Образ, поражавший воображение, дополняли: расстегнутый ватник, мужские брюки галифе и мужская же рубашка без выточек. Удивительно, но этот антидамский наряд делал ее чертовски привлекательной. Коленки, как круглые чаши, выпирали сквозь узкую нижнюю часть штанов; бедра вольготно утопали в верхних парусах и казались еще шире и круглее; грудь мягкими упругими яблоками напирала изо всех сил, пытаясь прорвать белую ткань рубахи. Видимо, чтобы облегчить спелым плодам борьбу, ворот был расстегнут чуть ли не до пупа.
Я видела, как Василий сконцентрировался на ложбинке между сладкими выпуклостями, которые волнообразно поднимались и опускались в ритме с дыханием. Однако все-таки он был джентльменом и, сделав усилие, перевел взгляд на меня.
— Дамы, знакомьтесь! Это Валентина. А это Анна... Александровна. Кстати, Валентина, почему опять без предупреждения пришла? Ты здесь не хозяйка. Я же просил...
— А это сюрприз, дядя Василий! Я тебя с праздником пришла поздравить. Подарок принесла... Хочешь двери-то небесные открыть в честь праздничка?
Она пошарила в кармане штанов и достала жестянку из-под китайского чая: на золотом фоне порхали клювастые длиннохвостые птички.
— Этой дрянью я не балуюсь, сколько раз говорить! — болезненно поморщился Василий. — Я же художник, я и так знаю тропы в тонкий мир. Все внутри человека, деточка! А небесное узрим после окончания нашего земного бытия. Куда торопишься, Валентина?
— Ну, немножко-то можно, чтоб расслабиться! А вы будете?
— Что это? — спросила я и тут же поняла — что.
Девица хихикнула:
— Это трава счастья! Сон-трава. Дурман-трава. Слыхали про такую?.. А вы штучка непростая, гостья дорогая! Вещи у вас будь здоров! Сапоги, наверное, десять тыщ стоят? Сколько это в еврах будет? А, дядя Василий?
— Не трудитесь считать, они дороже, чем вы думаете.
— Ты теперь, наверное, со мной раздружишься? Чего там Валентина, когда такая тетя пришла!
Яблоки возмущенно шевельнулись, нижняя пуговка неожиданно отскочила и звонко шлепнулась на пол. Василий вскочил как ужаленный и кинулся к книжной полке.
— Дамы, не ссорьтесь! Щас... Тут кое-что есть... Нужно выпить — за праздник, за встречу!
Они радостно налегли на кагор; я пропускала. Валентина помягчела, разрумянилась и, уверенная в собственном превосходстве, снисходительно косилась на меня.
— А дяде Василию вы кем будете? Я сначала подумала, мамаша приехала, потом присмотрелась — вроде не старая. Может, сестра?
— Все люди — братья и сестры, — торопливо вставил Василий.
— Просто вы какая-то безвозрастная! Вы похожи на мою учительницу. Хорошая была женщина, только вся замороженная, как вы. Сейчас говорят — закомплексованная. — Валентина рассмеялась. — Вот! Нашла точное слово. Ну разве так можно? Сейчас мы разомнемся, и вам обязательно нужно будет попробовать. — Она кивнула на чайную коробочку. — Иногда помогает, хотя не всем. Давай-давай, льдинка, оттаивай! Такое увидишь — возвращаться не захочешь!
Валентина, ничуть не стесняясь, запустила пятерню в гриву нашего кавалера. Василию было приятно, но он мягко отстранился.
— Так все-таки кем тебе приходится Анна Александровна?
— Аня — моя спасительница, жизнь мне спасла! И вдохновительница — хрустальная монада...
— Знаю этих монад, — лениво сказала Валентина, — я ж из Крыма приехала. Однодневки они... Хламидомонада, дай шоколада... Водоросль ты, а не монада! — И она снова рассмеялась, закинув голову и сверкая щербиной в белой линии зубов. — Скучно сидим. Оба вы какие-то отмороженные... Давай сыграем, дядя Василий! Монаду удивим.
Она наклонилась, я почувствовала душистый приятный запах и по привычке спросила:
— А что у вас за духи, Валентина?
— Это у тебя духи, — рассердилась девица. — По пять тысяч рублей! А я просто вчера в бане была. Считай, аромат молодости — так дядя Василий говорит.
