Кристен пожимает ладонь Наполеона, и Илья буквально чувствует, как тот хочет убежать. Оно и понятно. Одно дело, когда ты приходишь, чтобы удержать человека от агрессии, и совсем другое дело, когда ты понимаешь, что появился в чужой семье. И теперь Илья чувствует, что настала его очередь держать его за запястье.

Он чувствует, как у Наполеона бьется сердце, когда смыкает пальцы на его руке, прижимая пальцы к выступающей вене. «Все в порядке», – теперь его очередь это шептать.

Травяной чай немного успокаивает их обоих. Илья не уверен, что «Болеро» остались любимыми конфетами матери, но та молчит, улыбаясь и продолжая есть их вместе с чаем.

– Ну, как там твоя учеба? – на лице видны морщины. Не глубокие, но все же выдающие ее возраст.

– Нормально. Выучился на архитектора, как и планировал, – Илья подносит ко рту кружку и делает глоток, опустив взгляд.

– Наверняка устроился в престижную фирму, да? – голос Кристен все такой же приятный слуху, немного низкий и бархатный.

Илья кивает, не поднимая взгляд. Он не сомневается, что мать видит его насквозь и знает о том, что Илья врет. Но иначе не хочется. В доме, слишком идеальном для него, в семье, в которой всегда был и будет один неудачник, которому не хватает сил плыть против течения, он предпочтет притворяться нормальным. Тем, кем его хотят видеть.

– А ты как, Кристен? Все так же поешь? – он на секунду поднимает взгляд, глядя на женщину с крашенными рыжими волосами, собранными в пучок. Она задумчиво щелкает себя по подбородку (ее фирменный жест, который в свое время даже немного смущал Илью) и кивает.

– Да, пока взяла перерыв, но со следующего месяца снова начну.

– Крис теперь приглашают в другие города. И по радио иногда ее песни крутят, – Илья слышит гордость в голосе матери и невольно ощущает укол зависти. Гордиться Ильей было не за что. Никогда.

Он чувствует, как его запястья касаются пальцы под столом, и опускает взгляд. Наполеон прижимает свои пальцы тыльной стороной к запястью, тем самым успокаивая. Он видит, что Наполеон не вписывается не меньше него самого, и это заставляет зависть отступить назад.

– Ты бы хоть приезжал к нам чаще.

Илья кивает, ставя кружку на стол и поднимая на мать взгляд. Следы алкогольного запоя, запечатленные на ее лице столько лет, исчезли почти полностью. О них напоминают разве только большие мешки под глазами, плохо скрываемые тонким слоем пудры. Жидкие светлые волосы собраны в небольшой хвост сзади, а на ее ушах Илья замечает маленькие сережки, наверняка дорогие. И думает о том, что она этого заслуживает. Если он так ничего и не достиг в своей жизни, то хотя бы она должна прожить хорошо за них двоих.

– Наполеон, а чем занимаешься ты? – ее серо-голубые глаза перемещаются на Наполеона, сидящего рядом, чьи пальцы невольно смыкаются на запястье Ильи под столом.

– Журналистика. В последний раз писал статьи для одной желтой газеты, но ушел оттуда. Заработок приличный, но постоянные иски на издательство выматывают, – Илья чувствует, как большой палец Наполеона ведет вверх по его запястью, касаясь кожаного ремешка потрепанных часов. – Сейчас в отпуске.

– Ну, вот и правильно, – она улыбается, и вокруг ее глаз собираются морщины. Илья тихо вздыхает, допивая чай, когда палец спускается по запястью обратно.

Его комната почти не изменилась. Наклейка с касаткой все еще приклеена к двери, обои остались теми же. Разве только стол был не в углу комнаты, а у окна, и на нем стояла плюшевая Несси с зашитой лапой, из которой когда-то выбивался пух. Илья водит пальцами по полкам, на которых стоят энциклопедии и книги, большую часть из которых он так и не дочитал. На полках лежит тонкий слой пыли, но видно, что его комнату регулярно убирают. От этого щемит где-то внутри грудной клетки.

– ..это, кстати, была его любимая игрушка, – Илья обводит пальцами небольшой торшер и смотрит через плечо на мать, сидящую на кровати и держащую на своих коленях альбом, и на Наполеона, сидящего рядом, подперев щеку и улыбаясь уголками рта. И эта картина кажется ему до боли правильной. До боли хорошей. Таких картин не бывает в реальности. Такие бывают в сказках и историях со счастливым концом. Со счастливым концом, который до сих пор кажется Илье чем-то слишком недостижимым.

