Если до этого разговора Лёня ещё надеялся найти какое-то оправдание этому человеку, то теперь оставалась только месть. Он не слушал уговоров отца и матери, вновь призывавших уехать из страны. Теперь это уже не имело смысла. Все его мысли, все чувства были заняты одной навязчивой идеей — свершить правосудие.

На 30 августа у председателя ПЧК был назначен приёмный день. Эту дату и выбрал Лёня для осуществления задуманного. Все его действия с этого момента были подчинены чёткому плану. Что будет после, его совершенно не волновало. Со смертью Влада никаких «после» уже не существовало. Лёня ещё продолжал дышать, двигаться, говорить, но всё, что у него было, это прошлое.

С самого утра он отправился на Марсово поле и долго выбирал велосипед. Ему нужен был транспорт, чтобы добраться до места, а пользоваться услугами извозчиков он не мог. В первую очередь потому, что не хотелось подставлять ни в чём неповинного человека, ведь его могли потом привлечь как соучастника.

— Отличная модель, молодой человек, — распинался перед ним маленький полный мужчина, с хитрыми глазками, — не новый, но вполне в хорошем состоянии.

— Сколько? — поинтересовался юноша.

— Десять за прокат, — быстро заговорил мужчина, — кроме того придётся оставить залог в 500 рублей.

Такой суммы у Леонида не было. Почему он заранее не подумал о залоге? Почему не предусмотрел такой возможности? Деньги можно было найти дома, взять у отца, но драгоценное время будет потеряно. Руки юноши с силой сжались в кулаки. Взгляд опустился вниз, выхватывая поблёскивающий на солнце перстень. Единственное, что осталось от Влада. Решение пришло моментально.

— Возьмёшь в залог? — спросил он, сдёргивая с пальца кольцо и протягивая его мужчине.

Тот, чуть прищурившись, начал внимательно осматривать перстень. Он вертел его в руках, несколько раз попробовал на зуб, даже высказал неудовольствие, что на поверхности «какая-то каляка намалёвана».

Лёня сдерживался из последних сил, чтобы не сорваться, когда его «святыни» так нагло и брезгливо касались.

— Ладно, годится, — наконец вымолвил мужчина. — Но чтобы к вечеру велосипед вернулис, а то плакал ваш залог.

Лёня бросил прощальный взгляд на кольцо. Глаза сами собой увлажнились, как будто он расставался с частью своей души. Но отступать уже было поздно.

Через час Лёня подъехал к левому крылу дворца Росси, где располагался Комиссариат внутренних дел. В огромном вестибюле его встретил швейцар, который тут же сообщил:

— Товарищ председатель ещё не прибыли-с, — после чего тут же потерял интерес к молодому посетителю.

Лёня спокойно прошествовал к креслу и уселся за небольшой столик, стоящий возле окна. Началось томительное ожидание. Сейчас, когда вся его затея вышла на финишную прямую, он уже нисколько не переживал. Лёня практически достоверно знал, что возможно будет убит, но этот факт воспринимался им лишь как долгожданное избавление от тяжести жизни и воссоединение с Владом. Образ любимого, его робкие прикосновения, горячие губы, серо-голубые пронзительные глаза всплывали тотчас же, стоило Лёне прикрыть веки или расслабиться. Он манил, звал за собой. Лёня даже почти явственно мог различить тихий шёпот знакомого голоса: «Я жду тебя…» В этот момент Лёня как никогда понимал своего брата, решившегося на самоубийство. Возможно его так же что-то звало туда, за грань…

Послышался громкий гудок, к зданию неспешно подъехал автомобиль. Входные двери распахнулись, впуская внутрь здания маленького, мерзкого человечка, с перекошенным пенсне на крючковатом носу. Сколько ещё смертных приговоров будет подписано сегодня? Сколько безвинных людей умрут? В этот момент он показался Лёне самым отвратительным существом в свете.

