– Нет, но мы успели вынести почти все, кроме телевизора. Его мы не смогли оторвать от пола. Это был старый «Видео-Кинг» с семидюймовым экраном и толстым стеклом. Очень было жаль.
– И вот вы вернулись писать книгу, – подвела она итог рассказу.
Бен не ответил. Мисс Кугэн открыла блок сигарет и высыпала пачки на стол. За прилавком с лекарствами, как седой призрак, возник мистер Лабри, местный аптекарь. Летчик стоял у входа в автобус, дожидаясь, пока водитель вернется из уборной.
– Да, – сказал наконец Бен. Он повернулся и посмотрел на нее, впервые открыто, глаза в глаза. Лицо ее, с искренними голубыми глазами и высоким чистым лбом, было очень привлекательным.
– А вы родились здесь? – спросил он.
– Да.
Он кивнул:
– Тогда вы должны меня понять. Я жил здесь ребенком, и Салемс-Лот меня очаровал. Теперь, когда я вернулся, я боюсь, что все изменилось.
– Да нет. Здесь ничего не меняется, – сказала она. – Почти ничего.
– Я когда-то играл в войну с детьми Гарденеров на болоте. Мы были пиратами, а в парке устраивали прятки и штурм крепости. После того, как я отсюда уехал, нам с матерью приходилось туго. Она покончила с собой, когда мне было четырнадцать, но еще до того мое детство кончилось. А все хорошее, что в нем было, осталось здесь. И оно все еще здесь – так мне кажется… Город ведь совсем не изменился. Смотреть на Джойнтнер-авеню – все равно, что смотреть на свое детство через тонкий слой льда, какой бывает в ноябре на замерзшей воде. Оно такое неясное, и некоторых вещей уже не разглядеть, но оно все еще здесь.
Он остановился в удивлении. Что-то он разговорился.
– Вы говорите, как по-писаному, – сказала она с благоговейным удивлением.
Он рассмеялся:
– Раньше я никогда не говорил ничего подобного.
– А что вы делали, когда ваша мать… когда она умерла?
– Пробивал лед, – кратко сказал он. – Ешьте мороженое.
Она послушно взяла ложку.
– Что-то все же изменилось, – сказала она через некоторое время. – Мистер Спенсер умер. Вы его помните?
– Конечно. Каждую среду тетя Синди ходила со мной за покупками к Кроссену и отпускала меня сюда попить имбирного пива – настоящего, рочестерского. Она всякий раз давала мне пятицентовик, завернутый в платок.
– А при мне оно стоило уже десять. А помните, что он всегда говорил?
Бен согнулся, скрючил руку в клешню и скривил губы.
– Пузырь, – прошептал он зловеще. – Ты загубишь себе пузырь этим пивом, приятель.
Ее смех взлетел к медленно вращающемуся над их головами вентилятору. Мисс Кугэн посмотрела на них с неудовольствием.
– Как похоже! Только меня он называл «красотка».
Они с восторгом глядели друг на друга.
– Не хотите ли сходить вечером в кино? – спросил он.
– С удовольствием.
– А где ближайший кинотеатр?
Она фыркнула:
– Конечно, в Портленде. Там, где фойе украшено бессмертными полотнами Сьюзен Нортон.
– А какие фильмы вы любите?
– Захватывающие, с погонями.
– Чудесно. Вы помните «Нордику»? Она была прямо в городе.
– Конечно, но ее закрыли в 68-м. Я туда ходила в школе. Когда фильмы были плохими, мы бросали в экран бумажки от попкорна, а они почти всегда были плохими. – Она опять фыркнула.
– Они всегда крутили старые сериалы, – сказал Бен. – «Человек-ракета», «Возвращение Человека-ракеты», «Крэш Каллагэн и бог смерти».
– При мне показывали то же самое.
– А что случилось потом?
– Теперь там офис Ларри Крокетта, – сказала она. – Я думаю, это из-за нового кинотеатра в Камберленде и еще из-за телевидения.
Оба немного помолчали, думая о своем. Часы на стене показывали 10.45.
Они хором произнесли: «А помните…» – посмотрели друг на друга, и на этот раз на звук их смеха обернулись не только мисс Кугэн, но и мистер Лабри.
Беседа продолжалась еще минут пятнадцать, пока Сьюзен не сказала с сожалением, что ей пора, но, конечно же, она к семи тридцати соберется в кино. Расставаясь, они оба думали о невероятных совпадениях в их жизни.
