— А ты о своих болях не думай, они теперь моя забота, я о них думать буду, — сказала Никонориха. — Я тебе уже сказала, что через неделю будешь, как новенький, если слушаться меня будешь. Майк взглянул на Вика, тот улыбнулся и кивнул.

— Ну, если ты меня не угробишь своей работой, то я помогу тебе по хозяйству, — сказал Майк. — Я же понимаю, что нам расплатиться нечем за кров и еду.

— Ты не мне помогать будешь, — сказала Никонориха. — Ты себе помогать будешь. Это тебе здоровье нужно, а не мне. Я уже старая, мне совсем ничего не нужно, да у меня и помощников целое село, только крикни.

— Ладно, ладно, — сказал Майк. — Работать, так работать, я не против…

— Не угроблю я тебя, не беспокойся, — сказала Никонориха. — Иди дрова руби, вечером опять в баньку пойдете.

— Как скажешь, хозяйка, — сказал Майк и посмотрел на Вика. — Ты со мной?

— А он с тобой не пойдет, — сказала старушка. — Я его лечить буду, да и поговорить мне с ним ещё надо.

— Как скажешь, — пожал плечами Майк. Он вышел во двор, нашел топор и стал рубить наваленные в углу чурбаки.

У него по-прежнему болели ребра, но почему-то его это уже больше не беспокоило. И вообще, в этом селе, в этом доме он чувствовал необычайное спокойствие и странную уверенность в том, что все будет хорошо.

Казалось, что все беды и неприятности не могут попасть в это село, словно кто-то могущественный отводит их в сторону. А может, такой свойство есть у всех деревень, затерянных в уголках России?

— Дрова рубишь? — неожиданно услышал он мальчишеский голос. Майк поднял голову и увидел Лешку, заглядывающего через забор.

— Рублю, — улыбнулся Майк.

— Все деревня на эту Никонориху пашет, — сказал Лешка с осуждением. — А теперь она ещё и пришлых заставляет.

— Я не в обиде, — сказал Майк. — Наоборот, это мне даже удовольствие доставляет. Я же все время жил в городе, там дрова рубить не надо.

— Ну, и как вам в городе живется? — спросил мальчик.

— В моем городе, откуда я пришел, все не так уж и плохо, — сказал Майк. — А вот здесь у вас беда.

— Война у нас была, не знаешь, что ли? — спросил мальчик. —

— Знаю, видел, — грустно усмехнулся Майк.

— А теперь у нас все не так уж и плохо, — сказал мальчик. — Раньше хуже было.

— А почему раньше было хуже? — спросил Майк.

— Городские к нам повадились, насилу отвадили, многих постреляли, — сказал мальчик. — Пусть знают, что мы свою деревню защищаем, и будем защищать.

— Я понимаю, — улыбнулся Майк — По-другому сейчас и нельзя.

— Мы их не пустим, — сказал мальчик. — Пусть даже и не надеются. Пусть их даже целая тысяча придет, мы их всех убьем.

— И не пускайте, у меня к вашим городским свои претензии, — сказал Майк. — А мне у вас нравится. Еда настоящая, да и воздух какой-то другой.

— Воздух сейчас везде одинаковый, — возразил мальчик. — Вы солдаты его везде радиацией отравили, да и солнце закрыли.

Трудно без солнца жить, еды самим не хватает, что и говорить о том, чтобы что-то продавать. И холодает каждый день, мужики говорят, что скоро такие зимы начнутся, что все люди на земле замерзнут. Когда это все произойдет, и точно ли все замерзнут, ты случайно не знаешь?

— Я нет, — улыбнулся Майк. — А вот мой друг он все знает.

— Он тихий какой-то и грустный, — сказал мальчик. — Не похож он на того, кто все знает.

— А наверно такие и бывают те, что знают все, — улыбнулся Майк.

— Нет, не такие, — сказал мальчик. — Никонориха тоже все знает, только никому ничего не говорит, а она не тихая.

— А ты поговори с ним, — предложил Майк. — Он любит мальчишек, в городе у него все мальчишки были друзьями.

— А он не колдун? — спросил мальчик.

— Если и колдун, то добрый, — сказал Майк. — И волшебство у него доброе.

— Да, — вздохнул мальчик, — хорошо бы с ним поговорить, только я в дом к Никонорихе не пойду, там слишком страшно.

— А я ничего страшного пока не заметил, — сказал Майк. — Вполне обычный дом, да и Никонориха не страшная, она просто ворчливая.

