Постановка стремительно развивалась, картины сменяли одна другую, гости вначале смотревшие на происходящее с разумной снисходительность к юным талантам, еле могли спрятать саркастические улыбки, прикрывая рты надушенными платками.
Во время очередного поэтического выхода Лёни у барона Врангеля из глаза выпал монокль, а Анна Андреевна Горенко-Гумилёва, уже во всю смеялась над нескладными рифмами, украдкой нашёптывая что-то мужу на ухо. Стало ясно, что это провал. Драма обернулась фарсом.
В довершение представления на сцену выскочила босоногая Лулу с подругами и принялась отплясывать какой-то диковинный, ни на что не похожий танец. Музыка сбивалась всё чаще, Влад готов был чуть ли не разреветься от обиды и только взгляд Леонида, который он периодически ловил на себе, позволял сохранять присутствие духа.
Прозвучали последние аккорды, и мальчик сорвался с места, уносясь прочь, чтобы спрятаться и забыть этот позор.
Аплодисменты всё-таки раздались, но какие-то вялые, неуверенные, идущие не от сердца, а только лишь из вежливости, чтобы не обижать хозяев дома.
Ноги сами собой принесли Влада в комнату Лёни. Дверь захлопнулась за его спиной, и мальчик безвольно опустился прямо на пол рядом с кроватью. На глазах навернулись слёзы. Хотелось быть сильным и смелым, вот только чувство обиды на весь мир заполняло душу. Произошедшее казалось ужасной, непоправимой трагедией.
Он спрятал лицо в ладонях, размазывая по напудренным щекам слёзы, которые продолжали литься нескончаемым потоком.
Краем уха мальчик уловил звук стукнувшей двери и тихие шаги. Рядом кто-то опустился на колени и обнял за плечи.
— Влад, не плачь. Это только первая наша попытка, — раздался тихий голос Леонида.
Ему самому было больно и обидно, но перед лицом младшего товарища не хотелось показывать слабость.
— Пойдём вниз, гости ждут, — проговорил Лёня после некоторой паузы.
— Я никогда больше не буду играть и участвовать в спектаклях, — резко, переходя на крик, заговорил Влад. — Никогда! Никогда! Никогда…
— Всё хорошо. Тебя никто не заставит больше в этом участвовать. Не бойся, — успокаивал его Леонид, обнимая и прижимая к себе. — Я обещаю, что больше никогда и никому не дам тебя в обиду. Ты мне веришь?
Неожиданно Влад чуть успокоился и поднял заплаканное лицо от ладоней. Взгляды юношей вновь встретились, устанавливая какую-то незримую связь.
— Веришь? — одними губами переспросил один.
— Верю! — коротко ответил другой.
К гостям Леониду пришлось возвращаться одному. Кто-то уже уехал, но большая часть приглашённых обосновалась в гостиной, отдавая должное закускам и напиткам, предложенным заботливыми хозяевами, и обсуждая прошедшее представление.
— Ваш сын стал совсем взрослым, comme il faul, — озвучила Акиму Самуиловичу общее мнение Анна Аркадьевна. — Конечно, он ещё слишком молод и требовать от него многого рано, но задатки налицо.
— Да-да, des roses sur le neant, — подхватил Судейкин, вспомнив что-то из строк, произнесённых Леонидом. — Ему надо непременно развивать свой талант.
Верили ли эти люди сами в то, о чём говорят, или просто пытались угодить миллионеру и филантропу, любившему младшего сына до глубины души и прощавшему ему с младенчества любые шалости.
— Спасибо, господа и дамы, — коротко отвечал Аким Самуилович. — Я понимаю, что не всё получилось из задуманного, но молодёжь так самонадеянна. А ошибки, кто же не совершал их в юности, когда сердце ещё горячо и разум не властен над ним.
Разговоры не стихали до глубокой ночи. Леонид, верный долгу гостеприимства, вежливо общался с гостями, но сердце его и мысли были вместе с Владом, который так и не спустился в гостиную. Будь его воля, он бы тоже не стал выслушивать этих бесконечных снисходительно-покровительственных высказываний в свой адрес. Ведь никто… никто… так и не удосужился высказать открыто, что ему не понравилось. Но взгляды, насмешливые полуулыбки и перешёптывания за спиной говорили лучше всяких слов.
