— Как не помнить?! — вступил второй крестьянин. — Было шоссе.

— Ясно, было, — продолжал ученик. — Вы все спали, а я не спал, знаю, по какой дороге ехали. Видел и Нитрианские горы. Что я, Зобор не знаю?

— Какой там Зобор! — Крестьянин махнул рукой. — Любой бугор может обмануть, с толку сбить. А ведь стрельба была, стрельба поднялась. Кому в такую минуту дело до бугра? Когда у человека кишки вон, ему не до бугра, ему и впрямь плевать, как бугор называется, хоть бы и рожь росла на том бугре!

— А там была рожь. — Товарищ прервал его.

— Откуда вы это взяли? — накинулся на него ученик. — В это время — рожь? Сентябрь ведь.

— Ржаная стерня. Помню, бежал я по ржаной стерне.

— Вот как! А где же я тогда лежал? Я ведь лежал в клевере! А с клеверища отполз в кукурузу. А Карчимарчик кричал «хальт», «хальт». Потому что и немцы хальтовали. Скажете еще, что не хальтовали?!

— Ну кричали «хальт». Ведь и стрельба была.

— А Ранинец не кричал?

— И Ранинец. Должно быть, бедняге здорово досталось.

— А Имришко? — Мастер уже терял терпение. — Ничего с ним не случилось? Как все кончилось?

— С ним-то ничего не случилось. Его еще и командиром сделали. Ох, не хотел бы я быть в его шкуре, поистине.

— Это Имришко-то командир? А почему именно он? — Мастер заудивлялся. А может, это ему и польстило немного.

— А кому же, как не ему?! Кому-то надо мужиками командовать и держать их в узде. Карчимарчика хлопнули, ну наши ребята и не знали, что делать. Только я там не остался.

— И я, ей-ей, не остался.

— И я тоже. — Паренек даже поднялся. — Я-то уж тогда далеко был!

— А почему именно Имро? — продолжал выведывать мастер. — Неужто никого другого там не было? Почему именно его выбрали? Или сам напросился в командиры?

— Вот еще — напросился! Ведь это же не мед! Да кого еще они могли выбрать? Мишко, объясни-ка ты ему, ну скажи что-нибудь.

— Чего мне говорить? Выбрали его, знали, человек он мастеровой. Показался он им и как командир.

— Так ведь там был и Онофрей, — вставил мастер.

— Этот мужлан? — Крестьянин отступил на шаг. — Да кто бы такого забулдыгу и охальника стал слушать? Такого висельника и Гитлер бы испугался. Он и сам мог бы Гитлером работать.

— А как видишь, — покачал товарищ головой, — те гитлеровские шавки-вояки не испугались его. Это он их испугался.

— Да, дело было нешуточное. Хоть «мама» кричи. Я и животом стал маяться. До сих пор не проходит.

— А куда они пошли? Отошли-то куда?

— Бог его знает. Я-то не пошел. Благодарение небу, я дома. А на мужиков этих и на вашего Имро, ей-ей, очень даже дивлюсь!

Конечно, особого проку от этих разговоров мастеру не было. Ему нечем было даже Вильму утешить. Все-то и утешение: он ругательски ругал Имро. — Ничего, Вильмушка, я ему этого не спущу! Вот узнаю о нем что, пойду к нему и такую трепку задам — век не забудет. Такие вещи не делаются! Выродок! Ох и выродок!

— А где он? Где он может быть? Где его найти?

— Я найду его. Точно найду! Потерпи малость, уж я-то найду его!

— Господи, кабы я знала, где он, пошла бы к нему. Я б и сама пошла к нему.

— Так ведь я к нему пойду. А вообще-то, лучше ему и не попадаться на глаза. Ладно, негодник! Подождем малость и уж тогда наверняка о нем что-нибудь да узнаем, он еще получит свое, вот увидишь! Влеплю ему не задумываясь! Увидишь, Вильмушка! У, поганец эдакий!

Некоторое оживление и радость внесли в дом Ондрей и Якуб. Мастер нарадоваться не мог, что с ними ничего не случилось. Они много говорили, но отцу сдавалось, что дело они упрощают.

— По правде сказать, даже не знаем, зачем туда шли, — говорил Якуб. — Получили мы повестки, маленько выпили и сперва нарочно страху нагнали на жен, чтобы они из-за нас поревели. Они и поревели. А мы их жалели. Ну а потом явились мы в трнавскую казарму.

