Ну ладно. Шильке понимал, что испытания в этом здании могут быть наиболее тяжкими, чем все, чего ожидал. Русские ничего не делали на шармака. Они были профессионалами. Дитер откупорил бутылку с коньяком и сделал большой глоток. Нет, ведь и сам он обязан повести себя столь же профессионально, ведь они предпочли бы, чтобы утром у него разваливалась голова, чтобы он едва держался на ногах, чтобы мысли у него путались. А перебьетесь! Шильке отставил пузатую бутылку и снял крышку с минеральной воды.

Допросы даже и не были бы особенно мучительными, если бы не факт, что необходимо было следить за каждым словом, вызывая при этом впечатление человека делового, расслабленного и охотного к сотрудничеству. Допрашивающие часто менялись. Как-то раз беседу вел мужчина, которого Шильке в мыслях назвал "чиновником". Характеризовался он тем, что его интересовали исключительно факты, даты, фамилии места, которые он трудолюбиво увековечивал в протоколах. Никаких личных замечаний или отступлений. Его противоположностью был "дядя Ваня", которого, собственно, ничего не интересовало. Он рассказывал о собственной семье, расспрашивал о детстве Шильке, строил планы на будущее, распространялся о нынешней ситуации Германии. Разговоры с ним, такие, "по душам", приводили к тому, что нужно было быть осторожным вдвойне. А "дядя" угощал немца то блинами, говоря, что "прямо от бабушки прибыли", то замечательным копченым мясом "это отец делал" и даже варениками со сметаной "это жена прислала, очень вкусны"[79]. Как же, как же. Шильке сочувствовал заключенному-повару, который, наверняка, готовил все это двумя этажами ниже, глотая слюнки от голода. Тем не менее, у бедняги имелся талант, и сам Шильке впервые попробовал русскую кухню, узнал, что такое пельмени и почему ими следует "отведывать".

Но самыми интересными были беседы с майором, который принимал его в самый первый раз. Вот он был мастером смены настроения. Когда во время милейшей беседы входил адъютант, майор, казалось, его не замечал. Несчастный лейтенант торчал по стойке "смирно" минут двадцать, прежде чем глаза его хозяина соблаговолили его заметить. Майор забирал папку, подписывал прием и, все так же, рассказывая анекдоты, читал какие-то журналы. Вдруг лицо его делалось строгим.

- Ну тааак, - цедил он, щуря глаза. – Все ясно. Теперь уже все ясно.

Не прерывая чтения, он вытаскивал из папки небольшой мешочек, развязывал шнурок и высыпал на столешницу горсть бриллиантов.

- Тааак, тааак, - ни на мгновение он не отводил взгляда от страницы. – Все знаем, - второй ладонью перебирал он блестящие камушки. – Ничего себе…

В такие минуты Шильке чуть кондрашка не хватала, стараясь проявлять безразличие. Потом он не покрывался только лишь потому, что представлял себе, что погружает лицо в миске с ледяной водой.

Во время одного из допросов майор, оторвав наконец-то взгляд от текста, бросил:

- Ну как, видите? – глянул он на бриллианты. – Плохие люди, плохие, не дают жить, - минута раздумий. – Это же авгиевы конюшни, только я же не Геркулес.

Шильке чувствовал, как в нем все закипает.

- Вы знаете, что это такое?

- Бриллианты?

- Вы их уже видели?

- Один камень похож на другой. Черт его знает, те это или не те.

- А вот расскажите мне, пожалуйста, где вы столкнулись с бриллиантами?

Шильке тяжко вздохнул, только этот вздох был деланным. Он прекрасно владел собой… Хотя, возможно это было только его искренним желанием.

- Приняв мой план проникновения в преступный мир, по моей просьбе директор Колья Кирхофф присал мне немного камушков. А к ним доллары, фунты и множество других полезных мелочей.

- Ага, и вы все потратили. Прошу прошения, не потратили, но использовали?

Шильке начал крутиться на стуле. Главное, не пересолить с актерством.

- Ну… Доллары и фунты – да. Потратил.

- А бриллианты?

- А кто бы их так тщательно пересчитывал? Тем более, после войны.

- И это означает…

- Кое-чего у меня осталось.

- А конкретно, сколько?

- Ну… Немного осталось. – Шильке нервно потер подбородок. – Конкретно, все остались.

