошло тридцать минут. Время выпить.

Он встаёт и открывает шкаф, где мы держим

спиртное. Мы продолжаем находить с прятанные

бутылки. Ром был в вакуумном пакете в мешке с

рисом.

— Виски или ром?

— Ром, — отвечаю я. — Я устала от виски.

Он достаёт две чистые кофейные кружки и

наливает наши порции. Я выпиваю, прежде чем

Айзек поднимает свою кружку. Чмокаю губами, пока

жидкость катится вниз по горлу. По крайней мере,

это не дешёвый товар.

— Ну? — требую я. — Как это привело меня

сюда?

— Я не знаю, — наконец говорит он. Айзек

находит деталь, которую искал, и присоединяет е ё к

уху оленя. — Но было бы глупо думать, что это не

один из поклонников. Или ещё один вариант.

Его голос понижается, и я знаю, о чём он

думает.

— Не думаю, что это был он, — спешу ответить

я. Наливаю себе стопку вне очереди.

Я не так уж привычна к алкоголю, и ничего

сегодня не ела. Моя голова немного кружится, пока

алкоголь проникает в горло. Я смотрю, как его

пальцы скользят над паззлом, находят нужный

элемент, вставляют на место, скользят, находят,

вставляют...

Сто деталей.

Я поднимаю свой первый кусочек, тот, который

с бульдогом.

— Ты знаешь, — говорит Айзек. — У моего

велосипеда никогда не вырастут крылья.

Ром обуздал мою кислую мину и ослабил

мышцы на лице. Я пытаюсь состроить на нём

какую-нибудь версию шока, и это смешит Айзека.

— Нет, я не предполагала, что они вырастут.

Только у птиц растут крылья. Мы просто остаёмся

барахтаться в болоте, как кучка эмоционально

неустойчивых пещерных людей.

— Нет, если у тебя есть кто-то, чтобы

поддерживать тебя.

Никто не хочет поддерживать кого -то, у кого

жизненные трудности. Как-то раз я читала об этом

книгу. Сплошная чушь о двух людях, которые

продолжали возвращаться друг к другу. Главный

герой говорит это девушке, которую продолжает

отпускать. Мне пришлось бросить ту книгу. Никто не

хочет поддерживать кого -то, у кого жизненные

трудности.

Это понятие, которым умные авторы