И вот перед ним табличка с надписью: «ФРЕД ОТТЕР. Инвестиции. Финансирование», которая казалась сдержаннее, проще и вместе с тем солиднее, чем он думал. Молодая конторщица с круглым невыразительным лицом впустила его и забрала в передней пальто. Через стеклянную дверь он прошел в небольшую приемную; седая, средних лет женщина встала из-за машинки, приветливо поздоровалась. А в дверях справа уже появился Оттер — с виду тщедушнее, меньше ростом и головастее, чем запомнилось Фогтману, но с улыбкой на лице, загорелый, в старом, спортивного покроя пиджаке поверх заношенного пуловера.

Я его совсем не знаю, подумал Фогтман.

Бог весть откуда взялось это ощущение, но он сразу понял, что виду показывать нельзя, поскольку главное сейчас — подхватить тот доверительный, дружеский тон, каким Оттер с ним поздоровался и пригласил в кабинет. Комната не очень большая, с двумя окнами, выходящими на такой же точно дом с такими же точно окнами. И мебель тоже безликая, казенная — стенной канцелярский шкаф от пола до потолка, письменный стол. Неожиданным был только царивший кругом беспорядок. Подоконники завалены папками, возле письменного стола прямо на полу — кипы старых газет и журналов, на стенах светлые квадраты от снятых фотографий, а сами фотографии штабелем сложены на одном из кресел в углу.

— Уборкой занимаюсь, — сказал Оттер. — Это у меня демонстрационная стена, здесь я показываю клиентам новые объекты. Вот, например, взгляните. Буровые вышки в Канаде.

— Вы что же, подались в геологи-разведчики? — спросил Фогтман.

— Просто наладил кой-какие связи, для того и ездил. В Центральной Канаде и на Юге США как будто бы обнаружены новые крупные месторождения нефти и газа. Теперь дело за финансированием. В Квебеке создан международный инвестиционный фонд, а я намереваюсь на паях с каким-нибудь компаньоном основать тут у нас коммандитное товарищество для вкладчиков-немцев. А после мы на правах партнеров с ограниченной ответственностью войдем в канадско-американскую компанию.

— Как я понимаю, предприятие чисто убыточное.

— На стадии изысканий — да. Но в перспективе колоссальные барыши.

— Never invest in a black box[5], —сказал Фогтман.

Этот лозунг, который он несколько дней назад вычитал в газете, в экономическом разделе, стал для него формулой недоверия, и против Оттера он выдвинул его сейчас как магическое заклинание от неизъяснимого, притягательного соблазна, какой источали слова этого человека. В чем же дело — в спокойных и уверенных звуках голоса или в той неуловимой смеси хитрости и серьезности, настороженности и многоопытности, которая отражалась на его лице? Урбан вызывал антипатию. Оттер был симпатичен, располагал к себе, хотя здесь, в будничном своем окружении, немного смахивал на старого, облезлого лиса. Оттер играл роль умудренного опытом, слегка побитого жизнью и прошедшего огонь и воду героя. И когда он появлялся на сцене, окружающие были просто обязаны ему подыгрывать. Он подавал реплики, а собеседник с легкостью на них отвечал. Оттер исподволь направлял диалог, небрежно, спокойно, с паузами, пока незаметно не подводил к цели. А партнеру все чудилось, будто он подмигивает, незаметно, украдкой, насмешливо, давая понять: мы, мол, просто играем. Но уж не в этом ли и была подлинная иллюзия?

— Я отлично вас понимаю, — сказал Оттер. — Но кое-кто находится в совершенно ином положении. Для этих людей black box — это государство, сосущее из них налоги... Кофе хотите? Или чая?

— Кофе, — сказал Фогтман.

Оттер подошел к двери, велел подать кофе, потом, продолжая без умолку говорить, открыл стенной шкаф, в котором был спрятан сейф с наборным замком. Оттуда он достал и положил на стол плоскую черную папку.

— Это заирские материалы. Как я уже говорил, все на мази. Общая сумма совпадает с моими расчетами, только вот предварительные издержки оказались повыше. Правда, зато и условия выгоднее, чем я думал.

Оттер открыл папку и заглянул в бумаги.

