- Кто мы? - облизав губы, переспросил Шун-Ди. Кентавры редко отличались немногословностью, поэтому он удивился. - Просто странники. Мы безоружны.
- Лихгииз, - пренебрежительно сказал другой кентавр - гнедой, подошедший сбоку. Одна из прядей в его кудрявой шевелюре серебрилась сединой, и Шун-Ди растерялся ещё сильнее. Дряхлая Шэги, седеющие кентавры... Почему два года назад, в экспедиции, ему казалось, что на западном материке во всех жадно бьётся молодость?
В ответ Лис оскорблённо вздёрнул подбородок. Наречие кентавров он знал не безупречно, но это слово, конечно, понимал. Чужаки. В том садалаке кентавров, где их группа из Минши прожила почти целую луну (безуспешно: вожак садалака наотрез отказался иметь какие-либо дела с королевствами людей, хоть и был вполне любезен лично с Шун-Ди - отмечал даже, что беседы с ним действуют на него так же расслабляюще, как прогулки по степи перед сном), Шун-Ди быстро выучил это слово. Быстрее многих других.
Почему, интересно? Должно быть, потому, что в нём слышится отзвук лихейн. Шун-Ди коснулся коралловых чёток в кармане.
- Что он сказал? - хрипло спросила Уна, отодвигаясь от лорда Ривэна. В тени кипариса она была ещё бледнее обычного. Иней сел у её ног и зашипел на кентавра с поднятым луком, сердито приподняв крылья - точно мартышка, у которой вероломные товарищи отобрали банан. Тим встал, отряхнул зелёную курточку и в два прыжка оказался рядом с ними. Шун-Ди даже позавидовал его выдержке.
- Что нам здесь не место, - ответил Лис. Он неотрывно смотрел в глаза третьему кентавру - самому молодому, со свежим шрамом на груди. След от когтя?
Двуликие. Шун-Ди много слышал о вражде кентавров с племенами лесных оборотней - особенно здесь, в восточных степях - и крепче сжал чётки. Да будет на всё воля твоя, Прародитель; а точнее - воля нитей судьбы, узор которых никому не ведом...
- Мы просто странники, - повторил он. - Нам нужна помощь.
- Наш язык. Откуда? - протянул сонный кентавр. Шун-Ди опять понадобилось время, чтобы достроить фразу про себя. Его, как миншийца, коробило такое косноязычие.
- Я был среди вас, скачущие по дороге Гирдиш, - сказал он со всей возможной вежливостью, на всякий случай поднимая руки. Лис тихо хохотнул. Лорд Ривэн, приблизившись, деликатно постучал по лопатке Шун-Ди.
- Ты не хочешь переводить, господин торговец? Когда я не понимаю, о чём говорят стражи границы со стрелами за спиной, меня мучает, хм, неудобство...
- Откуда? - вторично осведомился светло-серый кентавр, на этот раз ткнув пальцем в Инея. Тот приподнял серебристую губу, демонстрируя клыки. - И боуги. Не промахиваюсь. Невозможно. Чары везения?
Тим только улыбнулся в ответ - вероятно, подразумевая, что для везения боуги не требуются никакие чары. Хвост Инея плёткой обвился вокруг колен Уны; он ещё сильнее оскалился. Лис в зверином облике делал это почти так же. В последнее время их сходство с драконом почему-то раздражало Шун-Ди.
Хотя, если подумать, Лис давно не превращался при нём. Наверное, теперь только Уна удостаивается такой чести... Северянка, заменившая всех старых друзей, вместе взятых. Да и что могут значить для оборотня старые друзья?
Шун-Ди осознавал несправедливую озлобленность этих мыслей, но не мог их остановить - как нельзя остановить струйку песка в песочных часах или воды в клепсидре. Разве что разбив, в бездну, стекло. Он вздохнул и снова перешёл на ти'аргский.
- Подождите немного, милорд. Я должен объяснить, что был принят в садалаке Метея-Монта: может быть, это их задобрит.
- Метей-Монт? - повторил гнедой кентавр, медленно опуская лук. Он переглянулся с товарищем со шрамом. Тот выразительно мотнул головой в ту сторону, где обрывалась гряда холмов в кипарисах - на север. Туда, где простиралась равнина Чар, а за нею - степь. - Отец Арунтая.
Лис вдруг вцепился в предплечье Шун-Ди - внезапно и слегка больно. Жестокая радость проступила на его лице.
- Ах, Арунтай-Монт, ненавистник Двуликих... Похоже, мы нашли нужное место без всяких проводников. Соскучился по лошадкам, Шун-Ди-Го?
