Любе повезло, она жила совсем близко от Овча-рова ручья и обычно успевала набрать воды рано утром, без очереди, но сегодня из-за своего непредвиденного гостя задержалась и решила сначала сходить на рынок, а уж потом за водой. С рынком Любе повезло меньше — идти до него надо было кварталов семь.

Раньше по городу ходили трамваи и автобусы, но с тех пор, как не стало электричества, замерли и трамваи, они стояли пустые и холодные на территории депо и тихо ржавели под дождем. Что касается автобусов, то некоторое время один какой-то еще ходил по Тихо-Пропащенску, но когда и куда он пойдет, никак нельзя было узнать, определенного маршрута у него не было, автобус этот был, как «Летучий Голландец», — вдруг появлялся из тумана, громко сигналил, пугая отвыкших от общественного транспорта прохожих, и также внезапно исчезал за углом. Поначалу некоторые граждане успевали, услышав сигнал, вскочить на подножку, но вроде бы этих пассажиров больше никто никогда не встречал. И постепенно жители города перестали садиться в автобус, поговаривали даже, что в нем и водителя-то нет, а ходит он сам по себе — неизвестно откуда и неизвестно куда.

Вообще в Тихо-Пропащенске происходило в последнее время много странного. Например, с тех пор, как город был отключен от телевизионных трансляций и радиосвязи, жители его стали активно писать письма своим родственникам и знакомым, живущим в разных других городах, чтобы узнать, что происходит в стране и в мире, а также намекнуть на желательность получения от них денежного перевода или хотя бы небольшой продуктовой посылочки. Они аккуратно заполняли конверты, сохранившиеся у них от старых времен, бросали их в большой синий ящик, висевший у входа на городской почтамт, и начинали ждать ответа, считая дни и недели. Но проходил месяц, другой, и никто в городе не получал не только посылки или хотя бы бандероли, но даже ни одного письма, не говоря уже о денежных переводах. Все прояснилось, когда на почтамте случился пожар, в результате, как потом написали в протоколе, «неосторожного обращения со свечой», на которой сам начальник почты, фамилия которого была Жмулюкин, пытался вскипятить себе чай. Тогда-то на тротуар вместе с другим имуществом вытащили три подозрительно плотно набитых мешка, два из которых уже вовсю дымились. За неимением воды их оставили догорать на проезжей части, а третий мешок оттащили подальше и, само собой, вскрыли. У присутствовавших при этом граждан разом вырвался из груди вздох удивления — в мешке оказались их собственные письма, писанные месяц и два, и три назад.

Каждый стал искать свое, но тут, как нарочно, поднялся ветер, и письма мгновенно разлетелись по всему тротуару, стали даже перелетать на другую сторону улицы, а некоторые полетели еще дальше, в сторону вокзала, и граждане бежали за ними, задрав руки и растопырив ладони, стараясь поймать их на лету, и штук пять поймали, но другие улетели безвозвратно. Самое же удивительное, что спустя некоторое время кое-кому из жителей Тихо-Пропащенска пришли ответы от их родственников и знакомых из других городов. Говорили, что их якобы занесло полдня бушевавшим над Тихо-Про-пащенском ураганом. Говорили еще, что этим же ураганом принесло даже небольшую посылочку, адресата которой легко нашли, поскольку указано было точно: «Первая Космическая, дом 3». И этот счастливчик долго потом всем рассказывал, что теща, про которую он думал, что она давно умерла, прислала ему из Сочи три кило зеленых мандаринов. Он это узнал из находившегося в посылке письма, а от самих мандаринов, отправленных, оказывается, еще зимой, осталась грязноватая кашица, которую пришлось выбросить на Большую Свалку, где ее долго обнюхивали, но так и не стали есть голодные собаки.

Что касается устроившего пожар начальника почтамта Жмулюкина, то он с ожогом лица и кисти правой руки, а также сильным нервным потрясением был тогда же доставлен в городскую больницу. В приемном покое его никак не хотели оформлять, пока родственники не принесут из дома полотенце, простыню, наволочку, бинты, ка-кую-нибудь мазь (все равно какую, поскольку в больнице не было никакой), а также что-нибудь успокоительное, хотя бы капли валерианы.

