Доктор?

— Да, мэм.

— Текила работает лучше.

Он улыбается.

— Я сейчас сбегаю до ликёро-водочного

магазина и захвачу бутылку.

Опрокидываю стопку прямо в свои кишки. Я

даже не пьяна. Сапфира гордилась бы мной. Морщу

нос, когда думаю о ней. Что она думает обо всём

этом? Наверное, думает, что я убралась из города.

Женщина всегда меня обвиняет... какое слово она

использует? Бегство?

— Расскажи мне что-нибудь о жизни с ним, —

настаивает Айзек. Я сжимаю губы. — Хммм... так

много грёбаного дерьма. С чего начать?

Он моргает.

— За неделю до окончания старшей школы, он

обнаружил трещину в одном из наших стаканов.

Ворвался вихрем в мою комнату, требуя рассказать,

как она появилась. Когда я не смогла дать ему ответ,

отец отказывался разговаривать со мной. В течение

трёх недель. Даже не пришёл на мой выпускной. Мой

папа. Он мог превратить стакан в проблему,

равносильную подростковой беременности.

Я протягиваю кружку, и Айзек наполняет её.

— Ненавижу виски, — говорю я.

— Я тоже.

Наклоняю голову.

— Тише, — произносит он. — Ты не можешь

судить мой оборот речи.

Я вытягиваю руку на столе и опускаю на неё

голову.

Сейчас он всё меньше и меньше напоминает

врача, с этим обросшим лицом и длинными

волосами. Если подумать об этом, он и действует не

как врач. Может быть, это Айзек рок-звезда. Я не

помню, чтобы он пил в то время, которое мы провели

вместе. Поднимаю голову и опускаю подбородок на

руку.

Я хочу спросить, были ли у него проблемы с

алкоголем в то время, когда он прожигал свою

татуировку. Но это не мо ё дело. Мы все что-то

залечиваем. Он замечает, что я забавно на него

смотрю. Айзек уже выпил пять порций виски.

— Ты хочешь спросить меня о чём-то?

— Сколько ещё бутылок у нас есть? —

спрашиваю я. Та, что он держит, полна на треть.

Думаю, что, возможно, грядут более тёмные дни. Мы

должны сохранить веселящую жидкость для более

печальных времён.

Он пожимает плечами.

— Какая разница?

— Эй, — говорю я. — Мы делимся семейными

воспоминаниями.

Воссоединяемся.

Не

будь

депрессивным.

Айзек смеётся и ставит бутылку на стол.

Интересно, заметит ли он, если я е ё спрячу. Я

наблюдаю, как он уходит в гостиную. Не уверена,

должна ли последовать за ним или позволить ему

уединиться. В конце концов, я иду наверх. Это не моё

дело, с чем борется Айзек. Я едва его знаю. Хотя нет,

не совсем верно. Я просто не знаю эту его сторону.

Я закутываюсь в одеяло и пытаюсь заснуть.

Голова кружится от виски. Мне нравится это. Я

удивляюсь, как до сих пор не пристрастилась к

а л ко г о л ю . Отличный

способ,

который

стоит

проверить. Может быть, я должна найти новую

зависимость. Может быть, я должна найти Айзека.

Может быть…

Когда я просыпаюсь, меня тошнит. Едва

успеваю спуститься вниз по лестнице в комнату

Айзека. Дверь ванной закрыта. Не думая дважды, я

врываюсь туда и бросаюсь к унитазу. Айзек как раз

открывает душевую занавеску. На один момент рвота

застревает на полпути до моего пищевода, а он стоит

передо мной голый, всё застывает, затем я

отталкиваю его в сторону, и меня рвёт.

Это

ужасное

чувство,

когда

ваш

желудок

выворачивает. Больным булимией должны выдавать

медаль. Использую его зубную щетку, потому что не

могу найти свою. По крайней мере, я не брезглива.

Когда выхожу из ванной, он лежит на кровати.

Одетый, Слава Богу.