Он рад за нее. Она наконец-то нашла свое счастье и умиротворение. И он видит, как она надеется на то, что его нашел и Илья. Илья опускает взгляд на свои руки и смотрит на ладони. В детстве, когда все буквально помешались на гаданиях, ему сказали, что у него слишком короткая линия жизни. И, несколько озадаченный этим фактом, Илья пытался удлинить эту линию тупым канцелярским ножом. И в самом низу его ладони все еще виднелся тонкий белый шрам, продлевающий ту самую линию на пару сантиметров.

Илья слышит смех Наполеона и поднимает взгляд. Мать рассказывает ему свою любимую историю о том, как Илья любил искать Несси и менял названия в книгах, будучи убежденным, что она живет у них в озере. Наполеон улыбается, и Илья понимает, что он совершенно не вписывается в эту картину. Наполеон – да, а он – нет. Хотя на какую-то секунду ему кажется, что все именно так, как и должно быть.

И этот альбом, и прибранная комната с небольшим окном, выходящим на улицу, и Кристен в саду, и мать, рассказывающая истории из детства. И Наполеон, улыбающийся и подпирающий подбородок рукой. И Илья, совсем другой, не потрепанный жизнью и депрессией. Все иначе.

Но все длится только секунду.

Он обещает матери, что будет навещать ее и Кристен, что будет приезжать чаще. Он даже обещает, что привезет показать свои лучшие чертежи. Он слишком любит выбрасывать слова на ветер, зная, что его обещания никогда не сбудутся.

И, кажется, мать знает это тоже.

Она рассказала, что хочет усыновить ребенка. Девочку. Хочет «наверстать упущенное», и Илья не может ее ни в чем винить. У него не было нормального детства. А у нее не было нормального ребенка. У них были переезды, смерти, стрессы, смены фамилий, смены партнеров, алкоголь и черные полосы. И он предпочтет, чтобы все это осталось на нем, чем на ней. Она рассказала, что хочет завести собаку. Лабрадора. И Илья, представив это, понял, что тогда ее семья будет идеальной. Как с картинки. Не хватает только фотографа, который бы запечатлел счастливую семью, лежащую на зеленой лужайке.

Илья обещает, что обязательно приедет познакомиться со сестрой. Но знает, что портить фотографии попросту неприлично.

Когда Наполеон заводит машину, Илье кажется, что он вторгся в чужую жизнь. Как если бы бродяга зашел в дом и попросил печенья. В печенье никто не откажет, но после этого обязательно вымоет руки. Бродяге вряд ли нагрубят, натянуто улыбаясь, но после обязательно обсудят то, каким он мерзким был, в кругу семьи.

Когда Наполеон отъезжает от дома, Илья думает о том, что Соло был похож на сына куда больше, чем он. Он бы даже вписался в их фотографию. Илья опускает взгляд на часы на левом запястье и проводит большим пальцем по циферблату, усеянному мелкими царапинами. Часы еще тикают, но Илья знает, что их скоро придется заводить снова.

– У тебя приятные родители, – у Наполеона тихий голос, словно он снова делится с ним секретом. Илья кивает, прикрывая глаза.

– Я знаю.

Стереосистема, решившая получить вторую жизнь, хрипло передает Нину Симон, поющую о воскресенье в Саванне, и Наполеон негромко мычит, подпевая ей. Он снова стучит пальцами по рулю, убрав солнцезащитные очки на голову, и Илье кажется, что он больше похож на пилигрима, чем на человека, живущего в определенном месте.

Солнце только начинает садиться, и температура спадает еще на пару градусов. Но холод совсем не ощущается. Илья закрывает глаза, чувствуя, что вот-вот провалится в сон. Атмосфера, бывшая в доме, и атмосфера, царящая в машине, вместе складывались в почти убаюкивающую мелодию, звучавшую в его голове, имевшую голос Нины Симон, игравшей по радио. Илья закрывает глаза и чувствует, как теплая озерная вода обволакивает его с ног до головы. Он чувствует, как его ног и рук касаются водоросли. Чувствует, как щек касаются хвосты мелких рыбешек, проплывающих мимо. Вода чистая, кристально-чистая. Достаточно посмотреть на нее сверху и можно увидеть дно, усыпанное мелкими камушками и несколькими выпавшими из лодок вещами. А он лежит на спине и смотрит вверх, на небо, слегка дрожащее из-за водной глади над головой. И спокойно. И хорошо. И чувствуется умиротворение.