– В том-то и дело, Олеж, что не понимаю. Я ведь не краду людей, – клянусь, если он снова пожмет плечами, я приложу его головой.

Он только хмыкает и ведет головой в сторону, пытаясь выбраться из-под руки. Похож на псину, на которую хотят надеть ошейник.

– Я тоже не краду, – говорит совершенно спокойным голосом – и в этот момент я впервые задумываюсь, не был ли он судим; на допросах его вряд ли могли бы поймать на лжи – ни одна мышца не дрогнула, хотя я знал, что он врет. Нагло врет, глядя мне в глаза. – Вы первый и последний.

Я все пытаюсь понять, когда именно все пошло не так. В тот день, когда я принял его на работу, я думал лишь о том, что он бывший военный, а значит – прирожденный убийца, мой потенциальный союзник, который будет разделять мои взгляды. Справедливости ради, чутье меня не подвело. Но я не рассчитывал на то, что мой союзник восстанет против меня – он и не восстал, говоря прямо, он просто меня переиграл. Ну, ничего. В конце концов, я ведь не последний человек в стране. В конце концов, меня спохватятся рано или поздно, если не уже. Да, я уверен, уже во всех газетах пишут о моей пропаже, и со дня на день меня найдут. И я озвучиваю эту мысль, разжимая пальцы и отпуская его. Олег только как-то странно усмехается и молчит. Усмехайся сколько влезет, псина.

– Мне нужна ванна, – повторяю, уже не глядя на него. – Сколько я уже здесь? Неделю? Месяц? – Олег не реагирует. – Хотя бы другая одежда.

Он издевается. Он точно издевается надо мной. Клянусь, как только я отсюда выберусь, не пожалею денег и найму киллера. Нанять убийцу для своего убийцы. Как иронично и мило. Поворачиваю к нему голову и понимаю, что он смотрел не отрываясь. Повторяю просьбу снова, терпеливее и мягче. А в голове так и мелькают заголовки газет, которые я всегда выкидывал. Недавно, помню, вскользь прочел о похищении девочки не то в Австрии, не то в Германии, не то где-то еще. Сидела в таком же подвале лет одиннадцать, что ли. Вышла живая и здоровая – ее похититель повесился до приезда полиции. В газете писали, что у нее счастливый финал. Я особого внимания не заострил, а сейчас все пытаюсь понять, как, должно быть, у нее сейчас расшатана психика. Боюсь, зная себя, после одиннадцати лет в таком подвале я был бы не лучше любого мертвеца. Еще, помню, читал о другом похищении, уже у нас. Девочка какая-то, лет девяти. У нее финал оказался менее счастливым (я не понимаю, все эти журналюги, пишущие про «счастливые» концовки для жертв похищения, хоть раз пробовали представить себя на их месте?): ее нашли через несколько дней в лесу со вспоротым брюхом в лесу неподалеку. Похитителя поймали, но, сдается мне, если бы меня нашли убитым, меня бы мало волновала его судьба. А сейчас я пытаюсь представить, что писали бы про меня: «Миллиардер Сергей Разумовский найден мертвым в лесу – да и хрен с ним!». Замечательно.

– Хорошо.

Вырываюсь из своих мыслей. Что-что?

– Хорошо, – говорит. – Но завтра. Мне нужно все подготовить.

Я соглашаюсь сразу же – надеюсь, не выглядел слишком уж жалко. Нет ничего хуже, чем выглядеть жалко перед кем-то вроде Олега. Хотел бы я назвать его больным параноиком, но получается только больным: он знает, что я попытаюсь сбежать, и время ему понадобится для того, чтобы отрезать мне все пути.

Я понимаю, что я должен сбежать. Обязан. Но я понятия не имею, как мне это сделать.

Свет начинает сводить с ума. Я слышал, раньше была такая пытка – человек не понимает, день на улице или ночь, его внутренние часы сбиваются, начинается обезвоживание. Насколько я помню, смертельный исход возможен уже на вторую неделю. Но я все еще жив и я все еще могу здраво – почти здраво – мыслить. Я просил Олега выключить свет. Просил хотя бы повесить часы. А он говорил «Позже». И каждый раз все время «позже». Я думаю, он хочет свести меня с ума. Он хочет, чтобы я целиком оказался в его власти. Чтобы я благодарил его за то, что он приносит мне еду и выключает свет. Кажется, это называется стокгольмским синдромом. Я боюсь, что сломаюсь, с каждым часом все больше и больше. Здесь тихо, абсолютно тихо. Нет никаких звуков. Я словно в гробу глубоко под землей. Олег говорит по рации редко, еще реже отвечает на мои вопросы. Иногда мне кажется, что я оглох. И для этого я начинаю говорить вслух. Сам с собой. На любые темы. Но чаще всего о «Вместе».

