— Это большая честь для меня, — выдавил из себя Годрик, лихорадочно обдумывая слова Императора. Намёки Императора для него, наконец, обрели форму, и теперь в юном графе боролись страх перед отцом и острое желание занять его место. А там, пользуясь безграничным доверием Императора, он сможет достигнуть весьма и весьма много.

Старый Император видел эту внутреннюю борьбу, идущую в душе его собеседника, и внутренне радовался своей удачной идее, внести раздор в семейство Нортрем. Умрёт или нет сам герцог Савойский в итоге не так и важно, хотя первый вариант Императора устроил бы больше.

В это время дверь кабинета приоткрылась и внутрь зашёл граф Рабле, выполнивший поручение Императора и спешащий к своему господину. Он поспешно пересёк кабинет и занял своё привычное место за спинкой кресла Императора.

— Анри, ты задержался, — тихо проговорил правитель. Все самые главные слова были сказаны, теперь оставалось только ждать реакции юного графа. — Я сильно устал, проводи меня в спальню. Чтобы выдержать церемонию в Храме мне понадобится много сил. Ты же, Годрик, отправляйся готовиться к своей миссии. Если у тебя будут вопросы по особенностям ритуала, можешь смело обращаться к канцлеру Борнэ. Он большой знаток различных правил и традиций. И не забудь о том, что я тебе говорил.

На этом разговоры были закончены. Император отправился отдыхать, радуясь, что сумел досадить ненавистному герцогу Савойскому, набравшему слишком уж много власти.

*

К полудню всё было готово к предстоящей церемонии. На улицу высыпало множество народа, желая насладиться вычурной помпезностью и скорбным величием проводов в последний путь члена Императорской семьи. Великого князя Эдуарда в народе любили — он был справедлив, предельно честен и щедр, три качества, столь редко встречающиеся среди представителей сильных мира сего. А ещё он был напрочь лишён каких бы то ни было властных амбиций, даже не помышляя о возможности когда-нибудь оказаться на троне.

Ровно в полдень на всех городских храмах ударили в колокола. Столица утонула в протяжном гулком звоне, полном скорби и печали. Тяжёлые створки дворцовых ворот распахнулись, выпуская наружу траурную процессию. Впереди на высоком гнедом жеребце ехал Годрик Нортрем, граф Фомс. Длинные чёрные волосы развевались на ветру. Хищный взгляд был устремлён вперед. В глазах застыла вековая скорбь. По рядам публики прокатился шумный вздох. То, что сам Император в силу здоровья не сможет возглавить процессию, понимали все, и заранее гадали, кто же заменит его. Ответ стал неожиданностью для большинства жителей города и окрестностей, хотя бы потому, что большей части зрителей молодой мужчина, возглавлявший процессию, не был знаком в лицо.

Следом за молодым графом неспешно двигался катафалк, влекомый парой слепых лошадей. Головы их были украшены высокими плюмажами, цветов Императорской семьи. Два закрытых гроба, покоящиеся на возвышении самого катафалка укрывали покрывала с гербом Империи. Всё выглядело величественно и степенно, хотя от открытых гробов в последний момент пришлось отказаться, слишком неестественный цвет был у покойников.

Следом за катафалком пешком тянулись знатнейшие придворные. В первом ряду шли трое: справа, тяжело опираясь на посох, вышагивал Верховный маг Эрафиус; слева мелко семенил ногами раздосадованный начальник тайной полиции Эраст Нортрем, герцог Савойский; в центре гордо вскинув голову, чеканя шаг, двигался граф Фоскье. Далее тянулись прочие придворные, среди которых любознательные зрители могли разглядеть и старого, растолстевшего в последнее время канцлера Борнэ, и щеголяющего в парче, расшитой золотом, Имперского казначея Дирака, и личного секретаря Императора графа Анри Рабле. Замыкали процессию прочие придворные и мелкое дворянство, съехавшееся с близлежащих земель и удостоенное чести поучаствовать в траурной церемонии.

Знающему человеку сразу бросилось бы в глаза, что, не смотря на всю помпезность и внешний лоск, по количеству громких имён процессия была скудной. Слишком многие не смогли добраться до столицы из-за той поспешности, с которой были организованы похороны. А кто-то попросту решил понаблюдать за действом со стороны, не принимая в нём участия.

Процессия двигалась медленно и скорбно. Стихли давно колокола, и даже народ сохранял почтительное молчание. Звонкий стук копыт по мостовой был единственным звуком нарушающим тишину.

