Видишь парня в синем костюме? Вон в том, который ему в спине тесен. Жених! То, что не красавец, это полбеды, но он еще и сирота. Еще год назад был гол как сокол. Приходит, значит, ага, и требует: «Жените меня, тёть Хачой, на хорошей девушке, с хорошей спиной, я в долгу не останусь». А я ему: Игнат, дорогой мой, ну куда тебе жениться, тебе бы сначала на ноги встать. А он: я отблагодарю, я отблагодарю. Пожалела его, говорю – бог даст, разбогатеешь, отблагодаришь. А потом началось: одна девушка слишком высокая, вторая – слишком глупая, третья не так посмотрела, четвертая не то сказала… Полгода с ним провозилась. Думала, что не смогу ему помочь, но человек предполагает, как говорится, а бог располагает. Пойдем, говорю, к одной девушке, к последней, говорю, а если и она тебе не подойдет, то тогда я больше, дорогой мой, работать с тобой не смогу. Ага. Так и сказала. Только, говорю, сначала к Боре зайдем, я его сыновей женю, фотографии показать надо. А Борис, к слову сказать, человек не бедный. Журнал «Форс» же есть, он его в какой-то список богатеев включил. Заводы, фабрики у него, а машин столько – шейху не снилось. Сидим мы, значит, фотографии смотрим, я ему девушек расписываю. Вдруг грохот такой – думала, землетрясение. Врывается нечто невообразимое. Вся в черном, волосы красные, круги под глазами в пол-лица, серьги где только можно, в носу, в губе, в брови… во сне если такое приснится, навсегда сна лишишься, а тут наяву. «Аи чуни?» – спрашиваю. Боря бордовым стал. Девчонку за локоть схватил, за дверь выставляет. Иди в свою комнату, кричит. А она ему: «Я не в тюрьме, хочу уйти – и уйду. Ты мне никто, чтобы командовать!» А он ей, я чуть в обморок не упала: «Я твой отец!» Что? Я даже очки взяла, чтобы лучше ее рассмотреть. О-ё, похожа на него – как две капли воды. А потом ему еще столько грубых слов было сказано с ее стороны. «Ты, – говорит, – убийца. Если бы ты вовремя помог, мама жила бы». А он ей: «Я не знал, что она болела, что ей помощь нужна». Она разрыдалась и выбежала, а Игнат, который до этого сидел в телефоне, за ней кинулся. Тут Боря его и заметил. Я ему все рассказала, и он мне все рассказал: что по глупости с русской бабой на стороне погулял, а у нее, оказывается, дочь от него родилась. Просил никому не рассказывать. Ни один сын на него так не похож, как эта девчонка. И характер его – взрывной. По душам поговорили. Поплакался он мне. Ну, думаю, пора нам с Игнатом уходить, а его все нет и нет. О чем они там так долго кумекают, пойду, говорю, потороплю. Идем мы с Борей к ней в комнату, а они сидят спокойно, как ни в чем не бывало, и в какую-то компьютерную игру стреляют. Игнат, говорю, мы опаздываем. Никуда мы не пойдем, говорит. Остались, значит, у них обедать. Что потом было, я не знаю, только Игнат как в воду канул. Слухи шли, что он сильно поднялся. А через год приходит ко мне, просит, чтобы я для него Бориса дочь засватала. Я ушам своим не поверила. Где Борух Пинхасов – а где он? Звоню Боре, говорю, хочет один парень посвататься к твоей дочке. А он даже не удивился! Приходите, говорит, с Игнатом на шаббат, Анечка сама халу испечет. Тут, как говорится, у Всевышнего свое на уме. Чижой одоми дорд доге, жун одоми унжо де, что у человека болит – там его и душа. У них душа в одном месте. Это все судьба. Кажется, начинается. Стань прямо и улыбайся, тебя потом на видео рассматривать будут!

Я ей говорю, тёть Хачой, не надо со мной как с вещью. Я человек! Я хочу институт закончить, профессионалом стать, а она ухмыляется и такая, как будто по-доброму, но я-то знаю, что она только притворяется: «Вай, доченька, – говорит, – ты человек, но тебя Всевышний создал женщиной. А для женщины что главное? Не институты-шминституты кончать, а быть женой своему мужу». Я так и знала, что она это скажет! С Семочкой почему, спрашивает, все пошло наперекосяк? А потому, говорит, что жена стала перетягивать одеяло на себя. Я спрашиваю, с каким таким Семочкой, а она только глаза закатила. Неужели тот самый, о котором все газеты писали после того, что он сделал с Ясмин? Я ее обожаю!

– Это вы его с Ясмин познакомили?

– А кто же? Когда Сема ее засватал, ей и семнадцати не было. Откормил, отполировал, известную певицу из нее сделал. Из грязи в князи, как говорится. Дурак! Жена должна на мужа как на солнце глядеть, глаза зажмуривать, взгляд отводить, не перечить, не болтать. А она на одно его слово три своих вставляла. Слухи ходят, что она с танцором шуры-муры крутит. Вот он и побил ее немного, чтобы мозги вправить.

Я хотела возмутиться, но тут какой-то дядька, которого она назвала Боренькой, повел нас к хупе, на места для близких родственников. И тут я увидела их. Он-то ладно, но она! Какие-то перья и клочья вместо платья (Хачойка шепнула, что оно – от известного дизайнера и тридцать тысяч евро стоит), а на голове – ёжик! Странная какая-то.

