Седые брови кентавра поползли вверх.
- И где же ты, пришелец с востока, выучил наше наречие?
- Метей-Монт, - обрубил немногословный светло-серый кентавр. У Шун-Ди заныли скулы; он нечасто жалел о том, что не силён телом, но сейчас такой момент наступил. Слишком уж отчётливо запомнилось, как этот здоровяк отступил, освобождая вороному дорогу к Лису... И отчего у него нет ни клинка, ни магии - только слова и деньги, которые в этой части мира полезны меньше ржавых железок? - Был уже. Королевства.
Старик прочистил горло. В его тёмных глазах, до этого удивлённых и укоризненных, возникло что-то вроде презрения. Ещё одна неприятно изумляющая деталь: раньше Шун-Ди казалось, что кентавры не способны на такие чувства к братьям по садалаку.
Он слышал, как за спиной Уна бормочет что-то над Лисом и как тревожно попискивает Иней. Не оборачиваться. Он не сможет перевести переговоры, если обернётся; и без того колени подкашиваются.
Только дыши, Лис. Пожалуйста. Умоляю. Просто дыши, как учит нас всех Прародитель. Иначе смысла не будет ни в чём, никогда.
- Кхм, Гесис-Гонт, не сочти за грубость, но тебе бы не помешал второй цикл обучения ораторскому мастерству. Я ничего не понял.
Воин поскрёб в бугристом затылке.
- Ну, то есть...
- Думаю, не время сейчас это обсуждать, - стряхнув вместе последние крохи терпения, сказал Шун-Ди. - Моему другу требуется помощь.
- Я виноват, досточтимый Паретий-Тунт, - краснея, пробормотал юный Лурий. Извинялся он - без всяких потаённых замыслов - не перед раненым чужеземцем, а перед старцем, не одобрившим его поведение. Одно слово: кентавры. - Не сдержался. Просто они ведь, они...
Позади кто-то зашевелился.
- Скажи, что Лису нужен целитель, - замороженным голосом произнесла Уна. - Скажи это. Сейчас же. Он ранен в голову.
Нет, всё. Это уже слишком.
Шун-Ди покорно сказал всё старику по имени Паретий, а потом обернулся и бросился на колени, чтобы помочь Уне придержать голову Лиса. Она приложила к его виску платок, который уже пропитался кровью; голова Двуликого запрокидывалась, а глаза были плотно закрыты. На шее, над смуглой ключицей, наливался багровый синяк. Лис дышал, но часто и очень слабо.
- Лис, очнись, - на языке оборотней пробормотал Шун-Ди, чувствуя себя полным дураком. - Лис. Лис, слышишь? Посмотри на меня. Пожалуйста.
Его уже не волновало, что подумают Уна, притихший Тим, дорелиец и, тем более, кентавры. Паретий-Тунт отдавал кому-то распоряжения своим гулким голосом; слышался топот копыт. Солнце мягко светило среди облаков, а трава шелестела от ветра, как покрывало, полное зелёных колосков, тысячелистника и вереска. На вереск рядом с Лисом попали алые брызги. Ничего не существовало для Шун-Ди, кроме этого обескровленного, с обмякшими чертами лица; серьга в ухе Лиса теперь тоже стала красной и липкой, и его волосы, и...
- Хватит трещать, Шун-Ди-Го. От твоей болтовни голова болит больше, чем от копыт этого парня.
Лис усмехнулся разбитыми губами; под веками жидкой смолой загорелись глаза. Шун-Ди убрал руку из-под его шеи, сдавленно засмеялся, но смех перешёл во всхлип. Уна поспешно поднялась с колен; лорд Ривэн сделал вид, что поглощён видом стоянки и обступавших их (на безопасном, впрочем, расстоянии) кентавров. Его чувство такта оценили бы даже в Минши.
- Всегда считал, что с гостеприимством у лошадок проблемы, - Лис приподнялся на локтях. - Донимают нудятиной о своих степях и отвратной едой из травы. Хуже, чем кезоррианцы, когда примутся обсуждать, какая прекрасная у них кухня, вино и погода... Те хотя бы не лягаются.
- Так ты в порядке? - спросила Уна, разом охладев.
- Как видишь, миледи. Но, если бы ты продолжила плести своё исцеляющее заклятие, - Лис осклабился, - этого нельзя было бы гарантировать. Делаешь это впервые, так ведь? В следующий раз ставь опыты на ком-нибудь другом.