Вскоре дома как будто расступились, выпуская процессию на центральную площадь. Здесь уже праздных зевак практически не было. Весь периметр площади был оцеплен так, чтобы не допустить присутствия посторонних. Конечно, из-за спин гвардейцев народ напирал, но суровые воины бранным словом и крепкой рукой сдерживали толпу.

Годрик медленно и степенно пересёк площадь, не сбиваясь с темпа, который задавал, и остановился возле широкой мраморной лестницы, ведущей ко входу в Храм.

Ступени храма были заполнены священнослужителями, среди которых особенно выделялся архиепископ Лонский, высокий статный мужчина, с легкой сединой в волосах и бороде и живым, полным огня взглядом. Он размахивал кадилом и громким зычным голосом читал слова священных текстов.

Годрик спешился и тут же склонился в глубоком поклоне, выражая смирение власти мирской, перед властью Божественной. На этом его миссия была выполнена. Теперь телами покойных должны были заниматься только слуги Богов.

Священники под звуки непрекращающихся молитв тут же взялись за дело. Гробы с телами были сняты с катафалка и со всей почтительностью занесены в Храм.

Процессия, сопровождавшая гробы всё это время, распалась. Меньшая часть, наиболее знатная, проследовала внутрь для участия в огненном погребении. Что же касается большей части, состоящей из мелких дворян, то они заполнили площадь, тихо переговариваясь и полушепотом обсуждая всю несуразность происходящего действа. Кто-то возмущался отступлениям от традиций, кто-то недоумевал о закрытых гробах, а кто-то уже, забыв обо всём, обсуждал личные дела.

— Где это видано, чтобы меня, урожденного барона Годэ, не пускали в Храм, — громко выговаривал полный лысоватый мужчина своему спутнику, молодому красивому парню лет двадцати, который слушал его весьма внимательно и почтительно. Хотя, если взглянуть со стороны, было заметно, что юноше нестерпимо скучно и почему-то стыдно. — Хотя кому я это говорю, тебе этого всё равно не понять. Если бы не моя протекция, твоя семейка до сих пор проживала бы в нищете, совершенно забыв о благородной крови, текущей в ваших жилах. Поместье Ваше в залоге и того и гляди будет продано за долги.

— Да, господин барон, — тут же согласился юноша, замечая, что мужчина начинает злиться.

Однако вместо того, чтобы успокоиться, мужчина ещё больше рассвирепел.

— Ничего ты не понимаешь, Витторио. Всё, что у тебя есть это смазливая мордашка, да происхождение, благодаря которому я пошёл на такие жертвы и согласился заключить этот брак. И что теперь? Мало того, что меня, барона Годэ, не пригласили в Храм, где собралось всё высшее дворянство, так теперь ещё в Империи на пару месяцев объявят траур. В итоге, наша свадьба откладывается. А между тем твоему отцу уже сполна заплачены откупные.

— В этом нет моей вины, господин барон, — покорно отозвался юноша, заметно напрягшись в ожидании очередной вспышки гнева своего будущего мужа.

— А кто ещё, если не ты? Почему я теперь должен ждать до свадьбы, чтобы вступить в свои законные права? Отвечай, — вскипел мужчина, отчего его тройной подбородок заходил ходуном.

Юноша смущенно покраснел, оборачиваясь по сторонам и замечая, что они привлекают внимание окружающих. Ему было нестерпимо стыдно за свою беспомощность и подчинённое положение. Он согласился-то на брак с бароном, лишь поддавшись на уговоры отца, который обещал ему жизнь в достатке и роскоши. Однако уже сейчас юноша понимал, что семейная жизнь его будет напоминать ад, при этом прав у него будет не больше, чем у простой прислуги. Только вот отменить что-то уже было невозможно — откупные были заплачены, и весьма не малые откупные. Уж что-что, а «продавать» своих детей его отец умел. Вспомнить хотя бы его младшего брата Алексиса, которого отец отдал на откуп даже без обязательства заключения брака. Где он теперь? Живя в поместье вдали от столицы, Витторио лишь изредка получал вести о своём младшем брате, который, получив через одного из покровителей титул виконта, порвал все связи с семьёй. Оказавшись в Лонсе в обществе барона Годэ, своего будущего мужа и покровителя, Витторио рассчитывал встретить при дворе брата, но пока все его расспросы заканчивались ничем. Уже более недели Алексиса при дворе никто не видел и, где он, не знал.