— Помоги-ите! Ратуйте, люди!
— С ума сошла? Он болен! Ты его испугала своей истерикой. Дай пройти! А ну, вон пошла, я сказал...
Василий стремительно сбежал по ступенькам, подхватил мальчишку на руки и поднял высоко-высоко, к самому небу.
— Ванечка, смотри! Там ангелы летают и солнышко горит! Видишь своего хранителя? Ну-ка, ну-ка, смотри внимательнее...
Вместо того чтобы испугаться, ребенок стал затихать и, часто моргая, напряженно всматривался в небесную высь.
— Мне кажется, я видел, — спокойно и серьезно сказал Ваня.
В этот момент звонко и радостно загудел главный колокол, рассыпались серебром маленькие колокола.
— Все, Ванечка, теперь ангелы в храм полетели, и мы туда же пойдем. А ты, Анна Александровна, не вздумай уйти, меня дождись! Видишь, какие меж нами препятствия возникают — будем преодолевать!
Василий плотнее прижал к себе Ваню, ужасно нахально и обаятельно подмигнул мне из-за детского затылка, так что у меня что-то екнуло в груди и разрумянились щеки, легко взбежал на паперть. Проходя мимо тетки, он беззлобно попросил:
— Мать, дай пройти и умоляю: рот больше не открывай, ладно?
Она послушно закрыла рот, потом, как сырое тесто, медленно стекла со ступенек и сказала Трехе:
— Зачем так глядишь, зверюга блохастая? Думаешь, добрее меня? Думаешь, я злющая? Так у тебя четыре ноги, а у меня получается, что ни одной! Может, ты бы вообще всех перекусал, если бы обезножел...
— Я свободен!
По-военному четкий и веселый возглас отвлек меня от покаянного монолога. Я обернулась и увидела предмет своих, увы, давно не девичьих мечтаний. Вышедший из храма Василий стоял на крыльце, возвышаясь надо мной (стоявшей на три ступеньки ниже), как огромный памятник, закрывая полнеба.
— Очень вы маленькая, Анна Александровна! Чуть вас не потерял: я ведь всю жизнь любил женщин мощных и высоких.
— У вас все впереди, — сурово сказала я. — И христосоваться с вами я не собираюсь, так как не могу понять, что вы за человек такой. Скажите лучше: вы стояли под моим окном? Выслеживали?
— Стоял! Но не выслеживал, а отслеживал — хотел убедиться, что вы благополучно добрались до дома. Это, по-моему, нормально, не правда ли?
Я пристыженно молчала, потом, чтобы не сдавать позиций, пробормотала, что это еще неизвестно, что он там делал. Он не стал слушать и выразительно помахал пакетом, набитым снедью.
— Ну, с праздником тебя, спасительница родная! Гляди, сколько подарков! Только Анна Александровна без подарка пришла... Ладно, ладно, не сердитесь! Мы с Трехой... Ой, забыл сказать! Он теперь Квадра, потому что у него снова четыре ноги.
— Это вы его переименовали?
— Это Ванечка так обозвал, думал, что это девочка. Я его, правда, Квадригой называю, по-мужски. В общем, Анна Александровна, мы с Трехой-Квадрой-Квадригой приглашаем вас в гости! Пойдемте чай пить с куличом и праздновать.
— Куда? — Меня слегка передернуло. — На кладбище?
— Что вы, уважаемая Анна Александровна, говорите! Покойники чай не пьют, а лично я на кладбище только работаю — сторожу, поэтому у меня там и сторожка есть. А мы вас приглашаем в наши апартаменты и на мою персональную выставку картин. Пойдемте? Вы станете первым и, увы, единственным посетителем.
Треха-Четвереха встал на задние лапы, просительно заглянул в глаза, и я сдалась:
— Конечно, страшно оставаться с таким типом наедине, но у меня есть благородный защитник!
— Разумеется! — радостно кивнул Василий. — Если что — и за меня заступится, потому что опасная вы женщина, Анна Александровна, опасная и непредсказуемая! И ручка у вас, согласитесь, тяжелая. Помните, как вы мужика уложили одним ударом? С вами нужно быть осторожнее. Вдруг чего не понравится...
Его шутка была по-своему милой — и ничего не оставалось, кроме как принять приглашение и отправиться в гости. Или на свидание? От этой мысли я покраснела, разозлилась и растерялась. Стоило мне остановиться, как Треха-Квадрига со всего размаху толкнул головой под коленки, и я ойкнула от неожиданности.