Уна оскорблённо побледнела и скрестила руки на груди. Иней фыркнул, потеряв к раненому всякий интерес, и вновь подлетел к хозяйке.
- Я думала, что ты умираешь!
- А, то есть это единственное основание? В случаях менее серьёзных Тоури до подобного не снисходят?
- Придержи язык, когда говоришь о Тоури, менестрель, - сухо сказал лорд Ривэн. Шун-Ди встал; он впервые слышал, что дорелиец обращается к Лису в таком тоне.
Опять затопотали копыта; молчаливый лучник и вороной Лурий-Гонт (наконец-то - с искренне виноватым лицом) подскакали, держа сплетённые из веток носилки. Кучка пожилых кентавров - не моложе Паретия-Тунта, но не столь статных - обеспокоенно шепталась у ближайшего большого навеса. Шун-Ди попытался разобрать слова, но ничего не понял. Неудивительно: если местные жители говорят друг с другом, а не с чужаками, они старательно оберегают свою речь. Хотя ему встречались кентавры-педанты, любители старины, считающие разнообразие говоров чем-то вульгарным (возможно, Паретий тоже к ним относится), они охотно прибегали к ним, когда важно было провести незримую границу "мы - они".
- Вы сможете поднять своего друга? - спросил Паретий-Тунт, задумчиво пропуская между пальцами серебряную паутину бороды. - Мы отнесём его к целительнице. И не бойся так, толмач с востока: Двуликие - на редкость живучие твари.
***
И Шун-Ди, и лорд Ривэн готовы были тащить Лиса самостоятельно, но кентавры молча выхватили у них носилки и мелкой рысью поскакали в глубь стоянки. Толпа расступалась перед ними. Лис почёсывался и что-то ворчал, покачиваясь на своём ненадёжном ложе: наверное, возмущался тем, что ему не позволили встать. В этом Шун-Ди с кентаврами был полностью согласен - мало ли какие кости этот скудоумный Лурий мог сломать своими копытищами...
- Они носят всё это с собой, когда перекочёвывают с места на место? - тихо спросила Уна, косясь на навесы разных оттенков зелёного и коричневого. Большие, семейные, и поменьше, для одиноко живущих кентавров, они раскинулись по равнине, как приличных размеров военный лагерь. Наверное, её пугает эта широта и открытость - особенно после лесной деревушки боуги под холмом, с её соснами и светлячками. Там всё, вплоть до гадалки Шэги и исполинской божьей коровки, напоминало сказочный сон; здесь приходилось возвращаться к реальности - к её оружию, недоверию, противоречиям... И крови. Ужас до сих пор не выпустил Шун-Ди из своих скользких зловонных объятий; он всё ещё был там, над Лисом, который казался мёртвым.
- Да. Ни разу не видел перехода, но, думаю, всё это легко складывается и сворачивается, как только иссякают запасы травы, - так же тихо ответил он. Иней, летевший над Уной (на плечо к ней он пока умещался, но, видимо, стал слишком тяжёлым), по-приятельски тяпнул его за рубашку. - Кентавры живут так тысячелетиями.
Уна кивнула. Она явно старалась не смотреть на кентавров подолгу, но не могла себе в этом отказать. Шун-Ди не винил её: помнил собственные чувства в тот день, когда сам впервые увидел людей с лошадиными ногами и крупом. Их не знали даже миншийские легенды - в отличие от ти'аргских и дорелийских, - поэтому тогда он всерьёз испугался, что сходит с ума.
Кентавры, впрочем, тоже еле подавляли любопытство, глядя на их странную компанию. Больше всего их смущали юный боуги и не менее юный дракон, сопровождавшие грязных и жалких, пропахших лесом восточных путников.
- Это не очень удобно - жить без своего дома, - заметила Уна чуть погодя. Носильщики уже свернули к скромному навесу из мягких прутьев - наверное, ивовых, - присыпанному травой. - Хотя, говорят, в Шайальдэ осталось нечто подобное.
Лорд Ривэн вздохнул.
- Точно, леди Уна. Моя мать - наполовину шайальдианка, и она рассказывала, что и там люди несколько раз в год кочуют по жаркой степи. Ужасно.
Уна задумчиво прищурилась, но ничего не сказала. Вероятно, пытается осмыслить сложную историю рождения лорда.
Похоже, не проще её собственной.
