— Я не собирался сдыхать, — юноша тряхнул головой, — не малолетка.
— Да? А сразу и не скажешь, — Тами подошел к умывальнику и принялся тщательно мыть руки. — Так тупят только малолетки. Не с кожи срезать нужно, — добавил врач совсем другим тоном, глядя в глаза Хели, — и не скальпелем. А спецов по мозгам у нас тут нет, а те, кто есть… не советую обращаться, если не хочешь всю оставшуюся жизнь слюни пускать и под себя срать. Если ты мужик — справишься сам, сдохнешь — значит, зря я тратил на тебя время.
— Понял, — направляясь к двери, сказал Хели, — завтра в это же время?
— Да, — не поворачиваясь, бросил врач.
Медленно бредя к своей ночлежке, Хели размышлял над, казалось бы, простым вопросом: почему Аргос позволил ему вернуться? Не продал в бордель и даже не стер память. И Аврора… Блонди прекрасно знал, сколько стоит эта монета в Кересе, и явно не просто так положил ее в карман бывшего питомца. Аргос сделал все, чтобы сохранить Хели жизнь, дал шанс не сдохнуть от голода, до тех пор пока… Не позовет обратно?
Ведь он не сам решил избавиться от пэта! В это Хели не поверил бы никогда, он знал, чувствовал, что блонди получал от секса настоящий кайф, удовольствие мелькало в стальных глазах не раз и не два, особенно когда Хели сопротивлялся или делал вещи, которые не разрешены пэту — например, хватал Аргоса за волосы или выбивал у него коммуникатор. В те ночи блонди бывал особенно страстен и неутомим, смешанное с болью удовольствие, которое он дарил пэту, становилось настолько острым, что к утру Хели бывал совершенно обессилен, но не жалел никогда.
И даже бурчание Поло, помогавшего устранить последствия бурной блондиевской страсти, не раздражало и не вырывало из приятного полузабытья. В это состояние монгрела погружал только Аргос. Ни один из бывших любовников не выдерживал никакого сравнения с блонди, и Хели был больше чем уверен — не выдержит никто, никогда. И сегодняшний секс с доктором только превратил догадки в уверенность — лишь закрыв глаза и представив на месте Тами Аргоса, Хели смог кончить, но это не было и в половину так хорошо, как в Эосе.
Эос… Хели отдал бы все, чтобы снова оказаться в апартаментах блонди, черт, он даже обрадовался бы постной физиономии Поло! А что если… не ждать, пока Аргос его позовет, а вернуться самому? Проникнуть в Эос тайно, отсутствие петского кольца и идентификатора гражданина только сыграет на руку.
Быть того не может, чтобы в охранной системе не имелось ни одной лазейки! Нужно только отыскать того, кто сумеет их найти, и начать с пары вопросов, которые можно задать тому же Тами. Сэкономленные деньги пойдут на оплату хакерских трудов, да и собственное тело лишним не будет, раз уж оно привлекло блонди, значит, послужит и тут.
Если он вернется сам, то уже не будет купленным пэтом, а значит — Аргос не нарушит новых запретов Юпитер и не пострадает. Да и вообще, какое Ей-то дело до того, что происходит в спальнях блонди? Неужели так интересно контролировать даже это? И кому — суперкомпьютеру, лишенному эмоций, чувств, желаний. На кой черт Ей все это?
Приняв решение, Хели даже улыбнулся — всегда лучше, когда в конце тоннеля видишь свет, а не полную темноту, в которую он погрузился с момента возвращения в Керес. Дальнейшей жизни без Аргоса монгрел не представлял, а значит, нужно сделать все, чтобы снова наматывать на руку тяжелую золотистую прядь, оттягивать назад голову блонди и видеть неподдельное удовольствие в стальных и вовсе не холодных в этот момент глазах. Если и жить дальше, то только ради этого!
***
Пальцы были горячими, а полуприкрытые глаза мягко поблескивали и казались бездонными, как бы пошло это сравнение не звучало. Но ничего больше в голову Аргоса не приходило. Даже блонди не может оставаться холодно-рассудительным, когда его плоти, затвердевшей до боли, умело касаются губы. Когда собственные стоны не вырываются наружу только потому, что твои губы жадно обхватывают его член.