— Это бесценный клад стоимостью семь миллионов двести тысяч марок, — сказал он, — восемнадцать векселей на четыреста тысяч каждый. А самое замечательное — сроки действия: от трех до двенадцати месяцев, начиная с тридцать первого декабря. Два первых истекают тридцать первого марта, два последних — тридцать первого декабря будущего года. — Он подвинул папку Фогтману, чтобы тот рассмотрел векселя, уложенные попарно в конверты из прозрачной пленки. — Вот, взгляните.

Фогтман полистал папку, с обеих сторон осмотрел векселя, скользнул взглядом по суммам и срокам платежей, изучил подписи и штемпеля, не в силах избавиться от ощущения, что ничего толком не понимает, хотя видит все вполне отчетливо.

— Чьи это подписи? — спросил он.

Оттер чуть подался вперед и объяснил:

— Это — дирекция холдинг-банка киншасского импортера, а это — гарантия Заирского государственного банка за подписью министра экономики. В самом низу в папке договор купли-продажи и государственная импортная лицензия. А тут — разрешение на вывоз валюты. При хроническом валютном дефиците в Заире это, по сути, ключевой документ. Как видите, бумаги — первый сорт.

Не отрывая глаз от солидных, размашистых подписей, от множества штемпелей и печатей, Фогтман чуть отодвинул папку. Было в ней что-то, делавшее ее неприкосновенной. То ли крупные суммы, то ли чопорные, самоуверенно-тщеславные подписи, то ли непривычные имена — сразу и не определишь. Но сказал Фогтман совсем другое, вопреки своему впечатлению, которое не мог ни мотивировать, ни выразить словами:

— Недурно.

— Вот и я горжусь, — улыбнулся Оттер.

Что ж, его право. Он долго работал над этой сложной сделкой. Не раз и не два ездил в Киншасу, изучал обстановку и тамошние порядки, выяснял, кто стоит у руля и как до этих людей добраться. Ему, новичку, пришлось пробивать себе дорогу среди прожженных торгашей и деляг, которые съехались сюда со всего света и осаждали те же ведомства, что и он. Волей-неволей он выучился обхождению с падкими до взяток заирскими чиновниками, от благосклонности которых зависело буквально все, а притом они очень пеклись о своей выгоде и своем достоинстве. Сам он, Фогтман, так бы не сумел. Ему было бы противно, он бы не выдержал. А Оттер сумел. Итог лежал между ними на столе в этой папке, несколько спесивый, но бесспорный.

— Вы первый, к кому я обращаюсь, — сказал Оттер, — потому что знаю: вам сейчас позарез нужна краткосрочная сделка. И эта была бы для вас просто находкой. Хотя вы, конечно, можете сразу отказаться. Меня это, как вы понимаете, в затруднительное положение не поставит.

Он улыбнулся. Принесли кофе. Оттер захлопнул папку и спрятал ее обратно в сейф.

— Я рассматриваю эту сделку как часть большого целого, — сказал он, вернувшись к столу, — для меня это основа продолжительных деловых связей. Вы доверили мне несколько векселей, и я вполне удовлетворен нашим сотрудничеством. Теперь мой черед кое-что вам подкинуть.

— Это не очень убедительно, — сказал Фогтман. — Назовите-ка сперва ваши цифры.

— Если вы берете обязательство на миллион четыреста тысяч, я даю вам шесть векселей со средними сроками платежа, каждый на четыреста тысяч марок.

— У меня нет таких денег.

Он ответил, еще не успев подумать, словно машинально отбивая какую-то непостижимую атаку, и лишь после, задним числом, мелькнула мысль, что это ерунда, деньги-то в любой момент можно достать, когда имеешь на руках ценные бумаги на два миллиона четыреста тысяч, если, конечно, эти бумаги будут сочтены правомочными. Но почему Оттер сам не идет на это?

— Вы же не выслушали меня до конца, — проговорил Оттер, поднес к губам чашку и снова поставил ее на стол. — Разумеется, я не жду всего сразу. Пока возьмите на себя часть предварительных расходов, ну, скажем, двести тысяч марок. Они понадобятся, чтобы получить разрешение на отправку товара морем. А что до оставшихся миллиона двухсот тысяч, то мне пока достаточно поручительства на три первых моих векселя. Само собой, на ваши векселя я тоже дам вам гарантию.