Шун-Ди нисколько не удивило, что в проводники им дали именно Фариса - хотя Верголис-Линт, поэт, тоже был определённо не против. Фарис, с его блестящими грустными глазами, знал о драконах всё или почти всё. И его, в отличие от братьев по садалаку, не пугала ни связь Уны с Хаосом, ни её (теперь откровенно тёмная) магия. Казалось, его не пугает вообще ничего - так он был погружён в свои мысли, рассеянно отмахиваясь хвостом от мошкары.

Закатный золотисто-розовый свет заливал берега; крутые и каменистые, они обрывались прямо в воду. Желтоватую песчаниковую почву покрывали широкие мазки зелени - бледной там, где была трава, и тёмной - где вытянулись, будто воины перед боем, кипарисы. Берега сходили к океану волной: побережье то выгибалось в воду, то возвращалось назад, и, когда Шун-Ди видел с высоты пенистую границу воды и суши, ему иногда мерещилось, что эта граница - мираж, иллюзия, что они идут по отвердевшей воде.

Этим вечером океан был особенно, пугающе бескрайним: громоздился везде, докуда дотягивался тонущий взгляд - тонущий, потому что не за что было зацепиться в этой розово-золотой глади, - и прижимался к небу на горизонте. Дрожащее пятно солнца почти опустилось в воду и отдавало океану последние лучи. Неизбывная тишина снисходила на душу от этого вида - вместе с неизбывной печалью.

Запах диких ягод - наверное, ежевики - ударил в нос, и Шун-Ди понял, что опять, забывшись, открыл флакон с зельем са'атхэ. Искристая фиолетовая жидкость пока оставалась нетронутой, но он не знал, надолго ли ещё хватит его стойкости. Со стойкостью у Шун-Ди всегда было плохо.

- Пахнет колдовством, брат по долгу? - спросил Фарис-Энт. Он шёл рядом, негромко переступая копытами, и тоже смотрел на океан. "Братом по долгу" он величал Шун-Ди с первого дня пути - почему-то вбил себе в голову, что чужак с запада, как и он, живёт переводами. Шун-Ди попытался объяснить, что он вовсе не толмач, а торговец, но Фарис, естественно, не придал этому значения. Кентавры вообще редко придают значение вещам, столь далёким от сущностного - вроде торговли или статуса, данного кому-то чужим, не имеющим отношения к садалаку обществом. - Ты часто достаёшь это зелье, но не сделал ни одного глотка. Что тебя останавливает?

- Ты даже не знаешь, как оно действует, - сказал Шун-Ди, с усилием отворачиваясь от океана и пряча флакон в карман. Солнце на миг скрылось за изящным кипарисом. - Так зачем спрашиваешь?

Фарис-Энт улыбнулся с выражением непостижимым, как у всех кентавров.

- Думаю, магия служит, чтобы восполнять недостачу чего-нибудь или, наоборот, убирать лишнее. В тебе много робости и мало решимости, брат по долгу. Может, это зелье должно сделать тебя храбрее?

Шун-Ди взглянул на тонкие гнедые ноги Фариса, с чуткой осторожностью ступавшие по камням. Во время прошлого визита в Лэфлиенн он уже понял, насколько умны кентавры, но проницательность именно этого иногда просто пугала.

- Может, и так. Надеюсь, досточтимый Фарис-Энт не хотел назвать меня трусом?

Кентавр со вздохом покачал головой.

- Ты во всём изыскиваешь оскорбления и обидные намёки, брат по долгу. Это тоже знак излишней робости.

Уна шла впереди, с лордом Ривэном, и изредка перебрасывалась с ним одной-другой бессодержательной фразой. Ещё дальше, перед ними, бежал Лис - в зверином облике, каждой шерстинкой отражающий солнце. Незримый барьер был пройден: Лис уже превращался в присутствии Уны, так что теперь, не стесняясь, обращался в зверя при всех. Несмотря на заботливое лечение Нгуин-Кель, он всё ещё прихрамывал, а рёбра и лапу стягивали тугие повязки; семенящий бок о бок с ним Тим время от времени гладил роскошный мех - и почему-то не встречал возражений. Даже белый "воротник" на груди Лиса беспрепятственно трепал своими перепончатыми пальчиками, вызывая приступы глухой зависти в Шун-Ди.

