Он знал, что я притворяюсь — ведь такое множество раз невозможно воспроизводить всерьез. Ему, однако, нравилась эта забава. Я был для него дрессированным животным, которое должно стараться показать себя, выполняя волю хозяина. Но и этих забав ему было мало. Как-то он вызвал меня к себе. В кабинете находилось трое полицейских. Когда я вошел, воцарилось молчание. Модров смотрел мне прямо в глаза, затем и полицейские начали с интересом присматриваться. Я был уверен, что это конец, и тут Модров приказад мне приготовить бутерброды и выпивку. Потом я узнал, что полиция навестила наш лайнер по совсем другому делу, а присматривались они в ожидании распоряжений Модрова. Вы можете себе представить, что я чувствовал, стоя перед полицейскими?

— Модров использовал полученную от тебя информацию?

— Очень редко. В основном ему хватало чувства удовлетворения от того, что он знает. Ему требовалось ощущать превосходство над людьми. Насколько помню, один раз был случай с Финсбери и недавно...

— Казначей.

— Да.

— Удивительно, как ты не сошел с ума за это время.

— Я начал много пить, надо же было как-то приспосабливаться. Но в принципе я знал, что, пока Модров на судне, я в безопасности.

— Что ты собирался делать после его ухода?

— Решил искать счастья на судах под дешевыми флагами.

— А где сейчас эта роковая книжка?

— У меня в каюте. После смерти Модрова я ее нашел и забрал себе.

— Тебя никогда не тянуло повидаться с женой, детьми?

— Пару раз я был неподалеку от своего дома, видел их издалека. Справляются как-то с жизнью. Но я показаться им не мог.

— Я так понимаю, что ты отравил его, чтобы отомстить за свои унижения.

— Я его не травил. Мы, сицилийцы, не используем яда. Как-то я купил выкидной нож и постоянно носил его с собой. Когда я целовал его ботинки, меня согревала мысль, что в любой момент могу выхватить нож и прирезать его, прежде чем он позовет на помощь, и что я увижу страх в его глазах. Этот нож позволил мне продержаться.

— Он сейчас с тобой?

— Да.

— Можешь его показать?

Селим молниеносным движением сунул руку под воротник своей рабочей куртки и почти в тот же самый момент перед лицом Коллингса сверкнула сталь клинка.

— Собираешься меня убить?

— Нет, мистер Коллингс, хочу показать, что у мистера Модрова не было ни малейшего шанса спастись.

— Ты меня убедил. Как долго ты учился так владеть ножом?

— Первый нож я получил от отца, когда мне исполнилось шесть лет. Отец был моим наставником. И за восемь лет на борту у меня было достаточно времени для тренировок.

— Насколько правдива эта история о том, что в ранней юности ты убил кого-то и отсидел срок в тюрьме?

— Я придумал эту историю. Люди на судах любопытны, любят обо всем расспрашивать. Даже если ты неразговорчив, надо что-то о себе рассказать. Селим Монк был турком, а я не знал Турции и легко мог попасть впросак, поэтому и придумал про убийство и тюрьму. Мне не нужно было описывать подробно, сам факт убийства ужасал людей, потом заключение, несколько лет в камере... Находились любопытные, которые начинали расспрашивать о подробностях, но я отделывался тем, что не хочу вспоминать те дни.

— Да, это была неплохая уловка.

— Теперь это все выйдет на явь?

— Нет, и я попрошу приятелей с «Ивнинг Телеграф» сохранить в тайне все, связанное с тобой. Попробуй жить дальше сам, и, быть может, я смогу тебе помочь. Но если я найду доказательства твоей вины в убийстве Модрова и Риза, то эта история выйдет наружу.

— Вы мне не верите?

— В историю, которую ты рассказал мне — верю, потому что трудно выдумать такую историю. Однако я продолжаю считать весьма вероятной версию твоей мести Модрову. Показ владения ножом убедил меня только частично. И ты не был откровенным со мной с самого начала, так что не вижу повода для того, чтобы верить каждому твоему слову.

— Понимаю, мистер Коллингс. Я могу удалиться?

