Я позволяю себе рассказать здесь еще одну историю, которая показывает, как легко быть в СССР арестованным по ложному доносу, сделанному из злобы, на почве личных отношений.
Мой сотрудник Фокин, после своего приезда в Лондон, рассказал мне об аресте его жены, Любовь Дмитриевны.
Так как просьба Фокина об освобождении его жены перед его от’ездом не была уважена, то он просил меня написать Ленину письмо о скорейшем обследовании дела Л. Д. Фокиной и об ее освобождении из под ареста, как совершенно неповинной жертвы. Я написал такое письмо, и Ленин уважил мою просьбу; Л. Д. была в скором времени освобождена, но дело не было прекращено: ГПУ ждало моего возвращения из заграницы, чтобы отобрать от меня некоторые сведения.
Начало этого дела относится к 1916 году. Инженер Н. М. Кулепетов, первый муж Любовь Дмитриевны, проектировал завод азотной кислоты контактным способом окисления аммиака воздухом и имел помощником инженера Герасиева. Этот последний, молодой человек, находился в любовных отношениях с некоей Розой Берлин. В одно прекрасное время он порвал с ней и уехал в командировку от Химического Комитета на Юг России. Г-жа Берлин обратилась сначала к Кулепетову, а потом ко мне, чтобы узнать адрес Герасиева, но я ответил, что не могу входить в личные отношения моих служащих, не в состоянии удовлетворить ее просьбу, так как он находится в раз’ездах по Кавказу. Особа очень пылкого темперамента и крайне нервная и неуравновешенная, Берлин не могла успокоиться и пожаловалась на мои действия помощнику начальника Главного Артиллерийского Управления, ген. Леховичу. Последний запросил меня, в чем дело. Я удивился, что он занимается такими делами, и заявил,, что не имею желания давать какие-либо раз’яснения по этому совершенно частному инциденту.
Дальнейший ход дела мне был неизвестен, пока Любовь Дмитриевна Кулепетова, благодаря моему ходатайству, не приехала в Петроград (в начале 1921 года). Она мне рассказала, что еще при жизни ее мужа в Юзовку, где строился завод азотной кислоты, приехала Роза Берлин и, поступив на службу в местную ЧК (впоследствии ГПУ), ,стала следить за семьей Кулепетова. После смерти Н. М., ее преследование по отношению к Любовь Дмитриевне усилилось, и ее пребывание в Юзовке сделалось совершенно невозможным. Берлин мстила ей за мужа, который не хотел ей помочь в ее деле с Герасие-вьш, и теперь доносила на Любовь Дмитриевну, что она контрреволюционерка, принимала белогвардейцев, когда они занимали Юзовку, и что она, кроме того, занимается шпионажем,
Отъезд JI. Д. из Юзовки не остановил Берлин: узнав, что Л. Д. живет в Петрограде, она сделала новый донос в Петроградскую ЧК. Насколько я помню, в начале 1921 года Л. Д. была арестована, но провела под арестом только несколько дней, так как мое ходатайство об ее освобождении было уважено. Затем она вышла замуж за инженера Л. Ф. Фокина и казалось, что инцидент был исчерпан. Но в декабре 1921 года, после моего от’езда заграницу, Л. Д. была снова арестована и перевезена в Москву в Бутырскую тюрьму накануне от’езда ее мужа в Лондон. Л. Ф. был командирован для оказания мне помощи в деле, возложенном на меня Лениным и советским правительством.
Роза Берлин, видя, что ее нападки только на Л. Д. не приводят к желаемой цели, решила вовлечь в дело и других лиц, а, главное, меня, который не пошел ей навстречу с самого начала разрыва ее сношений с Герасиевым. Но для привлечения к делу меня и профессора Петроградского Технологического Института А. М. Соколова, который был учителем Герасиева и членом строительной комиссии по азотному заводу, необходимо было придумать что-либо серьезное. И эта полоумная женщина в своем доносе обвинила нас обоих в создании контр-революционного заговора для свержения советской власти, добавив, что я, стоя во главе этого заговора, организовал летом 1919 года восстание Красной Горки (форт Кронштадта). Следствием этого доноса был арест ни в чем неповинного
А. М. Соколова, которого агенты ЧК схватили в Ростове на Дону и продержали под арестом. Так как я был заграницей, то Московское ГПУ ожидало моего приезда, и после моего возвращения, ко мне позвонил следователь по особо важным делам и спросил меня, когда я могу принять его. Такое отношение ГПУ ко мне обусловливалось исключительно тем, что я был членом правительства. Я уже предчувствовал, о чем будет меня спрашивать следователь, так как выпущенная на свободу Любовь Дмитриевна уже рассказала мне в общих чертах о сущности доноса.