— Я-то уж совсем лыка не вязал! — Ондро не упустил случая побахвалиться. — Черт возьми, до того нагрузился, что меня сразу хотели зацапать.

— А потом сплошняком учения да учения, — продолжал Якуб, — все мы думали, что дело сразу примет крутой оборот, и стали перед казармой рыть окопы и ямы, говорили, защищаться придется. А ничего такого не было. Однажды командир приказал нам построиться и стал говорить, да еще как серьезно и важно. Дескать, надо готовиться к самому худшему, а кто боится, пусть лучше домой уходит, только смелые ребята, дескать, пойдут в дело. Ну, мы с Ондро ведь смелые ребята, а дома все равно никакой особой работы не было, кто ж в такое время станет сарай ставить, кому охота враз его потерять, ну, значит, мы и пошли и все видели.

— Люди добрые, что там творилось! — Ондро не терпелось вставить слово.

— Не перебивай! Шли мы ой как осторожно. Шли целой колонной. А над нами такой немецкий самолетик. Как ласточка.

— Это «шторх»[45] был, — со знанием дела заметил Ондро.

— Черта лысого «шторх»! Кружил все время над нами. И стращать пробовал. Однако, слава те господи, обошлось.

— А сколько народу шло! — перебил брата Ондро. — Что солдат, что гражданских! И всюду до черта флагов, словацких и чешских, да и русских, красных, а то были и международные. Флаг на флаге, а за каждым флагом опять же флаг, и потом еще трехцветные, сплошняком трехцветные, скажи, Куба, было так?

— Было. — Якуб подтвердил. — Совсем как на процессии.

— Будто на богомолье, — снова вмешался Ондро. — Ей-богу! Вот бы вам видеть!

— Вы и в Бистрице были? — спросил мастер.

— Да ведь мы и шли в Бистрицу. И там были. — Ондро не дал себя перебить. — Ох там, и было! Все там были. Весь народ там был, а еще и чехи. Да и русские, и еще кто хочешь, а флагов этих!.. Честное слово, столько флагов вы в жизни не видели!

— А про Имро ничего? Ничего не слыхали? — спросил мастер, да и Вильма хотела спросить о том же.

— Среди такого многолюдства? Где его увидишь? Где его услышишь? Да вы не тревожьтесь, — успокаивал их Якуб, — он тоже вот-вот заявится! Глядишь, завтра либо послезавтра. На худой конец через неделю. Через неделю уж точно тут будет.

— И по городу, по Бистрице, — не унимался Ондро, — взад-вперед машины! Ой, братцы, ну и машин там было! И на каждой — пулемет, за пулеметом — цыган, ей-богу, эдакий цыганище! В людей целился.

— Ври да не завирайся! — прикрикнул на него Якуб. — Может, они были просто загорелые. Цыган я там, пожалуй, вовсе не видел.

— Загорелые-то были, конечно. Только за теми пулеметами были еще более загорелые.

— А один наш командир, — Якуб опять взял слово, — молодой такой поручик, он просто обмирал от восторга и только все говорил нам: ну, ребята, понимаете, до чего тут здорово, до чего здорово! А потом первый же и драпанул, хотя и офицер был.

— А воевали где? — спросил мастер.

— Может, где и воевали, — сказал Якуб. — А мы только все собирались. Потом нас передвинули, однако и там ничего не было, хотя и ожидали всякого. Но ребята по одному, по двое разбегались, так как нам сказали, что мы уже не словацкая, а чехословацкая армия, а это казалось некоторым малость подозрительным, ненадежным. Поэтому и мы драпанули. А где-то наверняка, наверняка воевали.

Мастер шмыгнул, хотя, может, особой нужды в этом не было, потом утер нос и презрительно проворчал: — Хороши вояки!

— А что нам было делать? Кто с немцами, с подлюгами, воевать станет? Конечно, кто хотел, мог воевать, кому охота, пускай дерется.

— А Имро разве не дерется? — Мастеру хотелось как-нибудь похвалить Имро. — Имро ушел с мужиками, а теперь у них за командира. Да ведь вы знаете, люди вам говорили. Уж раз вы там были, могли хотя бы о нем спросить.

— Да разве там спросишь? Тата, ты и вообразить не можешь, что там было.

— Отчего ж не могу?! Но лучше не буду. А все ж таки спросить, спросить вы могли.

Вильма вздохнула: — В самом деле, спросить о нем вы могли!