Черт возьми.

«Вместе» – проект всей моей жизни. И сейчас этот самый проект пропадает без меня. Что творится в штабе? Я же так и не нашел замену Власову и Архипову. Со дня на день надо зарплату выдавать, а мой бухгалтер все еще в отпуске, черт возьми, там такой хаос должен твориться. А если сервера снова упадут? Кто их чинить-то будет? Я не доработал обновление, что, если его уже запустили? И пользователи будут видеть раздел видеозаписей не так, как я планировал, а криво-косо, как на каком-нибудь Фейсбуке? Господи. Это полная катастрофа. Это, черт возьми, настоящая катастрофа. Меня засмеют, если не уже.

Нет-нет-нет, смеяться никто и не вздумает, меня наверняка уже ищут. Я бы ни за что так не облажался, они знают, они точно знают, что я никогда не посмел бы их так подвести. Да, точно, Анна ведь умная девочка, не зря я ее нанял. Анна уже наверняка подала в розыск. Анна наверняка дала показания против этого гребаного Волкова. Милиция уже у него на хвосте. Да, точно, всего пара дней, и меня найдут. Проследят за его машиной и дело с концом.

А если он и это предусмотрел? Если он мозги запудрил Анне? Если они бегают не за тем?

Что, в конце концов, с моим сайтом. Боже. Через месяц встреча с партнерами, а я могу не успеть. Это катастрофа. Это точно катастрофа.

Нет, тряпка, соберись, ты ведь умный парень, ты ведь знаешь, что надо делать. Нужно лишь увидеть ванную комнату. Нужно всего лишь с его же помощью покинуть подвал.

Всего лишь покинуть подвал. Я повторял себе это все те долгие часы ожидания Олега, и в какой-то момент это начало казаться мне возможным. Я закрывал глаза и мог видеть солнечный свет. И мне даже казалось, что я мог вдохнуть чистый воздух. Но это было лишь минутным помутнением.

Когда дверь отворилась, я не пытался бежать. Боялся, что он передумает. Я не мылся с того дня, как попал сюда, у меня отросла приличная щетина, и мой костюм оставалось только выкинуть (я не помню, как порвал рукава – может быть, это было во сне). Даже если бы костюм удалось зашить и отстирать, я бы не смог его надеть снова – это были бы слишком явные воспоминания об этом месте (я продолжаю думать о том, что сбегу: все тренинги для успешных людей – я видел парочку в интернете – твердят, что если повторять себе одно и то же, вы этого обязательно добьетесь). Он связывает мне руки за спиной и заклеивает рот. И смотрит так виновато, так сожалеюще, и повторяет шепотом: «Извините, это временные меры, вы же сами понимаете». Я не сопротивляюсь. Я согласен на все, лишь бы покинуть это место.

Он вышел первым, закрывая за мной дверь, провел через коридор (осмотрел его, не изменилось ли что-нибудь), пытался помочь подняться по лестнице к двери – одернул плечо, он послушно убрал руку, – и, наконец-то, эта дверь открылась. С громким скрипом. Хотел бы я сказать, что я был ослеплен, что мне пришлось зажмуриться, но на дворе стояла глубокая ночь. Я не удержался и попросил Олега остановиться, боднув его в плечо. Мы точно где-то в лесу: воздух был чистым, свежим и холодным. Выглядел, наверное, как дурак, пока стоял у открытого окна и вдыхал воздух в себя, запрокинув голову назад. Мне не мешал даже взгляд Олега на моей шее. Не было даже мыслей о побеге – да и куда я побежал бы в таком-то виде?

– Хотите, сниму? – я открыл глаза, посмотрел на него, подошедшего близко, и кивнул, даже не задумавшись. – Только не кричите. Все равно здесь никого нет.

Он дернул скотч, а я только поморщился. Не позволил бы себе закричать при нем, даже если бы хотел. Не то гордость, не то что-то еще.

– Тогда в чем смысл был заклеивать мне рот?