— Почему тебя не тошнит?

Он смотрит на меня.

— Полагаю, я тот ещё профессионал.

Меня посещает мимолетная мысль, та, в

которой я задаюсь вопросом, не он ли тот, кто привёз

нас сюда. Я прищуриваю глаза и сканирую разум на

наличие мотива. Но быстро прихожу в чувства. У

Айзека нет никаких причин, чтобы желать быть

здесь. Нет вообще никаких причин, чтобы он был

здесь.

— Сделай мне одолжение, — говорю я, не

смотря на мои лучшие суждения. — Если в твоей

прошлой жизни, тогда, когда появилась эта

эмоциональная татуировка на всём теле, у тебя были

проблемы с алкоголем — не пей.

— Тебе какое дело, Сенна?

— Никакого, — быстро отвечаю я. — Но это

важно для твоей жены и ребёнка.

Он смотрит в сторону.

— В конце концов, мы собираемся выбраться

отсюда. — Я произношу намного уверенней, чем

чувствую себя на самом деле. — Ты не можешь

вернуться к ним в хаосе.

— Кто-то оставил нас здесь умирать, —

произносит он спокойно.

— Ерунда. — Я качаю головой и закрываю

глаза. Снова чувствую тошноту. — Вся эта еда...

Запасы. Кто-то хочет, чтобы мы выжили.

— Ограниченная еда. Ограниченные запасы.

— Это не имеет смысла, — отвечаю я. Мы оба

перестали возиться с цифровой панелью в день,

когда я рассказала всю эту чушь об Адаме и Еве.

— Может быть, мы должны вернуться к

попыткам вырваться отсюда, — говорю я.

Затем бегу обратно в ванную и меня рвёт.

Позже, когда я лежу в постели, всё еще зелёная

от тошноты и слабая, я решаю больше не пытаться

помочь. Это не моя сильная сторона. Хочу, чтобы

меня оставили в покое, соответственно, должна

оставить в покое других. Из-за того, что нам нечего

делать, мы снова пытаемся подобрать код к двери.

Для утоления скуки я пытаюсь вернуться к

чтению. Это не работает; у меня синдром дефицита

внимания, появившийся после похищения. Мне

нравится ощущать бумагу под пальцами. Звук

страницы, когда я переворачиваю её. Так что я не

вижу слов, но касаюсь страниц и переворачиваю их,

пока книга не заканчивается. Однажды Айзек видит,

как я это делаю, и смеётся надо мной.

— Почему бы тебе просто не прочитать книгу?

— спрашивает он.

— Не могу сосредоточиться. Я хочу, но не могу.

Он подходит и забирает книгу из моих рук.

Диван прогибается, когда Айзек усаживается рядом

со мной и открывает её на первой странице. Он

сидит так близко, что наши ноги соприкасаются.

Стану

ли

я

героем

повествования

о своей собственной жизни или это место займёт

кто-нибудь

другой —

должны

показать

последующие страницы.

Закрываю глаза и слушаю его голос. Когда он

читает

слова «мне

предопределено

испытать в жизни несчастья», мои глаза резко

открываются. Я хочу сказать: « Проклятье». Может

быть, Дэвид Копперфилд, не так уж плох. Сейчас не

первый раз, когда Айзек мне читает. Последний раз

происходил в других условиях. В других, но очень

похожих на эти. Он читает, пока его голос не

становится хриплым. Тогда я забираю у него книгу и

читаю, пока мой тоже не хрипнет. Мы отмечаем

место, где остановились, и откладываем её до завтра.

Ничего не происходит в течение нескольких

недель. Мы разработали рутину, если это можно так

назвать. Всё вроде для того, чтобы оставаться в

здравом уме изо дня в день и выжить. Я называю это

Циклом Здравомыслия. Когда вы заперты, вам нужно

как-то убить время, или же вы начнёте чувствовать

покалывания, как тогда, когда сидите в одном и том

же положении слишком долго, и ваши ноги пронзают