***
- Оборотень! Оборотень в садалаке! - разъярённо вскричал вороной кентавр - юный, почти подросток, - едва они приблизились к неплотным рядам навесов-шатров. Для Шун-Ди навсегда осталось загадкой, как он узнал оборотня в Лисе, который, за исключением глаз, неестественно плавных движений и цветастой одежды менестреля, мало чем отличался от людей в их безумной компании. Может, кентавры их чуют по запаху, как гнилую траву?
И он снова не смог предотвратить то, что случилось дальше: просто замер на месте под жарким солнцем, обливаясь потом, проклиная своё бессилие. Кентавр-подросток поскакал к Лису, издавая нечто вроде воинственного ржания, и косноязычный серый лучник отступил, давая ему дорогу (подлец! - мысленно вырвалось у Шун-Ди - быстрее, чем он успел задуматься)... Вместо того, чтобы бежать или уклоняться, Лис подобрался и по-звериному прыгнул навстречу - впрочем, не превращаясь.
О бездна. Что ты делаешь?
У Шун-Ди вырвался стон. Но иначе - не существует иначе; иначе Лис не был бы Лисом.
Уна властно удержала Инея, чтобы он не вмешивался в схватку; лорд Ривэн прижал пальцы к губам. Время остановилось, качаясь в мареве. С нарастающей жутью Шун-Ди увидел, как чёрные копыта чуть не обрушились на грудь Лиса - и как тот, извернувшись, откатился по земле в сторону...
ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!
Трава зеленела пронзительно, как киви на столе Хозяина - и как ткань, складками натянувшаяся на коленях матери. Кентавр ржал, осыпая ударами и пинками худое тело; по виску Лиса струйкой сбегала кровь.
Больше Шун-Ди не думал. Отпустил себя и кинулся кентавру наперерез.
Он ждал боли, тяжёлых пинков, но тёмная шкура лишь на миг затопила зрение - а потом опала, как холщовое покрывало в кезоррианском уличном театре. Кукольные представления. Шун-Ди видел их каждый раз, приплывая с торговыми рейдами в буйную южную Гуэрру, и нередко грубые шутки и перепалки весьма предсказуемых персонажей - Толстого Жреца, Студента, Уличной Девки, Ростовщика - заставляли его улыбаться. Как ни странно. Вопреки себе и внутреннему достоинству. Уж что-что, а повышать настроение в Кезорре умеют. В отличие от кентавров.
Вороной подросток, опустившись наконец на все четыре копыта, смотрел на Шун-Ди сверху вниз и тяжело дышал. Колчан сполз ему на спину, и несколько стрел рассыпалось. Шун-Ди сознательно не оглядывался на Лиса и смотрел только кентавру в лицо. Загорелое, с жидкой бородкой. Почти его собственное лицо - и выражение, наверное, у него сейчас столь же идиотски растерянное.
- Что ты творишь, Лурий-Гонт?! - вскричал кто-то, и со стороны моря травяных навесов, трепещущих над степью на ветру, появился седой грузный кентавр. Он свирепо жестикулировал (под стать кезоррианцам, которых Шун-Ди так некстати вспомнил) и тыкал пальцем в стушевавшегося подростка. - О глупец с кривым путём Гирдиш! Этот лис не поднимал на тебя оружие!
Как он, кстати, понял, что Лис - именно лис?.. Шун-Ди провёл рукой по лицу, и ладонь сразу стала влажной и липкой. От пота, а не от крови.
За собой он услышал шорох шагов по траве и догадался, что кто-то - Уна или лорд Ривэн - склонился над поверженным Лисом.
Не оборачиваться. Он не выдержит, если обернётся.
Сердце уже не колотилось - наоборот, сжималось и падало куда-то, еле-еле вынуждая себя сокращаться.
- Мы с восточного материка. Из Обетованного, - выговорил Шун-Ди, не сразу вспомнив нужные слова. За спиной старого кентавра, среди навесов, назревало движение: новые и новые копыта ступали по весенне светлой зелени. Лица, хвосты, загорелые шеи и локти... Ни женщин, ни детей (за исключением слишком вспыльчивого подростка) Шун-Ди не заметил. Навесы разбросались по равнине, насколько хватало глаз - от покатого холма в кипарисах, с которого они спустились, до леса на горизонте. Кое-где между ними виднелись кучи травы или сена, слабо обозначенные тропки и тёмные пятна кострищ. Стоянка выглядела новой. Неудивительно: здесь был только краешек степей Лэфлиенна - не их сердце. А значит, без иссушающего солнца, бесчисленных мелких цветов (хотя обилие нежно-лилового вереска уже ощущалось) и вездесущих мышей. Степь, конечно, но пока очень близкая к лесам и многоводной реке Мильдирмар, что течёт севернее. Совсем не то, что помнилось Шун-Ди по садалаку гордеца Метея-Монта. - Мы прибыли не как враги, но как послы и просители помощи.
