«Да, если можно», – кивнула Энити.

«Ступай за мной, я провожу тебя».

Провожатая оказалась очень кстати, иначе Энити заплутала бы в огромном дворце. В его залах, несмотря на закатный час, жизнь не затухала: обитательницы по-прежнему пели, разговаривали, смеялись, танцевали. Впрочем, музыка в вечернее время играла заметно тише. Гостью провожали любопытными взглядами, улыбались и перешёптывались. А той вдруг пришло в голову, что она до сих пор не встретила здесь ни одного мужчины.

На крыльце девушка-провожатая простилась с Энити, предоставив ей самостоятельно исследовать окрестности. Голос и арфа по-прежнему слышались; они словно нежно звали Энити, и всё её нутро взволнованно откликалось на призыв.

Она обнаружила источник чарующих звуков: в оплетённой цветущим вьюнком беседке играла на арфе королева Таори. В этот колдовски-прекрасный вечерний час на ней было белоснежное одеяние, напоминавшее индийское сари, отделанное золотой тесьмой и мерцающей вышивкой. Складки покрывала ниспадали с её правого плеча серебристо-шёлковым водопадом, руки изгибались с изяществом лебединых шей, а пальцы танцевали на струнах. Казалось, будто она извлекает звуки из солнечных лучей: струны горели золотом в свете вечерней зари. Устремив на Энити тёплый, сияющий взгляд, королева допела свою песню до конца.

«Это восхитительно, Ваше Величество», – мысленно «пробормотала» та, когда последний звук затих и растворился в ласковом шелесте деревьев.

«Это Вечерняя Песня Предчувствия Зарождающейся Любви, – ответила повелительница с мягкой улыбкой. – Я сложила её, пока ты отдыхала. Вижу, ты чувствуешь себя лучше. Твой кашель прошёл. Я рада этому».

«Благодарю, Ваше Величество. Я, кажется, и правда поправилась».

Оставив арфу, королева поднялась на ноги, и Энити опять поразилась её росту. Под два метра, наверно... Кожа Таори в закатных лучах отливала бронзой, солнце обнимало и подчёркивало изумительные, совершенные линии её гибких рук, стройного стана, длинной шеи. Вечер тихо, умиротворённо сиял в её зрачках тёплыми искорками, прятался в уголках губ и играл шелковистыми бликами на волнистом водопаде её волос. Она была словно какая-то древняя богиня – богиня затерянного мира. Онемевшая Энити почувствовала, как у неё «в зобу дыханье спёрло» – все слова, все мысли, все вопросы разбежались в разные стороны, испарились перед ликом этого божественного света.

«Давай прогуляемся немного, – предложила королева. – Вечер чудесен, а тебе, я чувствую, не терпится побольше узнать о месте, в котором ты очутилась».

Они бродили под сенью плодовых деревьев. Королева собственноручно собирала с кустов ягоды и угощала Энити. Потерянная странница узнала, что в этом мире нет разделения полов, а дети у влюблённой пары зарождаются сначала в духовной сфере с помощью Импульса Любви, а потом перемещаются в чрево одной из родительниц. В этом мире нет денег, а нужные вещи создаются в процессе Игры Созидания. В ходе этой игры высвобождается созидательная энергия, из которой можно извлекать любую необходимую вещь. Как человек потрудился, сколько усилий вложил в Игру, столько благ он и «заработал». Вещь, пришедшая в негодность или ставшая ненужной, может вновь обращаться в энергию, и, таким образом, ничто не пропадает зря и не тратится впустую, а мир не захламляется. Здесь нет войн, нет голода, нет болезней. Последней из хворей был недуг «чёрного зверя», его победили много веков назад. Сейчас о нём напоминают лишь угрюмые Обители Покоя – каменные храмы-склепы, куда уходили больные, чтобы погрузиться в вечный сон. Уже много столетий «население» Обителей Покоя не пополняется.

«И вот спустя века в наш мир снова шагнул человек, заражённый “чёрным зверем”, – вздохнула королева, глядя на Энити с грустноватой вечерней лаской в глубине солнечных зрачков. – Мои советницы опасаются, что недуг возвратится и снова захлестнёт нас. Но я верю, что этого не случится, и ты исцелишься».

При упоминании «чёрного зверя» нутро Энити содрогнулось, объятое леденящим дыханием мертвящей пустоты. Чёрная дыра жила и пульсировала у неё в груди, требуя пищи. Она пожирала её изнутри по кусочкам. С каждым днём её становилось всё меньше и меньше. Сейчас, в этом чудесном месте, могильный голос Пустоты притих, но Энити очень боялась, что он опять заговорит в полную громкость.

