Возле кассы небольшая очередь. Илья смотрит на то, как пожилая женщина неторопливо выкладывает продукты по одному на кассу, и думает о том, что произошло в машине. Думать об этом как-то не хочется, ведь от этого кровь приливает к щекам и ушам. Но и не думать не получается. Илья снова смотрит назад, когда чувствует, что Наполеон лбом упирается в его лопатку, ставя рядом на кассу бутылку негазированной воды.

Когда очередь доходит до них, Илья поднимает взгляд на продавщицу, останавливая его на бейджике с именем, – Мэгги К. Усмехнувшись, Илья мотает пару раз головой, двигая коробку конфет и бутылку ближе.

– Эй, Илья, я тут подумал…

Женщина за кассой поднимает голову, и Илья вскидывает брови, встречаясь с той глазами.

– Вы случайно не учились в местной школе?

– Ну, здесь других школ нет, – Илья пожимает плечами, переводя взгляд на Наполеона, явно не слишком довольного тем, что его перебили.

– Тогда иначе. Вы переехали сюда, верно? Может быть, помните меня, мы три года в одном классе учились.

Илья возвращает взгляд к кассирше, смотря на ее бейджик и снова в лицо. Мэгги К. К. Колтман.

Его лицо несколько вытягивается, а уголок рта невольно поднимается вверх. Илья кивает, усмехнувшись.

– Да, Мэгги, припоминаю.

В школе новеньких не любили, но если те были хорошенькими, то у них все складывалось намного лучше. А вот Мэгги была хорошенькой. Щуплая девчушка с только появляющейся грудью и талией, которая нравилась всем мальчикам из параллели и не только. Та самая, которая в первый день, заметив Илью, из носа которого хлестала кровь, отдала ему свой платок. Правда потом, так и не найдя ее, Илья выбросил тот в мусорное ведро. Все равно он насквозь пропитался его кровью.

– Ты сильно изменился. Больше не дерешься? – Илья запомнил ее слишком веселой и простой для такой школы, в которой все знали друг друга вдоль и поперек, а припоминать любили только плохое. Видимо, Мэгги такой и осталась. Разве только поправилась. Слегка.

– Нет, я с драками завязал, – Илья слышит тихий смешок за спиной и опускает взгляд на костяшки своего кулака. Вроде не стесаны. Уже хорошо. – Ты тоже изменилась.

Илье неловко. Крайне неловко от того, что даже сейчас он не может нормально говорить с девушками, не ощущая себя идиотом. Он чувствует, как Наполеон сзади подталкивает его, слышит, как сзади шепчутся люди, стоящие в очереди.

– Да, знаю, разнесло меня. Зато, можно сказать, стала счастливой матерью с пятью спиногрызами, – Мэгги даже сейчас весело улыбается, отчего у Ильи сводит живот.

– Ну, не так уж и разнесло…

– Слушай, свое отражение я вижу. Ноги – нет, но отражение точно. В любом случае, главное, что есть для кого жить. Может, придешь в гости? – Мэгги пробивает несчастную коробку конфет с бутылкой и перекладывает их в корзину. Илья коротко кивает, подняв уголки рта, и отдает несколько купюр.

– Хорошо, постараюсь, если не уеду.

– В общем, бывай. А то очередь задерживаем, даже неудобно как-то, – Мэгги продолжает улыбаться, и Илья спешно хватает продукты из корзины, выходя из магазина, чувствуя, как у него горят уши.

– И кто это? Девочка, которая тебе нравилась? – Наполеон делает глоток из бутылки, ставя ее на приборную панель и опуская на глаза солнцезащитные очки.

– Нет, не совсем. Помогла мне один раз, – Илья вздыхает, откидываясь на спину и сжимая переносицу пальцами. – Потом перестали контактировать, но у нас были общие предметы несколько лет.

– Забавно, – Наполеон заводит машину, переспрашивая у Ильи адрес, и выезжает на дорогу.

Стереосистема барахлит, из-за чего звук то хрипит, то пропадает вовсе, пока Наполеон не бьет ее кулаком. Стереосистема издает предсмертный стон в виде начала рекламного объявления и замолкает, заставляя Наполеона негромко фыркнуть. А Илья думает о том, что, видимо, в своем блокноте ему придется дописать еще один пункт.

