В это время Хейка лежал в вереске, долго смотрел на игру ночных красок и незаметно уснул. А солнце катилось по горизонту, теряло кроваво-красную окраску и поднималось все выше, чтобы начать свой дневной бег.

- Я проснулся,- сказал Хейка,- сощурился от яркого солнечного света и подумал, не пойти ли мне домой. Целый день я бегал и наблюдал за белыми куропатками. Мы, охотники, должны иметь представление о состоянии дичи. Тут-то и увидел я ее в первый раз.

- Кого?

- Медведицу. Она стояла прямо против солнца и казалась черным чудовищем.

- Как же ты мог знать, что это была медведица? удивился я.

- Вначале я этого не знал, но вдруг она опустила голову и пошла, хромая, на меня. Тут-то мне и стало ясио, что это медведица Равдолы, то есть мать Марбу.

Должен признаться, я совсем не обрадовался этой встрече, потому что сидел в вереске с одним ножом за поясом. До тех пор, пока зверь мало знает человека и не претерпел от него вреда, он не нападает, но медведица Равдолы носила пулю под шкурой. Кроме того, она искала своего детеныша.

У Хейки замерло сердце. В миг он распластался среди высоких кустов «пьяницы» и притаился. Медведица, прихрамывая, протрусила мимо.

Хотя опасность миновала, Хейка продолжал лежать, покусывая ветку и размышляя. Думал он о Марбу. Он не знал, что делать с ним теперь, когда его разыскивает медведица. Если она учует его в избушке - чего доброго пропадет жилье. Она все разнесет, чтобы вытащить своего детеныша.

В раздумье следил Хейка за двумя орлами, кружившими в вышине. Он знал уже много лет этих старых орланов-белохвостов из соседних болот, которые каждый год выращивали одного птенца. Никто не обижал их, и Хейка объявил бы сумасшедшим каждого, кто в то время захотел бы предостеречь его от этих больших птиц.

- Вон они там опять! - воскликнул Хейка, забыв про рыбную ловлю и протянув руку в сторону леса. Я успел заметить, как один из них приподнялся на отдельно стоявшей сосне.

Хейка снял фуражку, показал мне шрам, проходивший поперек головы, и сказал:

- Вот как один меня поцарапал. Я еще сказал ему спасибо, что он не хватил поглубже. А виноват в этом Марбу.

Теперь Хейка запутал весь рассказ. Мы ведь остановились на медведице, которая, прихрамывая, трусила по тундре.

- Ну, хватит,- сказал он, снова принимаясь за форелей.

Итак, Хейка знал, что ему, может быть, придется иметь дело с разъяренной медведицей. Разумеется, проще всего было убить ее, но ведь оставался Марбу, а что с ним делать? Маленького бурого медвежонка можно продать или частному лицу, или зоологическому саду, но за него мало дадут.

Взрослый медведь - дело более выгодное, а Хейке нужны были деньги, чтобы прокормить себя и свою семью.

- Я оставил его в живых не только ради него, но и ради себя,- продолжал он.

И Марбу остался в избушке Хейки. Там он делил с Тулли место у очага, лизал себе лапы, дрался с лайкой и был доволен пищей. Молока он больше не получал, но зато суп из овсяных хлопьев, который он пил из бутылки, был так же вкусен, как и все, что ему давали или что он доедал после Тулли.

Этот медвежонок жил, однако, не в неволе. Вместе с Тулли он убегал галопом в тундру, чтобы попугать птиц и поохотиться за мышами. С человеком он не ходил, а если и шел, то во всяком случае не так охотно, как с собакой. Целый день он мог пробыть на воздухе: охотиться, играть или лениво греться на солнышке. Только в воду он не хотел идти, потому что и Тулли добровольно не шел в воду.

Когда они однажды были в тундре, их встретила медведица. Хейка видел это. Он стоял перед избушкой и наблюдал за своими питомцами, как обычно по вечерам. Тулли должен был наброситься на медведицу.

- Черт знает, что произошло с собакой,- Хейка сплюнул и продолжал.- Больше десяти раз ходила она на медведей, бывало ее не оторвешь, а ,в этот раз удрала. Может быть, она не видела медведицу, чуять ее она не могла из-за неблагоприятного ветра, но все равно это не оправдание для хорошей лайки. Что бы с нами было, если бы мы не могли положиться на охотничью собаку? Нужно было ее вздуть, чтобы раз и навсегда отбить охоту удирать.