«Не будем о грустном, – улыбнулась королева, и на Энити будто тёплый ветерок подул, заключив в незримые щекочущие объятия. – Понемногу ты узнаешь наш мир, и, возможно, тебе здесь понравится. Мне очень хотелось бы, чтобы ты осталась».

От её слов веяло благоуханием цветов, в них звенели голоса райских птиц и шелестели тёплые летние ливни. Утопая в их нежных отголосках, Энити сама не заметила, как её руки очутились в руках королевы. Пространство между ними пело золотой струной арфы и неумолимо сокращалось.

«Я, кажется, слишком тороплюсь, – сказала Таори, когда между их лицами мог пройти разве что цветочный лепесток и стало жарко от дыхания. – Я должна набраться терпения».

«А мне очень хотелось бы узнать, о чём поётся в Вечерней Песне Предчувствия Зарождающейся Любви, – охваченная сладостным головокружением, выдохнула Энити. – Поскорее бы выучить язык».

«Ты уже сейчас можешь узнать это», – ласково просияв золотыми искорками в глубине глаз, ответила королева.

Песня изящным ручейком заструилась снова, и одновременно в голове Энити шёл телепатический «перевод».

«О прекрасная земля моих предков! Восславляю твою щедрость и красоту, посылаю поцелуй твоим цветам и объятия могучим стволам деревьев.

Выслушай же, земля, мою радость и порадуйся вместе со мной!

В недрах моей души зажёгся огонёк. Он ещё очень мал, с булавочную головку, но сверкает ярче самого ослепительного рубина.

Моё сердце трепещет, чувствуя, как он растёт и распускается, словно цветок рассветной дилалии. Он слаще мёда, собранного пчёлами в горных лесах. Он прозрачнее и чище росы, что выпадает на траве тихой ночью.

Эта ночь – Ночь Предчувствия Любви. Она плачет, но её слёзы светлы. Это слёзы счастья – счастья, готового вот-вот настать.

Почувствуй же, о земля, мой восторг и моё томительное предвкушение! Оно заполняет меня так же плотно, как мёд проникает во все трещинки и морщинки деревянной кадушки. Оно делает мою душу лёгкой и пористой, как хлеб. Оно заставляет её таять и размягчаться, как масло на солнце.

Выпей же, земля, слёзы радости, что блещут в моих глазах, потому что я стою на пороге великого Чуда. Солнце озаряет тебя закатными лучами, земля моих предков. Вместе с закатом закончится моя прежняя жизнь, а утренняя заря ознаменует начало Нового Смысла.

Я предчувствую...

Я предвкушаю...

Я жду...

Я улыбаюсь...»

Энити очнулась оттого, что тёплые солёные ручейки катились по её щекам. Она вынырнула из нежного океана Песни, волны которого мягко перекатывали и укачивали её, властно владели ею. Его могучая сила не была разрушительна, она лишь ласкала и исцеляла. И она любила эту огромную стихию, разумную и всезнающую, как Бог. Пальцы Таори смахнули с её щёк слёзы.

Солнце озаряло струны арфы, прекрасные, совершенные, наполненные тысячами песен – мыслями о песнях, отголосками песен, мечтами о них. О, если бы Энити умела обращаться с этим чудесным инструментом! Королева, угадав порыв её сердца, возобновила игру, и звуки музыки, как стайка бабочек, защекотали всё тело потерянной странницы. Их легчайшие, как пух, поцелуи побуждали закружиться и помчаться на носочках ног, и у Энити вырвался танец.

Её руки взлетали к светлому небу, и оно улыбалось ей, не осуждая за неуклюжесть. Плечи ёжились совсем не грациозно, но падающие лепестки осыпали их аплодисментами за самое главное – за искренность. Её ноги не обладали изящной силой мышц балерины, но казалось, будто сама земля несла её, щекоча атласным ковром травы.

Королева оставила арфу, но музыка продолжала звучать. Белое покрывало на её правом плече реяло в лёгком ветерке, когда она раскрыла руки, словно крылья, навстречу Энити, но не обняла, а обвила ответным танцем. Её движения повторяли движения странницы, угадывая их с мудрой, тактичной чуткостью и ясновидением, какие бы странные и чудные коленца Энити ни выкидывала в порыве своего душевного экстаза. В исполнении Таори они уже не казались нелепыми и неуклюжими, приобретая грацию и красоту. Королева будто переводила на свой язык сбивчивую танцевальную «речь» гостьи, и танец превращался в песню. Куда бы Энити ни кинулась – к деревьям ли, к беседке ли, Таори следовала за ней, порой ограждая её от самых странных причуд, которые грозили неумелой плясунье падением. Её руки ловили и разворачивали Энити, и она была им благодарна за их деликатную мудрость.