— Ну и сами понимаете, — сказали супруге пострадавшего, когда она явилась, — питание у нас одноразовое, но продукты, конечно, ваши.

— Это все? — спросила супруга.

— Нет, — сказали в приемном покое. — Может еще понадобиться кровь, и мы вас тогда вызовем.

— Но учтите, у нас с ним разные группы, — предупредила супруга.

— Это ничего, не страшно, мы сейчас, за неимением крови, любую переливаем, но, конечно, берем с больного расписку о согласии.

Жена Жмулюкина подумала, повздыхала и ре-шилась-таки оставить мужа в больнице…

Вообще жители Тихо-Пропащенска давно перестали чему-либо удивляться. Всякую плохую новость принимали они с какой-то даже обреченностью и всегда ждали худшего, а хороших новостей давно уже не случалось в их городе.

Всю дорогу до рынка Люба размышляла об утреннем своем приключении. Две мысли особенно занимали ее. Первая была про то, должна ли она сообщить кому-то о своем госте (вдруг его ищут, вдруг у него где-нибудь семья, которая ничего о нем не знает?); вторая мысль была: кто он вообще такой и почему «эти» выбросили его именно в Ти-хо-Пропащенске? Проходя мимо здания муниципальной милиции, она даже на минуту замедлила шаг, раздумывая, не зайти ли ей и не переговорить ли с кем-нибудь, но в эту самую минуту входная дверь приоткрылась, и из нее выглянул на улицу человек в спортивном костюме и кедах, на голове у которого была, однако, милицейская фуражка.

— Слышь, тетка! — позвал он негромко. — Патроны не нужны? Недорого.

Люба испуганно от него шарахнулась и энергично замотала. головой. Мысль зайти и сообщить о «пришельце» отпала сама собой. Но еще через квартал она снова замедлила шаг, на этот раз перед двухэтажным особняком с колоннами и греческим портиком, окна которого закрывали изнутри плотные серые шторы, так что невозможно было понять, есть там кто-нибудь живой или нет. Особняк был обнесен глухим кирпичным забором с кирпичными же башенками через каждые два метра. Забор появился туг всего лет шесть назад, и жители города сразу окрестили его «кремлевской стеной». Самое удивительное, что со стороны улицы в стене не было даже признаков калитки или ворот; должно быть, обитатели особняка пользовались каким-то другим, тайным входом, скрытым от глаз посторонних. Стоило Любе замедлить шаг, как за стеной зашевелились и угрожающе заурчали собаки. И Люба поспешила прочь, решив, что надо сначала как следует все обдумать.

Так, в сомнениях и раздумьях дошла она наконец до рынка. Это было самое многолюдное и популярное место в городе. Здесь меняли все на все. Свежую рыбу на грибы, лесную ягоду на лесные же орехи, вязанку хвороста на коробок спичек, старые сапоги на не слишком изношенный плащ, телевизор на обогреватель…

Среди обитателей рынка можно было встретить как младших, так и старших научных сотрудников Тихо-Пропащенского филиала Института космических исследований (ФИКИ), теперь закрытого, которые поначалу робко, стесняясь друг друга, предлагали на продажу разной величины оптические стекла и другие детали к каким-то неизвестным широкой публике приборам. Пообвыкнув, они понесли на рынок более крупные предметы, как-то: телескопы, локаторы и звукоулавливающую аппаратуру, при этом, стоя в одном ряду с торговцами спичками, мылом и сигаретами «Прима», беззастенчиво выкрикивали:

— А вот кому фотогелиограф почти новый?

Первое время их товар только рассматривали с любопытством и сочувствием, но брать не брали, говоря: «А на кой он мне сдался?» Но однажды на рынке объявились какие-то молодые люди в темных очках, явно не местные. Они приезжали неизвестно откуда на иномарках (то на японском, то на корейском микроавтобусе), недолго торговались, хорошо платили, забирали товар оптом и уезжали в таком же, никому неизвестном направлении. Последнее, что удалось сбыть с рук сотрудникам ФИКИ, были толстые журналы с многолетними записями наблюдений, которые касались в том числе и появления в разные годы в районе Тихо-Пропащенска летательных аппаратов неземного происхождения. Скупив журналы наблюдений, молодые люди в темных очках больше не наведывались.