Всесильный председатель ПЧК, не оборачиваясь по сторонам, бодро двинулся лифту. Леонид резко поднялся. В несколько шагов он преодолел разделяющее расстояние, на ходу вынимая руку с револьвером. Двери лифта раскрылись, раздался выстрел. Пуля попала в голову, в затылок. Тело хлопнулось об пол. Раздался крик швейцара, послышались торопливые шаги бегущих людей.

Леонид внезапно осознал, что его месть уже свершилась, так быстро и нелепо. Тот, кто подписал Владу смертный приговор, сам был мёртв. Неожиданно накатил страх.

Первоначально юноша не планировал бежать, спасаться. Дальше рокового выстрела его мысли не заходили. Но в этот момент сработали какие-то древние, животные инстинкты. Даже не выбросив револьвер, Лёня бросился на выход и вскочил на велосипед. Кепка где-то потерялась, волосы были растрепаны, глаза горели.

Конечно его поймали, на Миллионной, после неудачной попытки скрыться в одном из домов. Арест Леонид воспринял спокойно, он не стал сопротивляться, отстреливаться. Недолгое помутнение рассудка после свершившегося акта возмездия прошло, оставляя место лишь растерянности и странному безразличию к происходящему. Дальнейшая судьба его не очень-то и интересовала.

Потянулись нескончаемые допросы. Лёню запугивали, избивали чуть ли не каждый день, пытаясь найти сообщников, приписывая несчастному юноше участие в масштабном заговоре. А он в ответ шутил и открыто издевался над следователями. На все вопросы о причинах, побудивших его к убийству, отвечал коротко:

— Я мстил за убитого друга.

Ему не верили. Эти люди, дорвавшиеся до власти, во всём искали материальную сторону. Жажда власти затмевала их разум.

А в это время по всему Петрограду шли аресты, забирали каждого, кто хоть мало-мальски знал Леонида: семью, друзей, сокурсников по институту, просто случайных знакомых. Арестовали восьмидесятичетырёхлетнего отца Алексия, который воспринял происходящее с свойственным ему смирением. Забрали даже хозяина дома, куда, спасаясь от погони, забежал Леонид. Чудом удалось избежать ареста Сержу, который в это время находился в Москве, и Кузмину — сказалась близкая дружба с наркомом иностранных дел Чичериным.

Зато именно в тюрьме, в одиночной камере, куда лишь изредка подсаживали подставных агентов в надежде разговорить заключённого, Леониду так легко, так искренне писалось. Стихи рождались сами, как будто вырываясь из души. Потому что он верил в правильность своего поступка. Его душа сияла, он выполнил своё последнее предназначение и теперь жаждал только одного — уйти, уйти туда, куда ушёл Влад.

Что в вашем голосе суровом?

Одна пустая болтовня.

Иль мните вы казенным словом

И вправду испугать меня?

Холодный чай, осьмушка хлеба.

Час одиночества и тьмы.

Но синее сиянье неба

Одело свод моей тюрьмы.

И сладко, сладко в келье тесной

Узреть в смирении страстей,

Как ясно блещет свет небесный

Души воспрянувшей моей.

Напевы Божьи слух мой ловит,

Душа спешит покинуть плоть,

И радость вечную готовит

Мне на руках своих Господь.

Можно ли убить человека и быть счастливым от этого? Да. И жизнь Леонида стала прямым подтверждением этого.

В тот сентябрьский день, когда свет и тьма равны, Лёня был расстрелян. Ему было всего двадцать два. Он смеялся в лицо своим палачам, бессильным сломить юное пылкое сердце. Они были слепы в своей злобе. Им не дано почувствовать сияния в своей груди, они не любили.

Я был один и шел спокойно,

И в смерть без трепета смотрел.

Над тем, кто действовал достойно,

Бессилен немощный расстрел.

*

Через несколько дней все арестованные по делу Леонида были выстроены шеренгой посреди Петропавловской крепости. Более восьмисот человек, согнанных сюда со всего города. Вперёд вышел мужчина в кожаном пиджаке с револьвером на портупее и громко начал зачитывать приговор. Сильный ветер рвал его слова, так что до слушателей доносились лишь отдельные фразы