Бен побрел по Джойнтнер-авеню, остановившись на углу Брок-стрит, чтобы взглянуть еще раз на дом Марстенов. Он снова вспомнил пожар 51-го и подумал: «Может, было бы лучше, если бы он сгорел».
3
Нолли Гарденер вышел из муниципального здания и стал рядом с Перкинсом Гиллспаем как раз в тот момент, когда Бен и Сьюзен зашли к Спенсеру. Перкинс курил «Пэлл-Мэлл» и чистил свои желтые ногти складным ножом.
– Это тот писатель, да? – спросил Нолли.
– Ну.
– А с ним кто, Сьюзи Нортон?
– Ну.
– Хм, интересно, – сказал Нолли, поправляя ремень. На груди его горделиво блестела полицейская звезда. Он специально заказывал ее по почте, поскольку город не мог обеспечить свою полицию знаками отличия. У Перкинса тоже была звезда, но он держал ее в сумке, чего Нолли никогда не понимал. Конечно, все в Лоте знали констебля в лицо, но была и такая вещь, как традиции. Была такая вещь, как ответственность. Об этих вещах представитель власти обязан думать. Нолли, например, о них думал, хоть и был только младшим полицейским на полставки.
Нож Перкинса соскользнул и порезал ему палец.
– Дерьмо, – беззлобно выругался констебль.
– Как ты думаешь, он правда писатель?
– Конечно. У нас в библиотеке есть три его книги.
– Документальные или художественные?
– Художественные. – Перкинс сложил нож и вздохнул.
– Флойду Тиббитсу не понравится, что кто-то гуляет с его девчонкой.
– Они же не женаты, – сказал Перкинс. – И ей уже больше восемнадцати.
– Флойду все равно не понравится.
– Флойд может насрать себе в шляпу, – сказал Перкинс, туша окурок о ступеньку. После этого он достал из кармана спичечный коробок, спрятал туда окурок и убрал коробок назад.
– А где этот писатель живет?
– У Евы, – сказал Перкинс, изучая порезанный палец. – Он каждый день ходит смотреть на дом Марстенов. С очень странным лицом.
– Странным? Что это значит?
– Ничего, просто странным. – Перкинс достал из кармана сигареты. – Еще он был у Ларри Крокетта. Хотел снять это место.
– Дом Марстенов?
– Ну.
– Он что, спятил?
– Должно быть. – Перкинс согнал муху со своей правой штанины и смотрел, как она летает вокруг. – Ларри сейчас чем-то занят. Я слышал, он продает кому-то прачечную.
– Старую?
– Ну.
– А кому она понадобилась?
– Не знаю.
– Ну ладно. – Нолли встал и опять подтянул ремень. – Пойду проедусь по городу.
– Давай, – сказал Перкинс, закуривая.
– Ты не поедешь?
– Нет, посижу тут еще немного.
– Ну, тогда до скорого.
Нолли спустился вниз, думая (уже не в первый раз), когда же Перкинс уйдет и уступит ему свое место. Какое же преступление можно раскрыть, посиживая на ступеньках муниципалитета?
Перкинс смотрел ему вслед с легким чувством облегчения.
Нол ли – хороший парень, но чересчур деятельный. Он опять достал свой нож, раскрыл его и принялся чистить ногти.
4
Джерусалемс-Лот (Судьба Иерусалима) был основан в 1765 году, за 55 лет до того, как Мэн по Миссурийскому компромиссу сделался штатом. Через двести лет годовщина этого события была отмечена фейерверком и гуляньями в городском парке; индейский костюм Дебби Форрестер загорелся от случайной искры, а шестерых парней Перкинс Гиллспай отправил в холодную за появление на людях в нетрезвом виде.
Город получил свое имя по совершенно прозаическому поводу. Одним из первых обитателей этих мест был долговязый суровый фермер по имени Чарльз Белнэп Тэннер. Он держал свиней, и одного из хряков назвал Иерусалимом. Как-то злосчастный хряк вырвался из свинарника и убежал в лес. После этого еще долгие годы Тэннер зловещим тоном предостерегал детей, когда они выходили за околицу: «Будьте осторожны! Помните о судьбе Иерусалима!» Память об этом сохранилась и дала городу название, которое не означало, по существу, ничего, кроме того, что в Америке и свинья может попасть в историю.