========== Пункт четвертый ==========

follow

С родным домом Илью связывают не самые приятные воспоминания. Со дня ухода отца все пошло наперекосяк. Мало того, что в школе начались еще большие придирки, так еще и мать перешла на алкоголь. То время запомнилось Илье одним из худших в его жизни. Вместе с алкоголем в доме стали появляться и другие мужчины. Вместе с другими мужчинами появилось и полноценное понятие того, что такое секс. Илья не помнил дней, когда он возвращался домой и не находил на полу пустые бутылки и чье-то белье. Илья не имел права осуждать ее. Он и не осуждал. Он молча запирался в своей комнате и пытался делать вид, что посторонних шумов не существует. Что не существует ничего, кроме письменного стола и учебников.

А потом появилась Кристен. За пару лет до отъезда Ильи. Мама рассказывала, что встретила ее в баре, открывшемся пару месяцев тому назад. Она была из Чикаго и, черт ее знает почему, решила приехать и начать петь в их захудалом городишке. Может быть, из-за отсутствия конкуренции. В любом случае, алкоголь постепенно исчез из родительского дома, как и посторонние мужчины. А тоска по отцу забылась вовсе. Вспоминал о нем разве только сам Илья, постоянно вертя на запястье его старые часы, которые приходилось регулярно заводить.

Илья не мог осуждать ни мать, ни тем более Кристен. Ему стало легче из-за того, что в их доме наконец-то воцарился покой, а мать нашла свое утешение. Но дурные воспоминания до сих пор преследовали его во снах.

Родительский дом изменился. Ветхий пол сменился новенькими деревянными досками, веранда стала шире, а сбоку пристроили еще одну, где висели два гамака. Илья открывает калитку, проходя по террасе, выстеленной гладкими камнями, и прикусывает нижнюю губу.

– А тут неплохо, – Наполеон держит в руках свою бутылку и коробку конфет, осматриваясь по сторонам. Ровно постриженный газон, аккуратные клумбы по бокам от дороги. И, кажется, за домом виден небольшой бассейн. – Я бы здесь жил.

Его родной дом преобразился. И, наверное, это было хорошо. Было хорошо то, что мать начала новую жизнь. По крайней мере, Илья мог за нее больше не переживать.

– Надо же, кто к нам приехал.

Илья поднимает голову и видит в окне мать, подпирающую щеку рукой и улыбающуюся. И ему на несколько секунд кажется, что он оказался в своем сне. Все слишком хорошо. И дом, появившийся, словно на картинке, и счастливая мать, которая улыбалась так, как не улыбалась уже много лет. У Ильи появляется ком в горле, и он спешно опускает взгляд, шмыгая носом.

Он даже не помнит, как переступает порог дома, когда на нем смыкаются щуплые женские руки. Он видит Кристен, все такую же худую и низенькую, настраивающую гитару, сидя за барной стойкой, установленной у стены. Дома сделан ремонт. Причем явно свежий. Новые обои, новый пол, новое все. И только он выглядит на фоне всего этого каким-то слишком устаревшим и не вписывающимся.

– Давно тебя не видели, – Илья кладет матери на плечо руку и кивает, закрывая глаза и справляясь с комом в горле, проглатывая его. Он отводит руку назад, забирая из пальцев Наполеона коробку конфет и протягивая ее женщине. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – голос у него хрипит. – Это вам.

– О, спасибо, мы как раз поставили чайник. Не стесняйтесь, заходите, – Илья стягивает с себя обувь, когда чувствует, как его запястье снова сжимают пальцы. Наполеон поднимает уголок рта, говоря одними губами: «Успокойся». Илья кивает, потирая запястьем глаза, и первый заходит на кухню.

– Привет, Кристен.

Женщина поднимает голову, коротко улыбнувшись ему, и откладывает гитару, спрыгивая на пол. Она едва достает Илье до грудной клетки, пожимая его руку.

– А кто твой спутник? – она смотрит ему через плечо, и Наполеон поднимает руку, поджав губы, стараясь приветливо улыбаться. Илья чувствует, что ему неуютно. И он понимает, почему тот ощущает себя лишним.

– Это Наполеон. Мы с ним недавно познакомились.