Литмир - Электронная Библиотека

Защелкнула серебристый замочек и перевела дыхание. Как же я буду жить с Азалией в одной квартире, если это вынужденное соседство вызывает такую неприязнь?

Ответа не было.

Я сунула в рот сразу две желтые таблетки, разделась и залезла под горячую воду. Обожаю принимать душ и валяться в ванне. В воде мне становится спокойно, легче думается – мысли обретают четкость. Папа часто называл меня русалкой.

Быть может, я люблю воду, потому что это по гороскопу моя стихия: родилась 22 февраля, под знаком Водолея.

А ведь это будет первый день рождения без папы. И больше не от кого ждать поздравлений. Да и не нужны они ни от кого.

Я снова заплакала, слезы потекли по лицу вперемешку с водой.

Вылезла из ванной уже ближе к полуночи. К моему удивлению, очень хотелось спать. Видимо, таблетки подействовали: мысли сделались тягучими и вялыми. Я с трудом постелила себе, забралась в кровать и моментально заснула, не успев додумать мысль, что надо бы запереть дверь.

Глава 4

Обычно дорога на работу отнимала минут сорок, не больше. Но сегодня я добиралась второй час, а еще и половины пути не проехала. Из-за снегопада, который начался со вчерашнего вечера и продолжался до сих пор, проехать было практически невозможно. Крупные пушистые хлопья валили с неба сплошной стеной, сугробы росли прямо на глазах. Дорожники не успевали расчищать магистрали, и поток машин двигался с выматывающей нервы черепашьей скоростью. К тому же то и дело случались аварии, и автомобили подолгу застревали в пробках.

Я уже опоздала на пятнадцать минут, позвонила и предупредила, что задерживаюсь. Трубку снял заведующий нашей кафедрой, профессор Семен Сергеевич Савин, которого за глаза все звали СС. Никакой связи с характером кличка не имела: профессор был безобидным милейшим стариканом, посвятившим преподаванию всю жизнь. Редкий случай: Савина обожали и студенты, и коллеги.

Институтские старожилы рассказывали, что лет десять назад у Савина случился второй инфаркт. Увезли на «Скорой» прямо с экзамена. Все были уверены, что если Семен Сергеевич и выживет, то в институт точно не вернется. Но уже через два месяца легендарный СС был на своем посту. Несмотря на категорические запреты врачей и бурные протесты жены.

С тех пор в институте сменились два выпуска студентов. Жена Семена Сергеевича умерла от рака пять лет назад. Но его самого любимая работа крепко держала на этом свете.

Жил Савин в двух шагах от института, поэтому снегопад не помешал ему прийти на работу как обычно. Он неизменно являлся в восемь утра, вне зависимости от того, во сколько у него по расписанию занятия и есть ли они вообще. Думаю, живи профессор Савин в другом конце города, это бы ровным счетом ничего не меняло.

На мои оправдания СС рассеянно молвил:

– Не переживайте, Диночка, добирайтесь спокойно. Все опаздывают – такая уж нынче погода.

Требовательный к себе, к другим профессор был снисходителен. Однако никто и никогда его добротой не злоупотреблял.

Ди-джей по радио рапортовал о новых авариях на дорогах, водители психовали, «дворники» лихорадочно метались по стеклу, снег валил.

«Отличный день рождения! Лучше не придумаешь», – в сотый раз подумала я. Разумеется, был бы жив папа, ни снегопад, ни пробки, ни какие угодно катаклизмы не помешали бы мне получить свою порцию радости.

Но сегодня из близких меня поздравила только тетя Нелли. Позвонила в семь утра из Екатеринбурга. Я как раз допивала кофе. Тетка словно отсекла от себя Уральскими горами грустные мысли и переживания: голос звучал бодро и оптимистично.

Поговорили минут пять, не больше. Тетушка речитативом отбарабанила положенные пожелания, для порядка поинтересовалась, как племянница себя чувствует, получила фальшивые уверения, что все в порядке, и повесила трубку, сообщив, что у них уже девять утра, у нее начался рабочий день и больше разговаривать она не может.

Под конец нашей беседы в кухню вплыла Азалия. Она работала начальником юридического отдела в крупной компании, которая занималась чем-то, связанным с нефтью. Вставала рано, обычно не завтракала, только пила зеленый чай с ложкой меда, зато не менее часа рисовала лицо. Мы выходили из подъезда примерно в одно и то же время, садились в свои машины: я в белую малолитражку, Азалия в роскошный алый внедорожник. И разъезжались по своим делам.

