— Посмотри на воду; видишь эти пуки водорослей, которые плывут. Разве они не могут скрыть человека? А здесь есть человек, который хочет этого…

— Ты хочешь переплыть пролив, прикрывшись водорослями?

— Вот именно. Догадался, наконец. Помоги же мне обмотаться.

— Но акулы… Они почуют тебя.

— Может, почуют — и тогда, стало быть, конец. А может и нет. Шанс есть, я намерен воспользоваться им. Помоги же мне, говорят тебе!

Через пять минут Терри лежал на песке в виде бесформенной мумии из водорослей, которыми он был обмотан с головы до ног. Для рук и ног было оставлено столько свободы движения, чтобы можно было, лежа на спине и держа рот над водой, медленно выгрести к противоположному берегу. Не всякий смог бы это сделать, но Терри был хороший пловец.

— Еще одно надо сделать. — Голос Терри звучал так странно и глухо под прикрывавшей его бурой массы водорослей. — Зарой мою одежду в песок, и живее. Тогда, даже если надзиратель пройдет тут, он может ничего не заметить.

Бгрт молча повиновался. Когда да выпрямился, покончив с этим делом и бросил взгляд на море, то луч надежды засветился в его глазах.

— Терри, — сказал он, — они как раз кормят этих дьяволов. Это, может быть, отвлечет их на время.

— Скорее помоги мне спуститься в воду, — вскричал Терри.

С помощью Барта он медленно скатился до края воды, где отлив оставил на песке блестящую полосу.

— От берега меня отнесет течением, — сказал Терри, — а дальше я понемногу стану выгребать к тому берегу. Расстояние небольшое, Барт… Я переплыву…

Клянусь всеми чертями, я переплыву. А если я благополучно доберусь до берега, то ты сделаешь то же самое, да?

Барт медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — У меня никогда не хватит духу. Эти акулы внушают мне такой ужас… Уж если умирать, так лучше простой смертью.

— Чудная у тебя манера ободрять, — засмеялся Терри. Так странно было слышать смех из этой бесформенной массы водорослей, в виде которой он лежал у ног Барта. — Ну, ладно, нечего терять время!

Когда, пять минут спустя, по гребню песчаного холма, который закрывал бухточку со стороны тюрьмы, пришел надзиратель, он увидел, что Барт стоит один на берегу, уставившись глазами в сторону материка… Ничего особенного в той стороне не было видно, — по крайней мере, надзиратель не заметил, — и он повернулся и зашагал к тюрьме. А Барт стоял, не обращая внимания ни на что другое, кроме пловучей мумии из водорослей, которая едва-едва выступала над поверхностью воды, уже на полпути между островом и материком. Медленно подвигалась эта мумия вперед, к противоположному берегу, так ужасно медленно…

Теперь до материка оставалось уже не больше четверти расстояния. И в эту минуту черный плавник акулы; прорезал воду, быстро приближаясь с востока. Ежедневная трапеза была кончена, но трудно было предположить, что она удовлетворит аппетит этих прожорливых чудовищ.

Однако, акулы могли не догадаться, что находится под этой массой водорослей, медленно подвигающейся к противоположному берегу. Могли… Но Барт боялся неведомого инстинкта, который таится во всех животных низшего порядка.

Акула проплыла мимо. Потом вернулась. Стала описывать круги вокруг Терри. И другие присоединились к ней, пока их не собралось с полдюжины.

Инстинкт сказал им, что эта плавучая масса водорослей представляет собой что-то странное. Любопытство влекло их все ближе… все ближе…

Барт стоял у самого края воды, где волны разбивались у его ног, и, полный ужаса, не сводил глаз с плывущей мумии. Вследствие того, что он сам так боялся подобной смерти, он догадывался, что должен был чувствовать Терри лежа там в воде, среди чудовищ и ожидая, ожидая…

Барт прикрыл глаза рукой…

Все это его вина, его вина. Он опять взглянул. Акулы подплыли еще немного ближе. И число их увеличилось. Мумия из водорослей лежала совершенно спокойно в воде, но Барт инстинктивно чувствовал, что переживал Терри в эту минуту. Надежды не было никакой. Самое большее через несколько секунд эти свирепые молчаливые стражи острова, откроют секрет, и тогда… тогда они сделают то, ради чего их держат и кормят.

