– Эй, – Наполеон почти шепчет, когда зовет его. – А что ты в детстве любил?

Илья на секунду приоткрыл глаза, но снова тут же их закрыл.

– Ну… Мне нравилась мистика, – нехотя начал он, почесав живот. – Не всякие там призраки, а что-то вроде городских легенд. Лохнесское чудовище было моим любимым. У меня даже игрушка была, представляешь? – Наполеон тихо смеется сбоку от него. – И отец, видимо, хотел сделать ребенка немного более счастливым, и придумал историю о том, что в нашем озере за лесом как раз и живет эта Несси. Даже нарисовал табличку, где была нарисована она, а сверху написал: «Здесь водится Настоящее лохнесское чудовище». И мы регулярно выбирались на озеро, заплывали на лодке на самую середину, и, пока отец рыбачил, я ждал, когда же оно появится. Но, конечно же, никакого чудовища в озере никогда и не было. И, наверное, я понимал это еще в том возрасте, но не хотел говорить отцу. В конце концов, это была еще одна возможность побыть с ним.

– А ты папенькин сынок? – голос Наполеона не звучит насмешливо. Скорее напротив, спокойно и даже мягко. Как если бы они сидели под одеялом со включенном лампой, будучи подростками, и шепотом делились секретами, пока в соседней комнате спали родители.

– Да нет, – Илья ведет плечом в сторону и поправляет задравшийся рукав футболки. – Я в принципе старался проводить больше времени с родителями. Друзей у меня как-то не было. Мама-то русская, я, получается, тоже наполовину. И когда мы переехали сюда, я ощущал себя не просто чужим, а с другой планеты. Представляешь, совсем маленький город, в котором все друг друга знают, и вдруг появляюсь я, приехавший из другой страны. И никому не важно, что моего отца знает все рыбачье содружество города. Важно то, что я, едва говорящий на английском языке, приехал из России и собираюсь учиться в той же школе, что и они все, питаться их едой. Я не знаю, может, мне просто не повезло?

Наполеон тихо вздыхает, и Илья чувствует, пальцы мужчины снова касаются его плеча. Илья слышит, как Наполеон ворочается, и приоткрывает глаза, глядя на него, повернувшегося лицом и подложившего одну руку себе под щеку.

– Это нормально, – его голос успокаивает, заставляя Илью закрыть глаза снова. – К чужакам так относятся. Особенно в маленьком городе. Не везде, конечно, так, но чаще всего.

Илья кивает, тихо вздыхая, когда рука Наполеона снова исчезает с его.

– А я в детстве любил динозавров. Знал их всех наизусть и думал, что однажды найду кости динозавра, которого не находил еще никто. Получу премию и стану известным на весь мир ученым, – Илья слышит, что даже по голосу Наполеон улыбается. – У меня даже обои были с динозаврами. И пижама, кстати, тоже. Представляешь? Моя мама тогда неплохо зарабатывала и регулярно водила меня в магазин игрушек, после которого я всегда выходил с новым динозавриком. Иногда она даже перешивала их, когда я говорил, что у них неправильно расположены глаза или слишком длинный хвост. Отец привозил из заграницы книги о них. Есть даже одна, кстати, из Бразилии, цветная такая, красивая. Правда я ни слова не понимал, что в ней написано, и просто рассматривал картинки. Было здорово, знаешь, – Илья вздрагивает, когда его волос касаются чужие пальцы и исчезают через несколько секунд. – А потом я вырос. И понял, что диплодоку лучше оставаться всего лишь картинкой. Потому что археологом я стать не решился и не стал бы его искать.

– И кем ты стал? – Илья приоткрыл глаза, поднимая взгляд на умиротворенное лицо мужчины.

– Журналистом. Как-то не очень клеится, но я не расстраиваюсь. Еще есть время найти работу по призванию. А пока лето, я хочу отдыхать и расслабляться. Ну и сидеть в школе, делая вид, что помогаю дяде Лайлу, как прилежный племянник.

Пальцы Наполеона снова касаются его волос, и Илья опускает плечи, тихо выдыхая. Длинные пальцы перебирают его волосы, и Илье становится спокойнее. От Наполеона пахнет мятой. Не сильно, не до рези в носу, а слегка, как от чая, который он заварил для него. Илья открывает глаза, переводя взгляд на него, лежащего с полуприкрытыми веками и водящему по светлым волосам пальцами с кольцом на мизинце.

