Хотя мне приходилось время от времени посещать Оль-гинский завод, но активного участия в этом деле я не принимал. Из этого перечня деятельности Е. И. можно видеть, какая громадная работа была возложена на его плечи, и надо было удивляться его способности, при плохом его здоровьи, талантливо выполнять все эти трудные задачи. Как было ранее указано, Е. И. потерял одну ногу, вследствие начавшегося заражения крови после неудачной операции одного пальца, который он неудачно поранил, обстригая ноготь. Такого талантливого человека надо было беречь и беречь, но большевики выслушивая от него резкие замечания, не могли ему этого прощать и в скором времени он был арестован, о чем я буду говорить ниже.
Интересно здесь привести один эпизод, который до некоторой степени может характеризовать прием, который большевики и к ним примазывавшиеся применяли, чтобы провоцировать и при малой оплошности с нашей стороны погубить нашего брата — беспартийных. Вскоре после моего удаления из НТО Б. Збарский позвонил мне по телефону, прося назначить время, когда он мог бы поговорить со мною- по очень серьезному делу. На этом свидании Збарский сделал мне, как выдающемуся человеку в Союзе предложение сделаться учредителем особого общества, которое должно было называться вроде «Общества содействия социалистическому строительству». Оно должно было состоять из лиц, всецело преданных советской власти и могущих своим влиянием способствовать развитию промышленности, экономики, науки и пр., и кроме того, как общественная организация, давать некоторые советы правительству для упорядочения дела в той или другой области народного хозяйства. Члены этого общества могут откровенно высказывать свои мнения, не боясь ГПУ, так как их благонадежность уже устанавливается вхождением в эту организацию. Збарский сказал мне, что во главе организационного комитета стоят А. Н. Бах, С. Д. Шейн, он, академик Н. С. Курнаков, П. П. Лазарев и некоторые другие. Я очень поблагодарил Збарского за его обращение и доверие ко мне, ко сказал прямо, что никогда политическими делами не занимался, ни в какие общества подобного типа не входил и войти не могу. Я всегда и без подобного общества, давал советскому правительству свои советы для улучшения химической промышленности, не боясь, будет ли оно принято или нет; но я слишком занят своей научной работой, чтобы уделять время на заседания, которых я вообще стараюсь избегать. Конечно, мой ответ произвел очень неблагоприятное впечатление, но я был непоколебим, и в этой организации не принимал никакого участия. Спустя некоторое время Збарский обратился с подобным предложением к проф. Чичи-бабину и Шпитальскому. Чичибабин отказался наотрез, так как он не социалист и в этой организации ему не место. Шпитальский очень остроумно ему ответил, что и Збарский, и его родители очень хорошие люди, но лучше было бы ему не заниматься подобными делами, а то за подобную деятельность, если она будет иметь критический характер, недалеко и до Лубянки, — несмотря на все заверения ГПУ.
Несмотря на наш отказ, общество все таки организовалось, и его устав был опубликован в газетах. В прессе было указано, что в эту организацию вошли лучшие представители интеллигенции Союза, и они будут настоящими помощниками советской власти. Но подводя итоги деятельности этой организации можно ныне сказать, это это было мертворожденное дитя, не принесшее ни малейшей пользы и насчитывавшее в своем составе сравнительно небольшое число лиц. В скором времени оно заглохло, не успевши расцвесть.
В середине октября мне пришлось снова отправиться заграницу, так как в 20-х числах этого месяца было назначено в Париже празднование 100-летняго юбилея со дня рождения известного химика Бертелло. От СССР была назначена делегация из меня, Чичибабина, Курнакова, Тищенко, Зелинского и Каблукова. Возглавлял делегацию нарком Луначарский. На празднестве собрались делегаты от 60 стран, и оно началось гражданской панихидой в Пантеоне, где находится прах Бертелло. Почти перед самым прибытием в Пантеон французского правительства во главе с Пуанкаре, появилась супружеская
чета Луначарских, причем все присутствующие обратили внимание на роскошнейшую соболью шубу на Луначарской.
Панихида прошла очень торжественно: игрались сонаты, читались стихи, посвященные памяти знаменитого химика. Насколько помню, после панихиды нас повезли в автокарах в Версаль, где был дан великолепный обед. В автокаре мне совершенно случайно пришлось познакомиться с французским химиком, профессором Godchot, который сидел со мной рядом. Это знакомство было как раз кстати, потому что в последних моих работах совместно с Б. Н. Долговым я доказывал ошибочность результатов Годшо. Он на мою работу прислал письмо с возражениями. Я поставил в лаборатории -дополнительные опыты и подтвердил свои прежние данные; о результатах я написал Годшо, и он должен был признать правоту моих опытов.