«Разве только, что…» ослепительной молнией блеснула в мозгу Барта, мысль, мысль, заставившая его побледнеть и зашататься. Все словно закружилось перед ним, так подействовала эта мысль на его ум, не привыкший — быстро' соображать. Но слабость прошла, а мысль осталась, усилившись до решения.

Барт нагнулся и сбросил башмаки. Потом, не колеблясь ни одного мгновения, побежал в воду, по колено, по грудь, пока не поплыл по направлению мумии из водорослей, к страшным часовым…

Море сверкало под лучами солнца миллионами алмазов. Сквозь этот ослепляющий глаза блеск Барт увидел, как черные плавники акул переменили направление. Страшные часовые покинули странный предмет, который они еще не вполне понимали, ради настоящего, живого человека, бросившегося с берега в воду.

Барт повернул и поплыл назад к берегу. Он знал, что спастись уже поздно, но таким образом он мог выиграть больше времени для Терри. Черные плавники неслись в догонку за ним, вздымая рябь на воде и приближаясь к нему с каждым мгновением все ближе и ближе…

Один надзиратель прибежал, об’ятый ужасом, на берег, как раз во время, чтобы видеть происходящее, но слишком поздно, чтобы помочь. Он доложил в тюрьме, что Барт и Терри пытались бежать вплавь и погибли оба.

К противоположному берегу пристала пловучая мумия из водорослей, полежала с минуту неподвижно, потом зашевелилась. Из липкой, зеленой массы вылез голый человек и пополз вверх по песку, через дюны, пока не добрался до кустарника.

Губы Терри шептали бессвязные слова. Он ничего не слышал, ничего не видел, знал только, что акулы были тут, а в следующее мгновение их не стало.

На опушке леса он оглянулся и бросил последний взгляд на Остров Спасения с его низкими белыми зданиями, а затем нырнул в чащу, где он должен был найти помощь и средства, чтобы во время добраться до родины.

Один раз он вспомнил о Барте и невольно подумал, хватит ли у него смелости испробовать его способ побега…

Вероятно, нет… Поскольку дело касается акул, Барт ведь был от’явленным трусом.

Ужасные условия, в которых мы, ссыльные, жили и умирали, как мухи, в зараженных болотной лихорадкой местностях, не могли остаться надолго незамеченными. Тайком удавалось отправлять во Францию письма, их опубликовывали в парижских газетах; особенно часто эти разоблачения касались той категории ссыльных, к которой я имел несчастье принадлежать.

В конце концов, правительство решило послать для производства расследования особого уполномоченного. Я видел этого чиновника, и он произвел на меня впечатление человека, одушевленного наилучшими намерениями; он сам признался нам, что при существовавших условиях мы выглядели еще лучше, чем можно было бы того ожидать. Он обещал сделать для нас все, что будет в его силах,

С его приездом совпало назначение на пост директора тюремно-исправительной администрации Симона. Назначение это было сначала временное, но затем он был утвержден постоянным директором. Не подлежит сомнению, что этот человек во многом облегчил задачу государственного уполномоченного.

Однажды, в воскресенье утром, директор и уполномоченный приехали к нам на остров Иосифа. Всех ссыльных из моей категории вызывали одного за другим и допрашивали. Когда пришла моя очередь, я самым решительным образом протестовал против применяемых ко мне тяжелых мер наказания. Я говорил об обстоятельствах, которые неминуемо должны были довести меня до крайнего отчаяния и побудить меня к действиям, влекущим за собою еще новые, более суровые наказания, о своем безупречном поведении и о желании точно выполнять все предписания.