- Холмс об этом знал?

- Не имею ни малейшего понятия. Хотя сомневаюсь, между нами было определенное различие в подходе к делу.

- Скажите, пожалуйста, что за разница.

- Ну, понимаете, он сражался за свою страну, за свою родину. А я… Я сражался за всеобщий мир во всем мире.

Майор понимающе усмехнулся.

- Насколько я понимаю, бриллианты до сих пор находятся в вашем владении?

- В определенном смысле. Они спрятаны в беседке возле тайного хода в лагерь. Вместе с моей летной курткой, автоматом Томпсона и немецкими документами.

Русский перегнулся через стол и похлопал Шильке по плечу. После этого он встал, открыл шкаф и бросил на стол американскую куртку и "томмиган".

- Красивые вещи. Будет лучше, если вы оставите их себе на память. В особенности, автомат весьма способен пригодиться в городе, власть в котором сейчас захватывают мародеры.

Майор вновь занял стратегическую позицию за столом и вернулся к извлеченном из папки документу. Шильке не успел насладиться чувством облегчения.

- О! – потряс майор листком. – Джульен Боу. Он уже у нас в руках и всех сдает.

Очередной инфаркт, а по крайней мере – его первые признаки.

- Ну да, всех сдает!

- Я знаю Джулиена Боу, - с громадным трудом Шильке старался удерживать спокойный, безразличный тон.

- Как это "знаю". Ведь вы же застрелили его на крыше Вертхайма.

Шильке рискнул пошутить:

- Так кого же вы схватили, раз я Боу застрелил?

Русский начал смеяться.

- А наши службы способны вытащить покойничка даже из могилы. Что у вас с ним было общего? Он был замешан в ваше следствие, касающееся мошенничества с произведениями искусства?

- Вовсе нет. Мне были нужны какие-нибудь компрометирующие материалы на Крупманна, потому что у меня уже начала гореть земля под ногами. Мысль эту мне подсунул Барбель Штехер, человек из преступного мира много знал об интересе гестаповца к материальным ценностям. А по моей просьбе его запеленговал Холмс.

- И вы позволили скрыться британскому агенту. Холмс помогал вам с этим?

- Нет, герр майор. Я получил от англичанина интересующие меня материалы, впрочем, все это есть в моем деле.

- Он дал это за так, даром?

- Герр майор, я был в мундире абвера. Отдал за то, что я его не арестовал.

- Ну да, да.

- Я и не ожидал, что он убежит. Я дал ему на словах гарантию неприкасаемости, а этот трус не поверил мне и сбежал. Поставив меня, тем самым, в неудобной ситуации.

- Почему в неудобной?

- Потому что я уже написал в рапорте Титцу, что запеленговал его и веду наблюдение. Мне грозила компрометация, а то и что-нибудь хуже. Потому мы организовали фиктивную перестрелку на крыше, чтобы спасать мою задницу.

- Понятно.

Снова чувство облегчения. Русский сказал на одно слово больше, чем надо. "Понятно". Вроде и ничего, но он не спросил, откуда взялась оригинальная английская радиостанция в руках абвера. Если бы Джулиен Боу и вправду сидел у него в подвале, он разыграл бы все по-другому.

- На сегодня вроде как все. Я ведь вас не замучил, правда?

- Ну что вы.

Охранник провел немца в комнатку, в которой Шильке уже успел обжиться. Он сел на диван, мрачно глядя на трясущиеся руки. Не было сил даже пот с лица оттереть. Только охранник не дал времени долго раздумывать. Он с треском открыл дверь.

- Выхади! С вещами!

С вещами на выход. Эти слова Шильке уже знал по историям о Лубянке. Это могло означать только две возможности. Перевозка в другую тюрьму или лагерь или поход под ближайшую стенку. Несколько не соображая, Шильке начал собирать свое барахло. Погоди, он что, должен идти с автоматом в руках? Выходит, его ведут не на казнь. Они хотят, чтобы он так думал, не сомневался. С пустой обоймой много чего не сделает, а вдру – в последний момент – признается. Господи! Шильке едва удерживался на ведущей вниз лестнице. Кожаная куртка весила все больше. На первом этаже немец никак не мог отдышаться. Пойдут ниже, в подвал? Или все это лишь знаменитый русский "Большой Театр"?