На банкете в Версале был Эррио и от имени французского правительства произнес речь, в которой благодарил собравшихся почтить память великого французского ученого. Удивительно, что французы, по моему мнению, недостаточно чтут память своего гениального ученого, творца современной химии, Лавуазье. В то время, как в память Бертелло был создан специальный музей, где собраны его приборы и первые химические препараты, им приготовленные для того, чтобы убедить ученый мир в том, что для синтеза органических веществ, вырабатываемых в телах животных и растений, не требуется вовсе особой жизненной силы, — некоторые аппараты Лавуазье помещаются в музее Arts et Metiers не на особо почетном месте. Мне представляется, что причина здесь кроется в том, что Лавуазье не считают за республиканца в то время, как Бертелло был истинным поклонником республики, занимал видные посты и был одно время даже членом правительства.
Первый раз после войны из Германии, на основании посланного приглашения, на торжество приехали германские химики-делегаты: Вилынтетер, Виландт, Габер, Шленк, Нернст, — весь цвет немецкой химии.
На торжестве мне пришлось в первый раз познакомиться с М. Сабатье; ему в то время было более 70 лет, но он выглядел очень бодро; со мною он был очень любезен, и мы обменялись обычными фразами приветствия.
Во время торжества в честь Бертелло состоялся конгресс Индустриальной Химии, куда я был особо приглашен с целью сделать доклад о некоторых моих работах. Я сообщил об открытом мною в совместном с Фрейтагом синтезе муравьиной кислоты из воды и окиси углерода в отсутствии катализатора, а также доложил о модификациях фосфора. На обратном пути я случайно очутился в одном вагоне с проф. Нернстом, и мне пришлось вести с ним долгую беседу о моих работах по вытеснению металлов. Он очень восхищался кристаллами меди, которые я выделил из водных растворов солей меди под давлением водорода.
В Берлине я оставался не более недели, до 6-го ноября, и за это время не пришлось работать, так как центральная лаборатория баварцев только что цереехала в новое помещение, которое было арендовано у Schering Co., значительно большее по площади по сравнению с прежним.
В течении месячного пребывания в СССР не произошло каких-либо особых происшествий; шла обычная научная работа в Академической лаборатории и велось оборудование помещения для лаборатории высоких давлений на Ватном Острове, куда еще не переехал ГИПХ, так как не были отремонтированы соответствующие для него комнаты.
В первых числах декабря я снова уехал в Берлин; 1927 год был для меня рекордным в смысле путешествия заграницу, ибо мне пришлось шесть раз переехать границу СССР.
В этот приезд в Берлин мне надо было решить серьезный вопрос, буду ли я продолжать мою научную работу с баварцами в следующем году, так как 20 января 1928 года кончался мой контракт. От положительного решения этого вопроса зависел второй: какую проблему, наиболее интересную для химической промышленности, следует начать изучать с научной точки зрения в их лаборатории.
Мой разговор с д-ром Каро состоялся очень в скором времени после моего прибытия в Берлин. Он без всякого колебания на поставленный мною первый вопрос ответил в положительном смысле, указав, что в течении первого года, где много времени пошло на заказы аппаратов, нельзя было заняться более серьезными проблемами и предложил мне продолжить контракт еще на год. Когда я спросил его, не имеет ли он каких-либо предложений относительно выбора тех. задач, которые были бы наиболее актуальны для их компании, то он заявил мне, что он сам хотел поставить этот вопрос передо мною и от меня услыхать, какой процесс я предложил бы для разработки в их лаборатории. Я тогда спросил его, какая область химии наиболее интересует компанию: получение неорганических соединений или органических? И в той, и другой области я имек> очень интересные проблемы, безусловно важные для индустрии. Когда я получил от Каро ответ, что их интересуют главным обраом неорганические соединения, то я предложил ему тему окисления фосфора водой под давлением. Я ему об’яснил, какие опыты были мною сделаны в СССР в моей лаборатории вместе с моим ассистентом В. И. Николаевым и что уже полученные результаты дают надежду на возможность довести до конца эту реакцию и получить полное превращение фосфора в чистую фосфорную кислоту. Когда Каро вник в сущность предложенной мною проблемы, то он согласился со мной, что эта тема очень интересна и вполне подходит к тем задачам, которые выдвигает современная химическая промышленность.