— Треха абсолютно прав, — философски заявил Василий. — Либо не нужно начинать, а уж начали — доведите до конца. Считайте, что у нас экскурсия, потому что в настоящий момент мы с компаньоном проживаем в здании монастырской гостиницы, памятнике архитектуры ХIX века. А наше с ним темное прошлое и смутное настоящее не имеют к вам никакого отношения. Поскольку мы с вами живем, так сказать, в разных плоскостях, я стану вашим... — он прищурился, — гидом из параллельного, незнакомого вам мира, который тем не менее реально существует. Бомж, цыган, художник — разве это не иррационально по определению?
— А откуда вы пришли: из прошлого или вы гость из будущего?
— Из настоящего, мадам! Я не верю ни в прошлое, ни в будущее и представляю себе время как огромную катушку ниток, нанизанную на стержень нашей жизни. Витки повторяются, и в одну реку можно войти дважды и трижды — сколько позволят. Поверьте моему опыту, я тут насмотрелся кое-чего интересного...
— О! Вы путешественник во времени?
— Мы все путешественники. Сейчас будет первый сюрприз.
Мы бодро прошагали еще пятьсот метров. Я немного волновалась (как будто нашла под елочкой долгожданный подарок). Меня до краев переполняла благодарность за исполненное желание, хотя, честно говоря, я не знала, что теперь со всем этим делать. Оставалось только идти и незаметно косить краешком глаза на Василия, до смешного похожего на помолодевшего Деда Мороза с черной, чуть посеребренной бородой. Сходство удачно дополнял туго набитый мешок, от которого пахло ванилью и корицей. Счастливый Треха-Квадрига трусил рядом (видимо, изображая тройку коней), время от времени задирал морду и расплывался в феноменальной улыбке. При этом брови-бугорки подпрыгивали чуть ли не до холки.
Мы завернули за угол, и внезапно появился облупившийся старый дом, на две трети скрытый деревьями и кустами сирени. В нем не было ничего выдающегося — самая обычная, типовая постройка своего времени. Окна первого и второго этажей были заколочены, а в раструбе ржавой трубы голуби вили лохматое гнездо. Молодая березка вскарабкалась на крышу и свесила ветки до круглого чердачного окна. Грустный, притихший вид придавал дому таинственность: по каменным ступенькам бегали солнечные зайчики, между плит белели нежные звездочки ветреницы. Больше всего восхитила старинная медная колотушка, висевшая у входа на толстой цепочке.
— Нравится? — Василий снисходительно улыбнулся. — А теперь скажите, что кажется вам здесь странным?
— Ну-у, я не знаю... — И вдруг меня осенило: — Тишина! Простите, здесь же рядом трасса и супермаркет «Лента» — вот за этими кустами! Разве так бывает?
— Ничего странного, обычная ловушка во времени. Мы с Трехой здесь лишь нечаянные поселенцы. Я крышу потихоньку перекрываю, он вдохновляет и утешает. Конечно, настоятельница от шерстяного компаньона не в восторге, но сделала исключение! Берите молоток и стучите — там живут воспоминания, должны отворить...
Я помедлила.
— Да не бойтесь, этот молоток я нашел и повесил — этакая инсталляция.
— Ведь в каждом старом здании есть тайны!
— Отчасти вы правы: здесь в восемнадцатом году держали противников закрытия храма. Хотя мученики, как известно, спят сном праведным, и их души вы здесь, точно, не встретите.
— А чекисты? Они могли стать призраками?
— Да еще какими злющими! Я про них забыл, однако вы не волнуйтесь: этим — дадим особо решительный отпор. Входите! Не заперто. Это лишь обряд посвящения.
Я трижды стукнула молотком, звук гулко разнесся по пустому дому, и дверь мягко открылась. Впереди был длинный полутемный коридор. Слева и справа зияли остовы дверных коробок. Солнце проходило сквозь щели в деревянных щитах, и золотые лучи, в которых плясали пылинки, косо прочерчивали пространство. Со стороны коридор напоминал старый рояль, в котором выломаны клавиши, но почему-то уцелели золотые струны. Вверх, на второй этаж, вели остатки лестницы с провалившимися ступеньками. Дыры были небрежно прикрыты паркетными досками с прибитыми поперечинами. Я немножко замялась, не решаясь вступить в солнечный лабиринт: мне вдруг показалось, что впереди под лестницей мелькнула легкая тень...