– Утро доброе, – пропела мачеха. – У тебя же сегодня день рождения?

– Да. И тебе доброго утра.

– Поздравляю, дорогуша. Как отмечать планируешь?

Я оторопела, пораженная неуместностью вопроса, и язвительно ответила:

– Известно как. С песнями и плясками. Обстановочка-то располагает!

Ждала, что Азалия смутится, но та не отреагировала. Спокойно заварила себе чай в маленьком чайничке, достала пузатую банку с медом, мурлыча под нос песенку.

Когда рядом не было никого, перед кем требовалось играть, она не утруждалась изображать убитую горем вдову. Я в число зрителей не входила, так что в моем присутствии Азалия напевала, пила любимый коньячок, смотрела сериалы и шоу, слушала музыку, болтала по телефону, хохотала. Жгла мерзкие ароматизированные свечи, от которых вся квартира пропиталась горько-сладким ароматом.

Ни разу за эти дни я не увидела следов слез на ее лице. Ни аппетита, ни сна Азалия тоже не потеряла.

Разумеется, на поминках поведение коренным образом менялось. На свет божий извлекались приличествующие случаю атрибуты: кружевной черный платок, помада блеклого персикового оттенка, строгое темно-серое трикотажное платье, туфли на низком каблуке. На лицо навешивалась печальная мина, волосы укладывались в старомодный пучок.

Преображение было поистине удивительным: в Азалии, несомненно, пропадала великая актриса. Откуда-то возникали горькие складки возле губ, глаза казались чуть припухшими от бессонных ночей, руки начинали слегка подрагивать. Но самым поразительным было умение плакать: бурные потоки слез начинали извергаться из глаз всякий раз, когда ей было нужно.

Однажды я наблюдала, как режиссер пытался заставить начинающих актеров плакать. Юноши и девушки, которые готовились в ближайшем будущем штурмовать экраны и театральные подмостки, старались из всех сил. Сосредотачивались и собирались с мыслями. Вспоминали самые страшные, унизительные и грустные моменты своей жизни. Пробовали воскресить в памяти чувствительные эпизоды из фильмов и книг. Режиссер пугал их, орал и оскорблял – ничего не помогало. Чем все закончилось, смог ли хоть кто-то зарыдать, я так и не узнала, ушла. Но в том, что заставить себя плакать усилием воли часто не под силу даже профессиональным (ну пусть полупрофессиональным) актерам, убедилась.

Азалия же делала это легко и играючи.

Меня поражал ее неприкрытый, откровенный цинизм, было обидно за отца: окажись на месте Азалии, он, вне всякого сомнения, вел бы себя совсем иначе. В ее отношении к мужу никогда не было и намека на любовь, только наспех, кое-как замаскированная акульей улыбкой хватка собственницы. А то, что она вытворяла после его смерти, было злым фарсом, гримасничаньем, оскорблением его памяти.

Но знала об этом только я. Знала – и молчала. Кто бы мне поверил?

Больше в то утро между нами не было сказано ни слова. Я поспешно ретировалась из кухни, оделась и ушла на работу раньше обычного. Мне нужно было зайти в магазин, купить торт, конфеты, вино и разные мелочи: именинники на кафедре традиционно «проставлялись». Полагалось прибыть наряженной, напомаженной, накрыть шведский стол, получить в подарок букет и какую-нибудь безделушку, выслушать пожелания и растроганно поблагодарить коллег.

Телефон призывно загудел, завибрировал. Кто бы это мог быть? Звонок с работы исключался. Поздравлений я ни от кого не ждала: тетя Нелли уже отметилась, Ира звонила час назад, Татьяна тоже. Она каждый год поздравляла меня лично, но на этот раз не смогла: отбыла в командировку.

Татьяна возглавляла пресс-службу крупного кондитерского холдинга и позавчера уехала в региональное отделение, писать о тамошней сдобно-сладкой жизни. Впрочем, она в любом случае не станет больше звонить к нам в дверь: вряд ли ей захочется натыкаться на Азалию. Их взаимоотношения – отдельная история.

5
{"b":"590451","o":1}