- И для чего же, по-твоему, мне не хватает решимости? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. Кентавр ответил так, как он и предполагал:

- Это дело только твоё, и у меня нет права знать. У всякого свой Гирдиш, - Фарис помолчал и добавил: - Но если ты позволяешь мне поделиться впечатлением... Когда есть что сказать, всегда лучше сказать, чем терпеть, нося в себе боль и растерянность. Я и сам в это раньше не верил, но меня научила Возлюбленная. Она очень искренняя.

Возлюбленная? Необычно. Насколько знал Шун-Ди, кентавры сразу выбирали себе жену - причём обычно на всю жизнь. Процесс выбора был долог и мог тянуться годами, но затем женщина просто переходила жить под навес мужчины, без каких-либо обрядов и формальностей. До этого называть её "Возлюбленной" было, скорее всего, слегка неуважительно.

В садалаке он не заметил, что у Фариса-Энта есть жена. Она бы наверняка вышла его проводить... Что-то здесь не сходится.

Но Шун-Ди, как и Фарис, не хотел лезть в чужие дела. Возможно, это и сблизило их - помимо переводов.

- Спасибо за совет, Фарис-Энт. Я учту.

И он снова отвернулся к розово-золотой, волнистой глади океана.

Может быть, не придётся пользоваться зельем. Может быть (если бы!), Лис сам наконец-то захочет поговорить с ним - до того, как они придут к древесным драконам и узнают, как вернуть отца Уны.

Лёгкие редкие облака на горизонте собирались в дымку, сумеречную завесу, казавшуюся входом в другой мир.

***

На ночном привале Лис и Уна снова поссорились - причём так решительно, что оскорблённый Лис удалился спать в кипарисы, растущие вдоль прибрежного плато, по которому они шли. Шун-Ди, как всегда, разводил костёр и старался не прислушиваться к их разговору, но был слишком близко, чтобы не слышать. Лис напел кусочек какой-то старой ти'аргской баллады - тот, где некий рыцарь страдал от ран после битвы - а потом, картинно охая, начал менять свои повязки. Лорд Ривэн только добродушно посмеивался (в последнее время Шун-Ди всё больше ценил его за способность разряжать обстановку), зато Уна не могла реагировать спокойно.

Она сидела на расстеленном тюфяке Шун-Ди и кормила Инея полосками оленины; дракон сыто урчал, положив голову ей на бедро. Отсветы костра плясали на бледном исхудавшем лице, на кожаных штанах, блузе и длинных пальцах. Шун-Ди никогда не видел лорда Альена Тоури, но подумал, что Уна становится всё больше похожей на него. От неё уже не исходили те удушливые, подавляющие волю потоки силы, что ужаснули его в лесу - но что-то в её взгляде и выражении лица изменилось бесповоротно. Шун-Ди было трудно описать это, даже мысленно.

Пожалуй, она стала сильнее и жёстче. Дальше ото всех. Опаснее. Напряжение натянутой струны, раньше таившееся внутри, выбиралось наружу - и Шун-Ди не был уверен, что хочет знать смысл этого напряжения. Жаль, что Лис не понимает, упрямо заглядывая в поросшую тёрном и осинами пропасть. Те времена, когда Шун-Ди видел в Уне наивную избалованную девочку, не знающую, что делать со своими Даром и происхождением, давно прошли. Иногда он испытывал нечто вроде тоски по ним: лучше бы всё на самом деле было так.

Сквозь зубы, с вечной холодностью, предназначенной лично для Лиса и ни для кого больше, Уна заявила, что в случае с росомахой Дуункуром никто не просил Лиса лезть на рожон. Что, поведи он себя иначе, драки бы не произошло - а теперь этот костлявый оборотень с силой трёх волков затаил на них злость. У Шун-Ди было что возразить на это, но он не вмешивался и возился с кресалом, повернувшись к Лису спиной.

Возможно, зря: Лис мог бы образумиться под его укоризненным взглядом. Шанс был, пусть и крошечный.

Лис не стал отшучиваться, как обычно. Серьёзно и раздражённо напомнил, что большая часть его ран и синяков - от копыт кентавра-подростка (Шун-Ди не видел, но догадался, что Лис издевательски поклонился Фарису) и от встречи с первым отрядом оборотней, когда он, между прочим, защищал шкурку одной спесивой леди, которая не сумела вовремя воспользоваться своей магией.