«Я неуют своей квартиры…» Я неуют своей квартиры Любить учился в поездах, Где так безжалостно светила Моя упавшая звезда. Я не забыл, какие звуки Рождает взмах могучих крыл. И мне не заменяли руки Его, по правилам игры. У жизни самой малой дали Нам перемерить не дано, И многие её медали С одной обратной стороной. И если хоть чего-то стою, Я всё авансом получил: Страну с печалью вековою И веру в таинство свечи. «Дети улиц, речного берега…» Дети улиц, речного берега и кислейших, вкуснейших садов! Ни какая-такая Америка не затмит прелесть тех городов! Их осталось совсем немного, как ребят с моего двора… Но твердит и твердит дорога: «Нам пора, нам пора, нам… пора…» И уходим мы, не прощаясь, и прощаясь не с теми, не так… До утра старый двор освещает запоздалой Луны пятак. Я сюда прихожу – как напиться пересушенным горлом любви… Это жизни моей столица — мной покинутая… Увы. «Если грусть да на счастье разбить…» Если грусть да на счастье разбить, то останется грусти чуть-чуть. Сядем с нею и чай будем пить, согреваясь остатками чувств. Если жизнь одолеть до конца, не оставив на завтра ничуть, то прости ты меня, подлеца, только, очень прошу, не забудь! Если встречи и на небе есть, ты итожить года не спеши! И всё то, что не сбудется здесь, будет там, будет там для души! У судьбы с болью тесный маршрут. У судьбы поворотов не счесть! Если встретились мы даже тут, значит, встречи и на небе есть! Я тебя пронесу над бедой, и не сбить меня даже в бреду. Я пройду, если надо, водой. Если надо – под воду уйду… «Одиночество – это победа…» Одиночество – это победа над привычкою жить с кем попало. Я о том и не знал, и не ведал, но привычка такая достала! Одиночество – это удача, если было фиктивное счастье, и к нему полагалось, в придачу, от любви – только деепричастие. Одиночество – это полцарства за твою захромавшую лошадь, возвращённое душепространство… И с собой возвращённая схожесть! «Вы правы, доктор Чехов…» Вы правы, доктор Чехов, лечить важнее душу, слезами или смехом — кто что способен слушать. И люди – недоптицы с душой убитых чаек! Им, чтобы возродиться, небесных надо б чарок! Им надобны затеи высокого полёта, чтоб чувство той потери всё бередило что-то… Вы правы, Антон Палыч, театр – он доктор тоже! …По два-три акта на ночь, до оперения кожи! «Этой Осени вздохи последние…»
Этой Осени вздохи последние, И Зиме отойдут незаслуженно Её кофточки полулетние, Листопадное чудо-кружево… А зиме-то оно не по норову! А зиме – да оно и не надо бы — Наше счастье земное да скорое, Наше счастье сквозь ливни да надолбы. Удержи меня светом таинственным, Ты в безбрежье свети мне без устали Светом самой желанной пристани! Ты распни, распиши меня чувствами! Так с тобою мы сами задумали — Сладкий жребий до горечи надобен — На земле жить небесными думами И земными остаться на небе… С какого перепуга, с какой-такой лузги Над конскою подпругой рождаются стихи. В походах и в гортресте, В рабочих городках они как дрожжи в тесте, Как птицы в облаках. Над стройкой и над станом, Над мелочью любой Они поют осанну И призывают в бой. Они снуют повсюду, и просятся на стол. Но для стихов посуду Никто не изобрёл. Не всякому гурману Даётся без греха Рассыпчатая манна Небесного стиха. Среди коробок и витрин, На складе мелочи полезной Живёт юродивый один, — В народе дурачок известный. Пьют грузчики – и он попьёт, протянет ржавую монету. Он и гвоздя не украдёт (хотя гвоздей на складе нету). Кому свистит, кому шипит, А у кого прощенья просит, Но внятных слов не произносит, — Совсем по-птичьи говорит. Под нос бормочет что-то он, Худые руки воздымает и то ли машет на ворон, А то ли ангелов гоняет. Бредёт он в старом пальтеце, в зелёной шапочке на вате. И тень безумства на лице — Крылом небесной благодати. |