- Она привыкла к медвежьему запаху,- решился я возразить.

- Я сказал уже, что ветер был неблагоприятный,- попытался оправдать свою собаку Хейка.

- Только что ты утверждал, что этому нет оправдания.

Он бросил на меня сердитый взгляд.

- Во всяком случае до медведицы ей не было никакого дела, и она с невинным видом возвратилась домой. Иначе было с Марбу. Он увидел мать, на некоторое время оцепенел и, казалось, забыл про Тулли. Мне хотелось, чтобы он ушел к ней. Тогда бы я смог спать спокойно, а через год натравил бы собаку на обоих.

- А что делала медведица?

- Она так же остолбенела, как и маленький Марбу. Оба смотрели друг на друга. Расстояние между ними едва достигало пятидесяти шагов.

Хейка держал в руках трубку и напряженно смотрел на них. Медведица могла просто приманить Марбу и убежать вместе с ним. Нескольких миль вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности и спасти детеныша. Но медвежонок из-за лайки забыл свою мать. Поддавшись внезапному порыву, он быстро повернулся и помчался вслед за Тулли.

- Таким образом, оба они, медведь и собака, снова лежали в моей избушке,- говорил Хейка, десятый раз в этот вечер раскуривая трубку.

- И ты был доволен?

- Нет, как раз нет. И так и сяк прикидывал я, как бы снова свести старуху и Марбу. Не из любви к зверям, Эрих, а из страха перед этой бестией. Медведица знала теперь убежище своего детеныша и подстерегала его или меня, чтобы увести одного или убить другого. В самом деле, у меня не было никакого желания постоянно ходить с ружьем из-за медведицы, которую я вовсе не хотел убивать. Нигде не чувствовал я себя так безопасно, как здесь, в тундре. И вдруг все должно измениться.

Хейка вытянул леску и бросил в лодку восемнадцатую форель. Над озером стояла тишина.

- Чтобы избавиться от Марбу, я выпустил его и два дня держал снаружи,- снова заговорил он.-

Я рассчитывал на то, что старуха придет. Она не пришла, но бродила где-то поблизости. Ты не должен забывать, что пуля все еще была у нее в теле и она боялась людей. Сперва она избегала опасности, пока не зажила ее рана. Потом стала бы приходить и до тех пор отравлять мне жизнь, пока я бы ее не застрелил.

Рассказывая, Хейка много опустил из того, что я сам знал. Да и какой смысл упоминать про светлые ночи или описывать мучение от комаров, к которым я смог привыкнуть лишь в течение многих лет. Столь же мало говорил он про зверей, которые, встречаются в тундре и тайге, хотя они и имеют отношение к жизни Марбу и к этому рассказу.

Когда я несколько лет назад впервые увидел тундру, спустился с гор и, изнывая от жары, торопливо шел по болотам, мне показалось шуткой утверждение о том, что земля в тундре оттаивает лишь на полметра, а глубже залегает вечная мерзлота. Тропическая жара никак не вязалась с мыслью о льде и холоде.

Здесь, на границе континента, где начинаются Арктика и полярная растительность, в короткое летнее время совершенно не ощущается влияние Ледовитого океана. Зима продолжительная и холодная, лето короткое и жаркое. Однако оно может быть и дождливым; тогда мы его совсем не видим.

Мошкара же всегда тут как тут -идет ли дождь, или светит солнце, в лесу ли, в тундре, но хуже всего она на болотах. Сначала это комары, потом мошка («гнус»), а вдобавок к ним слепни. В воздухе гудит и жужжит изо дня в день, неделями и месяцами. Это может отравить жизнь людям и животным.

Гораздо приятнее пестрые бабочки, арктические разновидности наших: боярышницы, голубянки, лимонницы, павлиньи глаза и многие другие. Пестрянок так много, что они, как красные огоньки, порхают от цветка к цветку. Ночные бабочки летают в полночь, хотя в это время светло, как днем: они не могут ждать темноты. Но я находил также и редкие полярные экземпляры, в которых так нуждаются музеи и которых нет в более южных местностях. Я их ловил тысячами.