Долго раввин читал какие-то молитвы на иврите, так долго, что у меня разболелась спина, а жених и невеста повторяли за ним, но я ничего не понимала, потому что не знаю иврита. У мужика в клетчатом пиджаке сбилась кипа и так смешно обнажила лысину, что из меня вырвался смешок. Хачойка подумала, что я чихнула, и протянула мне носовой платок. Видишь, шепнула она мне, правду говорит. Только теперь я заметила, что молитвенная часть закончилась и раввин уже мажет лоб жениха пеплом.

– Это значит, – сказал он, – что мы носим траур по разрушению храма. Машиах еще не пришел, но мы знаем совершенно точно, что скоро он придет.

Потом раввин пустил по кругу бокал с вином, все отпили, и жених разбил бокал. Когда пришло время выдавать молодоженам свидетельство о браке, ктубу, вышла заминка. Вообще-то ее должна брать мать жениха, в крайнем случае – мать невесты, поэтому раввин замешкался, стал спрашивать, кто вместо матери, и тут жених показал на Хачойку, и она взяла ктубу. Судя по всему, она этого не ожидала, поэтому даже прослезилась и попросила меня вернуть носовой платок. Церемония закончилась, все бросились под хупу обниматься, а я была рада, что скоро можно будет сесть.

Что-то я расклеилась. Надо взять себя в руки. Ничего, сейчас веселье начнется, слезы высохнут. Парень, подскажи, кому омбороку давать? В конвертик и в ящик? Как все стало… не по-человечески. Раньше куда лучше было. Кто-то из родственников с тетрадкой сидел и деньги принимал, столько-то Арона дом, столько-то дом Бени дал. Бывало, богач богачом, а жалкие копейки принесет, о нем потом молва дурная шла; а бывало – бедняк, но не жадный, его хвалили и возвышали. Эту тетрадку потом всю жизнь хранили. А теперь что? Подпиши для меня, дочка, Хачой-шидханим, тысяча евро, твой отец дал мне на омбороку, дай бог ему здоровья, фамилию не нужно. Вай, кого я вижу, это же мой… сал саат зиёшь, сто лет жить будешь, только о тебе вспоминала, она не даст соврать.

Как хорошо, что мы его встретили, видела, каков? Убедилась? Заново жениться хочет, ну и правильно. Ну и где нам сесть? Ничего не понятно, столы пронумерованы. Вот придумали! Раньше присел куда бог пошлет и ешь-пей-веселись, а теперь так нельзя. Теперь у каждого места свой номер. Сынок, у тебя списки? Вот молодец, узнал старую тёть Хачой… Меня все знают, тёть Хачой же тебе не халва по рубль двадцать. Как громко музыка играет, у меня скоро голова как тыква будет. Люди когда на свадьбу приходят, охают-ахают, красивая пара, говорят, идеальная пара. Как познакомились, спрашивают. Случайно? Случайностей не бывает! Мне одной известно, сколько труда это стоило, иной раз мозоли на языке появляются. Но я никому ничего не скажу, я не сплетница. Я – всего лишь руки Всевышнего, это он сам там наверху решает. А благодарность… Скажут «спасибо», и то хорошо. А некоторые ведь, бывает, и «спасибо» не скажут. Бывает, приходят люди – эти хуже всего – и спрашивают, сколько, мол, стоят ваши услуги. Мои «услуги», как они выражаются, бесценны! Я ради денег разве это делаю? А эти приходят, все у них по-деловому… не по-человечески. Может, им еще и договор – со сроками? А у нас какие сроки? Бывает, после первой встречи кольцо надеваем, а бывает, год-два ждать приходится, пока подходящая пара не подберется. Мы не на базаре, здесь судьбы решаются! Даже Всевышнему семь дней понадобилось, чтобы Адама с Евой свести… Ребята знают, что их мало, поэтому наглеют. И девушки – туда же. Вон идет одна. Я ей такого мальчика предлагала, пальчики оближешь: в Германии живет, компьютеры же есть, он про них все знает, а она заладила – хочу жить в Москве, у меня здесь работа, родители. Дура дурой, и смотреть не на что. Парень тот у меня живо ушел, как горячий пирожок ушел… Зиночка, мое солнышко, только о тебе вспоминала, сто лет будешь жить, красавица моя. Фигурка точеная, глазки умные. Ты ж мое сокровище. Скоро я тебе еще одного покажу, не пропадать же добру. Да, москвич, сорок лет, ну тебе же тоже не семнадцать уже. Двадцать пять – это не шуточки. Зато дети красивые от него какие рождаются, у него их трое – и все как на подбор! Загляденье, а не дети! Почему с детьми не хочешь? Они же не с ним живут, ты ему новых народишь, пора бы и тебе уже о детках подумать. Ну, как знаешь. Музыка так громко играет, уши закладывает. Поесть, что ли? Что у нас тут? Черная икра, шашлык из осетрины. Парень, иди-ка сюда, принеси мне с того стола, где раввины сидят, кошерного шашлычка, я не кошерное не ем… Вот молодец, спасибо. Надо было Боре сказать, чтобы все столы кошерными делал, а то не пойми что. Ну ладно, хорошо хоть подсуетились, девочка гиюр прошла, наши танцы выучила. Видела, какая лезгинка у нее хорошая? Талантливая девочка, отцовские гены.