— Нет, точно, нужно сыграть! А то Валентина злиться начала! Ты ведь тоже хулиганка, девочка моя?
— Точно так, дядя Василий, — усмехнулась девица.
— Только не вздумай тут раскардаш нам устроить, я не потерплю, — предупредил Василий, хотя не очень уверенно.
Он быстро нырнул под стол, минуту кряхтел и копался, как сурок в норе, потом вынырнул, красный, довольный, сжимая в руках потертый чемоданчик. На шее висел маленький пузатый африканский барабан.
— Знаете, Анна, в одном мы с Валентиной сходимся — в любви к экзотической музыке! Вы как? Согласны послушать? По-моему, это и есть настоящий проход в тонкий мир! И без всякой дряни...
Он звонко щелкнул замками, и я увидела на дне чемодана большую тростниковую флейту Пана и маленькую, похожую на свирель.
— Видала? — Василий осторожно и нежно поднял с газет огромную флейту. — У настоящего индейца купил, правда, он отобрал все деньги.
Он тихонько дунул, и от густого тягучего звука у меня сладко заныло сердце.
— Между прочим, флейты известны уже в каменном веке. Их делали из костей грифа... О как!
— Дай, дай. Дядя Василий! Дай мне!
Валентина выхватила флейту, но она была ей явно неудобна и вели-ка — звук получился тонкий и слабый, как свист закипающего чайника. Я не выдержала и злорадно хихикнула, радуясь, что самоуверенная Андромеда опростоволосилась.
— Чего ты? Я, кстати, четыре курса музучилища окончила! Могла бы в консерватории учиться.
— А почему не училась?
— Почему? Ах ты... Тварь ты! Из-за таких, как ты, и не училась! Из-за аллигаторов поганых... Крокодилы вонючие!
Ее глаза сверкнули и стали бешеными. Мне показалось, что флейта сейчас полетит мне в голову, однако Василий успел поймать свою Андромеду за талию. Его объятия подействовали просто магически — припадок классовой ненависти угас. Девица обмякла и замерла, прислонив бритую голову к мощному плечу и блаженно зажмурив глаза. Я даже подумала, что она сейчас заснет.
— Не надо так, Аня, не надо... Валентина злая, но ты ее лучше пожалей. Аллигаторами Валька олигархов называет, то есть тех, кого считает богатеями. Ситуация одна была, когда ее чуть не слопали, и она немножко того... Поняла?
Он мягко подтолкнул девушку. Сам взял флейту Пана, Валентина вооружилась маленькой классической флейтой. Минут пять она ее рассматривала с самым серьезным видом, и лицо ее менялось, светлело. Потом они встали напротив, как соперники на поединке, не сводя друг с друга глаз. Девушка прошлась по звукоряду, щелкнула пальцами: «Раз, два, три — жги!» — и началось...
Зазвучала ритмичная мелодия, немного грустная, немного дикая, она шептала и пела, как волшебная речка в древнем лесу. Сначала вела Валентина, затем инициативу перехватил Василий. Они с упоением импровизировали: звук нарастал, мелодия убыстрялась. Это был уже не речной рокот, а древняя и грозная молитва: Перуну? богине смерти? ветру? Или другой таинственной силе? Я мысленно попросила, чтобы не услышали в монастыре, иначе не миновать страшного скандала и позора. Музыканты же обо всем забыли и вошли в раж: флейты воинственно взвизгивали и стонали, как умирающие жертвы; подключился и барабанчик, который, несмотря на маленький размер, рокотал все громче, все более угрожающе...
— Прекратите! Прекратите шабаш! Это же хулиганство!
— Нет, это камлание, только музыкальное, бескровное, — серьезно сказала Валентина.
— И кто жертва? — устало спросила я.
— Не знаю. Это будет ясно потом. Самое главное — войти в небесные двери! Кто-то вернется, кто-то останется. Стоит попробовать — ничего не потеряешь...
— Сядь, Валентина! — Василий попытался схватить ее за руку, но девица с кошачьей ловкостью отпрыгнула к двери.
— Ждите! Я моментом: одна нога здесь, другая там. Сейчас в магазин за бухариком сбегаю, иначе дело медленно пойдет. Только никуда не уходите! Странствовать лучше втроем. А ты, монада, запомни: там лучше, там такая красота, что забываешь обо всем!
Глаза у нее снова стали совершенно ненормальными. Я видела, что Василий обеспокоен, и решительно поднялась:
