Прошло почти два месяца с моего последнего письма, и вы уже, наверное, начали волноваться о моём здоровье и самочувствии, особенно после постигшей меня опасности впасть в скверну. Но, могу Вас уверить, всё налаживается к лучшему.

Приближается зима. Уже выпадал первый снег, но быстро стаял. Жизнь в городке с отъездом студиозусов практически замерла. Что же касается тех двоих, чьи имена я теперь не упоминаю, ставя в один ряд с великими грешниками Хамом и Бером, то письма мои возымели действие, и они вынуждены были с позором покинуть город, вызванные своими разгневанными родителями. По словам местного аббата, до него доходили слухи о том, что оба они покончили с собой. Если это действительно так, то, не желая отринуть свою постыдную страсть и искренне раскаяться, положившись на всепрощение Господа нашего, они совершили воистину смертный грех. Теперь душам их уготован вечный ад. О чём я нисколько не жалею.

В тот же день, когда аббат рассказывал о судьбе этих несчастных, я познакомилась с одним немецким дворянином. Его зовут барон Михель фон Окулофф, он родом из Бад-Гарцбурга, что в Саксонии. Ему слегка за тридцать, он невероятно образован, остроумен, галантен — настоящий образец человека светского и утончённого. Мы познакомились на вечере, который устраивал местный градоправитель по случаю годовщины своего назначения. Разве это не знак свыше?

Народу собралось много, но барона я увидела сразу же. Он появился ближе к полуночи, когда гости уже веселились вовсю. После никто из моих знакомых так и не смог сказать, откуда он взялся, и кто его пригласил. Да и так ли это важно?

Что же до внешности… У некого невероятно живые глаза, тёмные как смоль волосы с проскальзывающей сединой, небольшая испанская бородка и потрясающая плавность движений. Несмотря на лёгкую хромоту, кажется, что он может в любой момент пуститься в пляс.

А как он умён! В тот день мы разговаривали около часа, но его познания об античном искусстве, о театре, о природе вещей меня просто потрясли. Почему наши, русские мужчины не бывают такими? Я даже рассказала ему о своих неудачных знакомствах. Мне было важно понять, разделяет ли он моё негодование и осуждение столь кощунственных отступлений от Божьих заветов. И знаете, что он мне ответил?

— Фройляйн Кутяпкина, Вы не представляет, какое наслаждение доставляете мне своими размышлениями о грехе, — сказал он, своим глубоким, проникновенным голосом. — Скажу больше, если бы не все эти мужчины, мы бы, возможно, никогда не встретились. Слушать Вас — наивысшее счастье для меня. Вы — святая!

Представляете, тётушка, он так и сказал «святая»! Услышать это от столь умного и образованного человека — наивысшее счастье.

С тех пор мы проводим с Михелем целые дни, обсуждая всё на свете. Мы говорим о религии, истории, искусстве. При этом он нисколько не посягает на мою добродетель, считая это даже кощунством. Только сегодня он уверенно заявил мне, что я воплощённая Богоматерь. Ах, какое это счастье иметь такого друга и собеседника, способного оценить и понять мою душу.

Барон всецело уверен, что судьба готовит для меня высокую участь, ибо «столь славной и чистой девушке не пристало стирать пелёнки и ублажать мужа». Мой удел — «судьба Богоматери, святой подвижницы или благоверной мученицы». Как же он прав! Я чувствую это всей душой!

Ещё раз поздравляю с днём ангела. Любящая Вас, Аграфена Кутяпкина.

1 января 178*

Милая моя тётушка, как же я по Вам скучаю. Только Вы, обладая тонкой душой, всегда понимали и поддерживали меня. Сейчас, когда Михель уехал, мне совсем нечего делать. Из дома я практически не выхожу, чтобы не быть объектом насмешек ничего не понимающих обывателей, которые все как один погрязли во грехе. Остались ли ещё чистые люди в городке? Не знаю… Всюду я вижу порок и скверну! Как только раньше я этого не замечала?

Живот ощутимо растёт и эти никчёмные людишки свято уверены в том, что барон фон Окулофф меня обрюхатил, а после сбежал. Никогда им не понять всё величие души Михеля, всю его честность и чистоту. Да и клянусь матерью небесной, между нами ничего не было такого, за что мне было бы стыдно. Я всё ещё чиста пред Богом, и дитя, которое я ношу, верно, будет порождением самого святого духа.

Где это только осознать местным жителям, которые смеются надо мной и считают падшей женщиной. Но ничего, со временем они поймут, как ошибались, и будут умолять о прощении, лобызая мои стопы. Богоматерь тоже страдала…

Лишь один Михель понимал и обнадёживал меня, пока был здесь. Я даже думала, что он предложит сочетаться браком, чтобы своим добрым именем пресечь толки, но он так спешно уехал… Верно, просить благословения родителей на столь ответственный шаг…

Когда же я громко высказалась о непорочности своей, даже местный аббат обвинил меня в кощунстве, граничащем с ересью. Уж Вы-то, добрая тётушка, верите мне?

Мыслями всегда с Вами, Аграфена Кутяпкина.

1 мая 178*

Вчера я разрешилась от беременности. Это было воистину ужасно. Родила я двойню, девочку и мальчика. И если девочка ничем не отличается от обычных младенцев, то мальчик настоящее порождение Сатаны: весь покрыт густой шерстью, с пустыми бельмами вместо глаз и явственно проступающими рожками на голове. Повитуха, принимавшая роды, сошла с ума, да и мне сомой только глубокая вера позволила пережить этот ужас.

Михеля так и нет. Будь он проклят до второго пришествия за то зло, что совершил мне. Подумать только, я такая чистая и праведная не разглядела рядом с собой самого великого искусителя. Ну да нет ничего непоправимого, что нельзя было бы исправить молитвой и воздержанием. Отныне ни один мужчина да не коснётся меня.

Что же касается гнусного плода, который у меня даже язык не поворачивается назвать своим дитём, то мною совместно с нянькой Агафьей было принято решение, придать его святому крещению, дабы морок развеялся.

За неимением наших, православных храмов, обратиться для этого пришлось к местному аббату, который хоть и исповедует католицизм, но верует в единого Бога Вседержителя. Слёзно умоляла я его совершить крещение над обоими детьми, ведь хотя девочка и выглядела обычно, кто знает, насколько скверна проникла в её тело. Только большими пожертвованиями на нужды аббатства удалось склонить его совершить этот шаг.

Во время святого таинства вода, касаясь кожи жуткого младенца, тут же вскипала, превращаясь в едкий дым. И если девочка лишь радостно улыбалась, то мальчик ревел как раненный зверь, кожа его пузырилась волдырями, волосы облазили, открывая сочащиеся гноем язвы. К концу из-за дыма было вообще ничего не разобрать, и лишь выдержка аббата позволила довершить начатое.

Когда дым рассеялся, рядом с девочкой мы увидели в купели гнилую форель, всю сочащуюся червями и опарышами. Форель, тётушка! Форель! Форель! Козни сатаны нас да не коснутся. Но во всём этом ужасе есть и радость — девочка, которую я назвала Мария в честь Вас, оказалась чиста. Мне же теперь предстоит так много сделать, чтобы очистить город от скверны, наводнившей его.

Каждый день теперь начинаю я с чтения Библии. После приходит аббат и кропит святой водой стены дома, читая молитвы на изгнание злого духа. Но ведь не только мой дом посещал Михель, а значит, я должна донести до жителей города весь ужас произошедшего.

Да сохранит Бог всех на него уповающих! Любящая Вас Аграфена.

28 июля 178*

Вот и снова пишу я, милая тётушка, понимая всё то беспокойство, что испытываете Вы в последнее время. Жизнь моя наполнена непрестанной борьбой со скверной и грехом.

Я договорилась с аббатом и во всех домах, где бывал Михель (хотя правильнее звать его самим Сатаной), проведены службы и молебны. Более того я приказала вытащить из своего дома все вещи, которых могла коснуться рука нечестивого, и прилюдно сжечь.