Единственным чьи слова поразили в этот вечер был отец Алексий. Старец не задержался надолго в гостях и, когда Лёня, провожал его до дверей, тихо, но внушительно, произнёс.
— Мне сложно судить о сегодняшнем представлении, сын мой. Я слишком далёк от этого. Но был один момент, когда твои глаза горели настоящим, живым огнём. Так каждый истинно верующий смотрит лишь на Бога. Этот взгляд говорит лучше всяких слов. Сохрани этот огонь и тогда твоя жизнь будет наполнена настоящим, вечным сиянием.
Двери за священником уже закрылись, а Леонид всё стоял в прихожей пытаясь разгадать эти странные, диковинные слова.
========== 1914 ==========
Прошло больше года с памятного спектакля. Леонид за это время окреп, возмужал и ещё сильнее вытянулся. Он с отличием окончил гимназию и теперь являлся студентом первого курса экономического отделения Политехнического института. Вот только выбор места обучения не был велением души, которая всё сильнее стремилась к поэзии.
Свободное время Лёня проводил в «Бродячей собаке», куда его однажды привёл Кузмин. Лишь в кругу петербургских поэтов, казавшихся ему небожителями, на время спустившимися с Олимпа, он чувствовал себя своим.
А ещё он писал, робко, неумело, но очень искренне, шаг за шагом развивая стихотворный талант. Если Влад после первого поражения сдался, опустил руки, то Лёня лишь с удвоенным упорством принялся работать, выворачивая себя наизнанку. Его стихи были полны юношеского максимализма и смутной, ещё не осознанной окончательно, влюблённости.
Наступило лето и всё многочисленное семейство, за исключением Акима Самуиловича, по давней традиции перебралось на дачу под Одессу. Большой двухэтажный дом, стоящий на берегу моря, вмиг наполнился шумом и смехом.
По маленькому саду носились, играя в догонялки, непоседливая Лулу и неуклюжий Никс, который за последнее время стал чуть ли не членом семьи. Лёня с Владом, которого родители отпустили на лето, что-то тихо обсуждали в беседке, почти полностью скрытой от посторонних глаз разросшимся плющом.
Роза Львовна, мать Леонида, ставшая на летнее время главой этого неспокойного семейства, взирала на молодёжь с некоторой снисходительностью и лёгкой полуулыбкой. Дети всегда были для неё смыслом всей жизни.
Сам Лёня на отдыхе отбросил привычную серьёзность и стал практически центром этого полушутливого общества, сложившегося в дачном посёлке. Лишь наедине с другом его глаза вновь обретали задумчивую сосредоточенность и какую-то тайную, глубоко спрятанную тоску.
Несмотря на то, что Влад за последнее время изменился и назвать его мальчиком уже не получилось бы при всём желании, для Лёни он так и остался тем, кого необходимо защищать любой ценой.
Периодически к шумному семейству присоединялись соседи с окрестных дач и тогда веселье могло не смолкать до самого утра. Играла музыка, ставились спектакли и сценки, обсуждались последние новости и только вышедшие в печать книги. Много говорилось о возможной войне с Германией, но всё это казалось скорее шуткой, чем приближающейся реальностью.
Особенно часто к ним захаживала Елизавета Михайловна Штольман с дочерью Мэри. Жена и дочь крупного хлеботорговца, они снимали ближайшую дачу. С самого начала летних каникул Елизавета Михайловна повела настоящую охоту на Лёню с целью заполучить его в зятья. Мэри уже перевалило за двадцать, а она всё ещё была не замужем. Того и гляди останется старой девой.
Леонид же был идеальным кандидатом. Ему только исполнилось восемнадцать, он был умён, обходителен, вхож в лучшие дома Санкт-Петербурга, а самое главное в будущем весьма богат. Пусть он был младшим из сыновей Акима Самуиловича, но несомненно наиболее любимым. Чем не пара для Мэри?
Вот только каштановые локоны, круглое лицо и пухлый рот девушки нисколько не тревожили Лёню. Его ночные сны всё чаще и чаще будоражили тонкие скулы, чуть вздёрнутый подбородок, тёмные непослушные волосы и серо-голубые глаза, обрамлённые чёрными ресницами. Глаза, в которых можно было утонуть, лишь единожды взглянув. Глаза Влада.