Дрожь пробегает по коже, и скрыть ее сейчас нельзя — абсолютная, совершенная нагота и только светлые пряди, так резко выделяющиеся на темно-синей простыне, частично прикрывают тела. Пряди, перепутавшиеся так, что разделить их сейчас — невозможно, да и стоит ли?
Зеркальный потолок — немой и беспристрастный свидетель того, что происходит в комнате, белые стены — надежные хранители хриплого дыхания и сдавленных стонов, которые прорываются у обоих, дверь — страж запретной страсти.
И сильная рука, хватающая за волосы, грубо и резко оттягивающая голову назад, только для того, чтобы глаза наконец-то встретились, а взгляды скрестились с почти слышимым лязгом: стальной и синий, так похожие сейчас блеском раскаленного желанием металла.
Дышать все сложнее, воздух кажется горячим, его катастрофически не хватает. Обоим. Между телами — одинаково возбужденными — не осталось преград, кроме последней: добровольного подчинения одного другому. Преступления, за которое придется дорого заплатить, если в спальне осталась хоть одна камера.
Но, черт возьми, если отступить сейчас, как потом смотреть в глаза своему отражению в зеркале? Признать, что не хватило духа пройти до конца? Принять как данность собственную слабость и трусость? Так что для тебя дороже: руки, скользящие по телу к месту, которого прежде не касался никто, или правила, придуманные Юпитер, которая никогда об этом не узнает?
Чего ты хочешь больше: его или остаться послушным исполнителем воли суперкомпьютера, давшего искусственное тело, наделенное ахиллесовой пятой — человеческим мозгом?..
— Да, — вырвалось коротко и резко, и так же резко Аргос сел на постели, ощущая, как колотится сердце, и упираясь взглядом в собственный член — напряженный так же, как во сне. Сне, за который можно отправиться на нейрокоррекцию, потому что блонди не может видеть такие сны. Не может желать другого блонди… Не должен отдаваться кому-либо. Никогда. Даже во сне.
— Поло! — рявкнул Аргос, резонно решив, что от тянущей боли в паху нужно поскорее избавиться, а вместе с ней и от крамольных мыслей: — Хели ко мне. Немедленно!
— Да, господин, — тут же взял под козырек фурнитур, который, казалось, никогда не спал. Во всяком случае, на зов откликался мгновенно в любое время дня и ночи. Потому и прослужил у Аргоса гораздо дольше своих предшественников, от которых блонди избавлялся очень быстро, даже не давая себе труда запоминать их имена и лица.
Когда сонный и взлохмаченный монгрел вошел в спальню, Аргос рванул пэта к себе, без слов наклонил голову юноши к своему паху, сразу задавая жесткий темп и не позволяя перевести дыхание. В ответ на негодующее мычание и попытку высвободиться, он схватил Хели за волосы, прорычав что-то нечленораздельное, и не отпустил, даже когда монгрел закашлялся.
Пальцы разжались, только когда почти задохнувшийся Хели пустил в ход зубы. Не ожидавший подобного Аргос, к своему позору ощутил, что боль только усилила и без того сумасшедшее напряжение, и, по-прежнему не говоря ни слова, влепил монгрелу пощечину, мстя за то, что происходило с ним самим. Через мгновение Аргос уже подмял юношу под себя, прекрасно понимая, что ничего, кроме боли, тот сейчас не испытает, но и не собираясь останавливаться. Только не в этот раз.
На следующее утро он бросил рядом с распластанным на постели Хели несколько Аврор:
— Купишь себе что-то, — сказал блонди, поднимаясь и глядя на измятую и местами разорванную, испачканную кровью простынь. Собственные плечи и спина саднили, и Аргос понимал, что в таком виде выходить из дома никак нельзя.
— Пошел ты, — прохрипел монгрел в ответ, не поднимая головы. О том, чтобы встать с постели, он боялся даже думать. — Мудак.
— Ты пришел сюда добровольно, — решив пропустить оскорбление мимо ушей, парировал Аргос, — игрушки существуют для того, чтобы удовлетворять хозяев, а не наоборот.
— А когда они ломаются, их выбрасывают на помойку? — юноша все же поднял голову и резанул блонди темными глазами, в которых сейчас не было ничего кроме боли.
