Услышать их и ответить, чтобы услышали они.

— Любой благословленный вправе вернуть себе память, но он теряет один день, — произнес Макаров, вновь привлекая внимание.

— То есть, я могу хоть сейчас попросить об этом? — Люси внимательно глянула на него.

— Да, — кивнул тот, — однако ты тоже его потеряешь, Люси.

— Я к этому готова, — задумчиво протянула она, чувствуя, что в легких воздух стал приторным, приправленным хрустящей пылью ожидания, — один ничего не значит.

— Даже если я тебе скажу, что у тебя их осталось мало? — горько просипел серафим.

Лезвием полоснуло по коже рук, сдирая и приправляя открытые раны солеными словами. Словами очередной истины. Она и впрямь была соленая, в отличие от своей противоположности — лжи.

— Я надеялся, что исход будет другой, но… — тот медленно дышал и тянул буквы, пробуя их на вкус и понимая, что они действительно соленые. — Но ты уже научилась ронять слезы. Это последняя стадия. Благословленные не знают, что это такое.

— Но я ведь хранительница! — воскликнула от бессилия.

— Ты теряешься среди своих теней, — прищурился Макаров, — среди теней своей стертой души. Ты теряешь свой ранг.

— Как же… — закусив губу, она сжала руки в кулаки и резко зажмурилась.

— Это цена, которую приходится платить за истину, — сам того не желая, саднящим голосом произнес Джерар.

— Либо сгоришь в звездном сиянии, — произнес серафим, — либо падешь.

Люси мысленно сжалась и сухо пробормотала:

— И никакого выбора?

— Никакого. Мне больно это говорить, но у тебя осталось три дня.

***

Солнечные лучи переливами игрались в прядях алого цвета, отражаясь в глазах Эрзы пустым пространством. Она не шевелилась, казалось, даже дышать перестала. Кожа выглядела болезненно бледной даже для благословленной — для неживой.

— Три дня? — не своим голосом прохрипела.

— Если отдаст завтрашний на возвращение памяти, то и вовсе один, — виновато ответил господство.

Эрза сглотнула и тихо присела на кресло рядом с Люси, которая сидела не поднимая головы.

— Ты готова отказаться от всего? — осторожно спросила она, так же уставившись в пол.

Хартфилия передернула плечами и хмыкнула.

— Отказываться уже не от чего, один день меня не спасет.

Они все знали, что это так. Наверное, поэтому Джерар так слабо пытался ее отговорить. В нем тоже боролись две стороны: человека с амнезией и господства с законами Божьими.

— Усыпи ее, — господство медленно подошел к ним и кивнул в сторону Люси.

— Как? — удивилась Эрза.

— Ее душа все еще живая, ты имеешь на нее влияние хранителя, — положил руку на плечо Хартфилии и обнадеживающе улыбнулся, — подари ей сон, как делала это раньше.

Понимающе кивнув, Скарлет нахмурилась, закрыла глаза и сосредоточилась, выдыхая чистый воздух. Через пару секунд ее голос запел строчки, вмиг окунувшие сознание Люси пеленой горькой дремы.

Когда гаснет звезда, растворяясь в пустотах,

мы идем по пути, не сбиваемся с шага.

Когда гаснут созвездья, теряясь в высотах,

плачут все.

Может быть, это что-то да значит?

Комментарий к Глава шестнадцатая. Сон в подарок.

Я выделила время и написала главу.

Скоро будет следующая.

Жду ваших отзывов^^

========== Глава семнадцатая. Под своим небом. ==========

Комментарий к Глава семнадцатая. Под своим небом.

Песня: Wendy (Red Velvet) – 슬픔 속에 그댈 지워야만 해

__________

Эта глава буквально выжала меня всю.

Надеюсь на ваши отзывы, дорогие читатели.

— Меня зовут Люси Хартфилия, — сдержанная улыбка и теплый взгляд.

Женщина тридцати лет кивнула в ответ и протянула бумаги.