У Наполеона красивое лицо. Бессмысленно отрицать. У него точенные скулы, нос с небольшой горбинкой и вздернутым кончиком и едва заметные веснушки, появившиеся от летнего солнца. Его уложенные волосы растрепались и теперь некоторые пряди висели сосульками, спадая на лоб. Илья осторожно протягивает к ним руку, берясь пальцами и разъединяя. Наполеон поднимает уголки рта, тихо выдыхая и убирая волосы с лица назад.

Илья переворачивается на бок, продолжая смотреть на него, когда замечает, что у Наполеона синие глаза. Не просто синие, а с небольшим коричневым пятном на левом. Кажется, это называется гетерохромия. Частичная, по-видимому. Илья почти шепотом делится этим наблюдением с Наполеоном, и тот тихо смеется, опуская взгляд и убирая руку от волос мужчины.

Илья понимает, что улыбается. Ему никогда не было так легко и так спокойно рядом с кем-то. Наполеон оказался не таким, как другие. Не таким, каким показался изначально. С ним Илья мог расслабиться.

И Наполеон был красивым. По-настоящему красивым.

Илья осторожно касается его скулы пальцами, и Наполеон поднимает взгляд. И вправду словно выточенная из мрамора. Илья скользит пальцами вниз по лицу, касаясь ровной кожи, словно ту никогда не трогали подростковые проблемы, без единого рубца. Илья останавливает пальцы на уголке рта. И понимает, что никогда не целовался. Наверное, это было еще одним подтверждением того, что он неудачник. Но рядом с Наполеоном о неудачах думать как-то не получалось.

Илья кладет пальцы на подбородок Наполеона и осторожно вытягивает шею. Он видит, как Наполеон закрывает глаза, и чувствует, как у него самого начинает колотиться сердце. Он касается его носа своим, склоняя голову немного вбок, и едва дышит от близости с чужим лицом.

И Илья резко вскакивает, когда в дверцу машины ударяет что-то. Илья хмурится, быстро бегая взглядом по школьной площадке, и видит, как к машине бегут мальчишки. Опустив взгляд, он видит футбольный мяч, видимо, отлетевший слишком далеко.

Он слышит, как Наполеон вздыхает, и оборачивает голову. Тот поднимает свое кресло.

– Все в порядке? – Илья понимает, что звучит глупо. Но момент упущен. Чертовы дети.

– Да, в порядке. Помоги-ка. Подтяни кресло… – он щелкает рычагом. – Да, вот так. Спасибо. Так куда, говоришь, нам надо?

Илья вздыхает, потирая переносицу пальцами, и по памяти произносит адрес. Адрес родного дома невозможно забыть даже при желании. Даже спустя столько лет. По крайней мере, ему точно.

– Можешь только сначала до магазина доехать? Хочу купить чего-нибудь сладкого на перекус.

– Мы едем на свидание к кому-то? – Наполеон ерзает в своем кресле, пока не устраивается окончательно, и заводит машину, шаря рукой по панели в поисках солнцезащитных очков, которые ему протягивает Илья.

– Типа того. К моей матери.

Илья понятия не имеет, хочет ли он увидеть свою мать. С одной стороны, он не видел ее с момента отъезда в бостонский университет, а с другой стороны, встречать ее снова совсем не горел желанием. Но надо. Так сказать, на прощание.

– Если не хочешь, это необязательно.

– Если бы я не хотел, я бы сейчас сидел в школе и имитировал рабочий день.

Илья тихо хмыкает и отворачивает голову к окну, подпирая свой рот ладонью.

В том магазине Илья когда-то часто закупался продуктами. Преимущественно так называемой дорожной пиццей. Дрянь та еще, но голод утоляла только так. Выглядела, в общем-то, как обычный пирожок, только раза в два или три крупнее. А внутри было намешано все, что могло прийти повару в голову: майонез, сыр, колбаса, укроп, кусочки помидоров и иногда курица. И стоило это все всего пару долларов с центами.

Теперь магазин расширился. Ненамного, но Илья это видит. Он берет коробку конфет с прилавка – «Болеро» – и идет к кассе, бросив взгляд через плечо. Наполеон идет немного позади, взяв с собой бутылку воды.