, Допрос меня следователем ГПУ носил очень миролюби-
вый характер и происходил в присутствии секретарши (коммунистка, Любовь Яковлевна, вышедшая потом замуж за Третлера) в моем кабинете в Научно-Техническом Отделе ВСНХ. При этом допросе следователь чуть-чуть не поймал меня в неправильном освещении фактов. При начале разговора я сказал ему, что я не был знаком с Любовь Дмитриевной до ее приезда в Петроград, а только слышал от Кулепетова, что он женился на ней в Юзовке. Следователь тогда показал мне мое письмо к Юзовским властям, в котором я просил откомандировать гражданку Кулепетову, как лично мне известную особу, на работу ко мне в Петроград. Я сразу сообразил в чем дело, и раз’яснил следователю, что я ее знал заочно, так как она была на работе в возглавляемой мною комиссии. Подводный камень был обойден, и тогда следователь сообщил мне некоторые подробности следствия, прибавив, что он не знает, как поскорее закончить это дело, так как эти две женщины клевещут друг на друга и впутывают зря других людей. Он сообщил мне также, что Ленин приказал в кратчайший срок выяснить всю' подоплеку этой истории. Интересно здесь заметить, что обвинение меня в участии в восстании на Красной Горке было особенно нелепым потому, что я находился тогда в продолжительном отпуску, проживал на хуторе и узнал об этом событии только много позднее, по приезде в Петроград. Надо прибавить, что я никогда не была на форту Красная Горка и даже не знал его точного местонахождения.
Только после этого посещения меня следователем ГПУ дело Л. Д. Фокиной было закончено, и она более не подвергалась преследованиям со стороны ГПУ.
Получить прием у Рыкова оказалось делом крайне трудным, так как его секретарша, энергичная дама, допускала к приему с большим разбором, и мне, хотя и члену Президиума ВСНХ, пришлось, может быть, десяток раз говорить по телефону, прежде чем я мог получить свидание. А. И. Рыков тогда замещал Ленина в Совнаркоме и был, действительно, очень занят. Он только что оправился от операций, сделанных ему в Берлине, но выглядел довольно бодро, и с большим внима-
нием выслушал май доклад. Он сообщил мне, что читал мои рапорты и все мои предложения будут приняты к сведению. Но теперь, после того, как Генуэзская конференция не дала положительных результатов, преждевременно рассматривать возбужденные мною вопросы. Надо ждать, к каким заключениям придет новая конференция в Гааге, куда будут посланы наши делегаты. Тогда мы увидим, как поступать далее. Отправляясь на доклад, я захватил с собою вырезки из французских, бельгийских, английских и русских газет, и Ал. И. со вниманием их прочитал и сказал, что я очень толково давал ответы на все каверзные вопросы, которые мне были предложены различными репортерами.
Гаагская конференция тоже не дала результатов; поэтому большинство моих предложений в то время не подвергалось дальнейшему обсуждению. Я был очень рад, что за свои смелые мысли и пожелания, высказанные мною, как перед поездкой заграницу, так и в моих рапортах, я не подвергся преследованию со стороны учреждения, которое никого не миловало.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ РАБОТА В НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОМ ОТДЕЛЕ ВСНХ
По приезде в Москву я вступил в исполнение своих обязанностей, как член Президиума ВСНХ и как председатель Научно-Технического Отдела. Ввиду того, что Химическое Управление было упразднено, у меня сильно убавились дела по химической промышленности, так как большинство из них разрешалось в Производственном Отделе, а отчет о деятельности Химических Трестов, созданных год тому назад Главным Химическим Управлением, теперь рассматривался в особой Контрольно-Поверочной Комиссии, председателем которой был назначен С. Д. Шейн, друг-приятель Богданова. В этой комиссии я не принимал участия и в заседании Президиума я заслушивал доклады Шейна о деятельности этих трестов. Так хитро угробил Химическое Управление председатель ВСНХ, не сознавая, какой вред он оказал развитию химической промышленности. Конечно, во всех случаях, когда начальник Производственного Отдела и его сотрудники по химической промышленности не могли взять на себя ответственность по какому-либо важному вопросу, им приходилось обращаться ко мне и считаться с моими указаниями.