— Можешь. Можешь поверить, я тебе очень сочувствую. Однако если ты убил Пола, то я отдам тебя полиции. Или, лучше, твоим сицилийцам.

Селим молча сложил нож, убрал его на прежнее место, поклонился и вышел.

Вечером Питер снова закрылся в радиорубке. Фрэнку было интересно узнать результаты разговора с Селимом.

— Ты был прав, — сказал Коллингс. — Под именем Селима Монка скрывался другой человек. Мнимый Селим рассказал мне историю своей жизни. Она настолько необычна, что я поверил в ее правдивость. Я пообещал, что не передам ее никому, поэтому прошу, не пиши ничего по этому поводу, иначе это может причинить ему большой вред.

— От кого он скрывается?

— Не тяни меня за язык.

— Ты считаешь, что он вне подозрения, что он не принимал участия в последних событиях на судне?

— В этом я не уверен. Скажем так: у него были причины убрать Модрова, но весьма вероятно, что он этого не делал. Если же я докажу его вину, то не буду делать тайны с его жизни. Возьми также во внимание то, что, по всей вероятности, он не виновен, и, разоблачая его, мы причиним ему непоправимый вред.

— Я не в восторге от твоего решения, не мог бы ты хоть частично ввести меня в курс дела?

— Нет, Фрэнк, если я открою тебе часть, то ты догадаешься обо всем, и будешь страдать от невозможности опубликования такого материала.

— Послушай, а если все же он убийца и выбросит тебя за борт со всем, что ты знаешь... У меня не будет ничего, за что можно зацепиться, чтобы преследовать его.

— Ты справишься.

— Коль скоро таково твое мнение, то что поделаешь... Ты испортил мне настроение, я отплачу тебе тем же. Мы установили, что у Джейн есть любовник.

— Я знаю об этом со вчерашнего вечера.

— Поздравляю, но прибереги свое остроумие. Джейн имеет постоянного любовника в Нью-Йорке, его зовут Ричард Гордон, тридцать три года, преподает в университете, в недавнем прошлом неплохой спортсмен, играл в баскетбол, пробовал себя в легкой атлетике — прыжки в высоту, его собственный рекорд двести восемнадцать сантиметров. В прошлом году стал магистром биологии, работает в институте паразитологии.

— Ты меня поразил. Случайно не выяснил, насколько серьезно относится Джейн к этому роману?

— Они встречаются около двух лет. Те, кто видел их вместе, утверждали, что Джейн выглядела влюбленной.

— А как ты думаешь, Модров знал, что он рогоносец?

— На этот вопрос мог бы ответить только он сам. Мне все же представляется, что он не имел понятия о существовании Ричарда Гордона.

— Точно, теперь ты испортил мне настроение. Ты случайно не думаешь, что Джейн убила своего мужа для того, чтобы освободиться и выйти замуж за молодого ученого?

— Ну, это слишком мелкий повод, она могла бы подать на развод. Разве что Модров ее чем-то шантажировал.

— Тебе приходит что-нибудь в голову?

— Нет, в ее биографии не за что зацепиться. Ты будешь разговаривать с ней на эту тему?

— Скорей всего нет, по крайней мере, пока. В моей ситуации это было бы не с руки. В конце концов, это ее личное дело.

— Я тоже так думаю.

— Слушай, Фрэнк, завтра я схожу в законвертованную часть судна. Может, наткнусь на те таинственные ловушки, присмотрюсь к крысам. Вроде бы этот поход выглядит бессмысленным, но ведь все подозреваемые туда ходили. Если на борту есть контрабанда, то она там спрятана. Может, найду какой-нибудь след.

— Это маловероятно, но попробуй. Возьми с собой кольт и будь осторожен. Убийца может пойти вслед за тобой. Но мне кажется, что ты вернешься оттуда с пустыми руками. Так что ты собираешься делать дальше? Мы, собственно, исчерпали все возможности, а далеко не продвинулись.

— Мне надо будет снова проанализировать весьма неясные записки Пола. Может, даже скажу о них при всех, давая понять, что Пол написал больше, чем я огласил...

— Намереваешься нагнать страху на убийцу и спровоцировать его на необдуманный поступок?