— Что ж, от лица нашего университета рада сообщить, что вы приняты на факультет культурологии на бюджет, — отдала пригласительное письмо и улыбнулась уголками губ, — через месяц можете заселиться в общежитие, предоставив это письмо. Уверена, обучение в нашем заведении поспособствует вашему будущему профессиональному росту.

— Благодарю, — Люси хмыкнула и, поклонившись всем находившимся в кабинете, покинула помещение.

Стоило двери захлопнуться, сидящие по разным углам пожилые и не очень женщины перекинулись хитрыми ухмылками.

— Хартфилия? — послышалось от одной. — Неужели того самого?

— Скажите, что мне послышалось, — цокнула языком вторая.

— Да-да, Изуми-сан, — женщина, которая общалась непосредственно с Люси, сложила руки на груди, — она дочь Джуда Хартфилия.

— Один из самых влиятельных промышленников Японии посылает свою дочь учиться в университет Киото на факультете культурологии? — изящно изогнув бровь женщина, до сих пор лишь наблюдавшая за разговором, удивилась.

— И на бюджет, наверняка, благодаря отцу поступила, — заумно подытожила первая.

— Тут вы неправы, — усмехнулась та, — своими умом и амбициями.

— Вам-то откуда знать? — фыркнули со стороны.

— Мне было достаточно с ней пообщаться тет-а-тет, — хлопнула в ладоши и окинула всех строгим взглядом, — а теперь работаем-работаем, у нас еще достаточно дел, чтобы сидеть здесь до ночи.

Грустно вздохнув, сплетницы вернулись к работе и решили оставить разговор о Люси на потом.

***

Небо до скрежета в сознании чистой голубизной светилось и завлекало взор в глубину своей бездонности. Летние солнечные лучи перезвоном сплелись между ветвей ядовито-зеленых деревьев, между прядями светлых волос, между пальцами бледной руки. Путались, щекоча кожу и глаза, заставляли Люси улыбаться и шагать чуть ли не вприпрыжку.

— Я так понимаю, можно тебя поздравить? — широко улыбаясь, произнесла Леви, наблюдавшая за всем этим.

— Поступила, бюджет, — остановившись перед подругой, произнесла Люси. — Ну что ж, одногруппница, приятно познакомиться! — звонко засмеялась и кинулась в объятия.

— Люси-и-и-и, — чувствуя крепкую хватку, захохотала, — это надо отметить.

— Так тому и быть, — ухмыльнулась Люси и потянула ту в сторону их излюбленного арт-кафе.

Она в душе будто плыла по течению, направление которому задавали легкие порывы прохладного ветра. Жара теплыми касаниями царапала легкие, хрипло отзываясь внутри прохожих чувством жажды. Бледное солнце приветливо смеялось в унисон Хартфилии, в унисон ее мечтам и достигнутым желаниям.

Люси впервые забыла о грызущем изнутри желании позвонить отцу и сказать «я скучаю». Знала, что первым ответит дворецкий, которого тот нанял незадолго до ее ухода из дома. Знала, что затем последует пару коротких — но таких мучительно длинных и режущих слух — гудков. Знала, что отец без приветствий задаст единственный вопрос, который открывал всю его сущность перед единственной дочерью.

«Как тебе живется без меня, Люси, счастлива?»..

«Нет, пап, не счастлива, — прокручивая в голове их возможный разговор, каждый раз мысленно отвечает она, — но это лучше моей прежней жизни».

Вот только никому она не позвонит — не осмелится.

Его голос — хоть и не по собственной воле — слишком грубый и сиплый. Как у курильщиков со стажем в десятки лет. Она боится этого тембра, до мурашек и сжатых ребер внутри, до скрежета зубов и звона в ушах. Казалось, при каждой ссоре ее сознание сжимали и оставляли биться в дрожи, насмехаясь над беспомощностью. Этот голос вырывал из груди самые жуткие страхи и опасения. Голос, ничего более.