— Может быть, позовешь его? — спросил мальчик. — Тогда я его бы спросил…

— Позову, — сказал Майк и вошел в дом.

Вик сидел на кухне, а Никонориха сидела рядом и что-то ему тихо говорила. Вид у Вика был печальный и задумчивый.

— Что уже нарубил дров? — спросила Никонориха.

— Нарубил, хоть и не очень много, — ответил Майк.

— А зачем тогда пришел?

— Там Лешка пришел, хочет у Вика кое-что спросить.

— Лешка, этот маленький хулиган? — спросила старушка, потом неожиданно улыбнулась. — Пусть поговорит. Этот мальчишка никого не слушает, может от него хоть что-то услышит полезное, и станет немного умнее. А пока он с ним разговаривает, ты раздевайся, я тебя лечить буду.

Вик вышел из дома и подошел к забору.

— Что ты от меня хотел узнать? — спросил он мальчика.

— Солдат сказал, что ты все знаешь, — сказал Лешка.

— Это не так, — пожал плечами Вик. — Я просто много думаю, а знаю я не очень много.

— Все равно скажи, когда это закончится?

— Что закончится? — спросил Вик.

— Война, голод, тучи исчезнут.

— Не скоро, — сказал Вик. — Войны будут ещё лет двадцать идти. А солнце появится лет через семь, не раньше…

— К тому времени мы все умрем от голода, — сказал мальчик. — А нельзя что-нибудь сделать, чтобы это все быстрее произошло?

— Нет, — покачал головой Вик. — Ничего сделать нельзя, от нас людей теперь ничего не зависит.

— А как же мы выживать будем? С едой совсем плохо стало, трава только появляется, а уже через неделю стоит желтая, её и лошади и коровы есть не хотят. Да и в лесу у деревьев листья постоянно опадают, и все плохо растет. Пшеницу сажаем, она только поднимается и сразу колос дает, а в этом колосе зерна почти и нет.

— Ну что ты хочешь, чтобы я сказал? — вздохнул Вик. — Что все это скоро закончится, и все будет хорошо? Но так не будет, как бы я сам этого не хотел. Страшная беда произошла и не только у нас. Солнца нет по всему миру, всем плохо.

— А как жить-то тогда? — спросил мальчик. — Если ничего расти не будет, мы все умрем.

— Будет трудно, но вы выживете, — сказал Вик. — Все для вас не так страшно, пока вы держитесь вместе.

— А холодать и дальше будет? — спросил Лешка.

— Да, — сказал Вик. — С каждым годом будет становиться все холоднее и холоднее, а когда уже все решат, что дальше уже и терпеть нельзя, вот тогда впервые появится солнце и даст надежду. А после этого начнет понемногу теплеть.

— Плохо, — вздохнул мальчик. — Я уже взрослый буду, если доживу, конечно.

— Доживешь, — улыбнулся Вик. — Об этом можешь не беспокоиться.

— Но почему все взрослые такие дураки? — спросил сердито мальчик. — Ведь они же знали, что так будет? Зачем они эту войну устроили? Они и сами многие умерли, и мы дети тоже теперь из-за них умираем.

— Многое плохое в людях с рождения заложено, — вздохнул Вик. — И нужно много сил, чтобы с этим плохим в себе справиться, немногим это удается.

— Я, наверно, когда вырасту, тоже плохим стану, — сказал мальчик. — Мне так Никонориха всегда говорит.

— А ты не становись, — сказал Вик. — А то ты, когда вырастешь, ещё одну войну устроишь, и тогда точно человечеству не выжить.

— Плохим быть интереснее, — сказал мальчик. — Но я ещё подумаю, может, и не буду им становиться. Вон Никонориха за тобой идет, а я побежал, не хочу с ней разговаривать. Из дома вышла старушка и подошла к нему.

— Он хоть что-нибудь понял? — спросила она.

— Он начал задумываться, — сказал Вик. — А это уже неплохо.

— Да, что ж тоже польза, — сказала Никонориха. — Идем, буду и тебя лечить, а то твой друг обижается.

— На что обижается? — спросил Вик.

— Сам увидишь, — усмехнулась Никонориха. — И на себе испробуешь.

Они вошли в дом, Майк лежал на полу и тихо стонал, он был весь обмазан какой-то дурно пахнущей мазью, и она, похоже, жгла его немилосердно, если судить по его жутким стонам