Бесси принесла яйцо-пашот.

– Он настоящий мужчина, – коротко заметила она.

Ее взгляды на жизнь типичны для обитателей бедняцких кварталов верхней части Десятой авеню. Она выросла в переулках Нью-Йорка и столь же неумолима в суждениях, как какой-нибудь сноб, родившийся в роскошном каменном особняке. Я знакома с ее братьями, прямолинейными и категоричными, в чьи черно-белые представления о добродетели никогда не вписались бы мои друзья-интеллектуалы или коллеги по рекламному бизнесу.

– Мужчина, – повторила Бесси. – Здесь бывают в основном большие дети или старые бабы. Наконец-то вы встретили настоящего мужчину, и неважно, что он сыщик.

Она помолчала, а потом добавила, явно преклоняясь перед мужественностью:

– Я, пожалуй, испеку шоколадный торт.

Я приняла ванну, медленно оделась и сказала Бесси:

– У меня клаустрофобия, надену-ка я новый костюм.

Несмотря на дождь, я решила выйти из дома, напустив на себя холодный и независимый вид – как модель из журнала «Вог», – чтобы охраннику и в голову не пришло меня задержать. Я натянула свои лучшие перчатки и сунула под мышку сумку из крокодиловой кожи, но в дверях смелость мне изменила. Пока я не делала попыток выйти, это был мой дом, однако одно-единственное слово охранника превратило бы его в тюрьму.

Я всегда жила с этим страхом. Я оставляю двери открытыми, потому что не столько боюсь тех, кто может проникнуть в мою квартиру, сколько того, что окажусь взаперти. Я вспомнила фильм с Сильвией Сидни и ее бледное испуганное лицо за решеткой.

– Бесси, лучше я сегодня останусь дома, – сказала я. – В конце концов, все еще думают, что я умерла.

В ту самую минуту сотни мальчишек-газетчиков выкрикивали мое имя. Бесси вернулась с рынка и принесла газеты. Заголовок «ЛОРА ХАНТ ЖИВА!» украшал первые полосы. В одной бульварной газетенке мою фотографию напечатали почти на весь лист, и она походила на карту рельефа Малой Азии. Я невольно спросила себя, что будут кричать завтрашние газеты. «ЛОРА ХАНТ ВИНОВНА?»

Я прочитала, что сейчас нахожусь в одном из отелей. Название отеля не упомянули, чтобы оградить меня от нежелательных визитов моих приятелей и газетчиков, как объяснила тетушка Сью, когда пришла ко мне с букетом красных роз. Она сама узнала обо мне не из газет, а от Марка, который разбудил ее утром и лично сообщил ей эту новость.

– Он такой внимательный! – восторгалась тетушка.

Она принесла цветы, желая показать, что рада моему возвращению, впрочем, помочь она ничем не могла и только упрекала меня за то, что я пустила Дайан в свою квартиру.

– Я всегда говорила, что ты попадешь в беду из-за своей неразборчивости в людях!

Марк не рассказал ей о том, как развивались события. Она ничего не знала ни о портсигаре, ни о подозрениях Шелби. Шелби, который, пока жил в ее доме, прошлой ночью не пришел ночевать.

Мы поговорили о моих похоронах.

– Все прошло замечательно, – заверила меня тетушка. – Конечно, в это время года не приходится ждать, что будет много народу, большинство уехало из города на лето, но почти все прислали цветы. Я как раз собиралась писать благодарственные письма, а теперь ты сама можешь ими заняться.

– Жаль, что я не видела цветов, – сказала я.

– Тебе придется всех пережить. Вторые похороны никто серьезно не воспримет.

Бесси сказала, что к двери подходили какие-то люди, и это несмотря на то, что меня якобы прятали в отеле, название которого не разглашалось. Теперь на нашей лестнице дежурило двое полицейских, и дверной звонок не звонил. Я часто посматривала на часы, задаваясь вопросом, почему не дает о себе знать Марк.

– Уверена, что он зарабатывает не больше тысячи восьмисот долларов в год, максимум – две тысячи, – сказала вдруг тетушка Сью.

Я рассмеялась. Она словно прочитала мои мысли, совсем как недавно Бесси со своим неожиданным заявлением, что он настоящий мужчина.

– Впрочем, некоторые мужчины стоят больше, чем их доходы. Только вот встречаются они нечасто.

– В ваших устах, тетя, это звучит как ересь.

– Однажды я безумно влюбилась в рабочего сцены, – вздохнула она. – К тому времени я уже стала звездой… Как бы я выглядела в глазах девочек-хористок? Естественный отбор – полная чушь, если только речь не идет о джунглях.

С тетей Сью гораздо приятнее общаться, когда поблизости нет мужчин. Она из тех женщин, которым жизненно необходимо флиртовать со всеми подряд, будь то водитель такси или официант. Если же мужчины не отвечают ей взаимностью, тетя ужасно злится и делает все, чтобы их наказать. Я люблю тетушку Сью, но в ее обществе радуюсь, что никогда не была знаменитой красавицей.

– Ты в него влюблена, Лора? – спросила она.

– Глупости! Мы знакомы всего…

Я запнулась. Не могу же я считать сутки!

– С тех пор как я здесь, ты то и дело глядишь на часы и ждешь, когда позвонят в дверь. Ты не слышишь и половины того, что я говорю…

– Мои мысли заняты другим, тетушка Сью. Я все размышляю над убийством, – сказала я, понимая, что нужно спросить о Солсбери, Хаскинсе, Уордере и Боуне.

– Лора, у тебя озабоченный вид. Ты явно думаешь об этом мужчине.

Она прошла через комнату и коснулась меня мягкой, будто бескостной рукой. Под ярким макияжем вдруг проступило лицо юной девушки.

– Не стоит бороться с собой. Ты столько раз дарила себя недостойным людям, не избегай хорошего человека.

Странный совет от тетушки Сью, но в нем я увидела причину ее собственной неудовлетворенности. После того как тетушка ушла, я долго сидела в неудобной позе на подлокотнике кресла и размышляла.

Я думала о своей матери, о ее словах, что девушки слишком легко себя отдают. Никогда не отдавай себя, Лора, повторяла она, не отдавай себя мужчине целиком и полностью. Наверное, я была совсем маленькой, когда она впервые сказала мне эти слова, потому-то они глубоко засели в моем сознании, совсем как те стишки и песенки, которые я слышала в далеком детстве. Вот почему я всегда с легкостью отдавала все остальное – мне не хотелось отдавать себя. Женщина может смириться, не отдавая себя всю целиком, как тетя Сью смирилась с дядей Хорасом, хотя предпочла бы рабочего сцены.

Мне было стыдно, я все обдумывала свою жизнь, которая раньше казалась мне такой честной. Я прятала лицо от дневного света, думала, как мы, гордые современные женщины, извратили и исковеркали любовь, отыскивая доводы в пользу ее заменителей, подобно тому, как я нахожу аргументы для покупки товара, когда пишу рекламные объявления для «Леди Лилит» или «Джикс». Естественный отбор – полная чушь, как сказала тетушка Сью, если только речь не идет о джунглях.

Кто-то прошел мимо полицейских на лестнице. Шаги приближались к входной двери. Я поспешила ее открыть.

Уолдо.

– Миллионы людей в городе и его окрестностях говорят о Лоре Хант, – произнес Уолдо с завистью. – Твое имя, колдунья, раскаляет провода по всей стране.

– Перестань дурачиться. Мне нужна помощь. Ты единственный человек в мире, с кем я могу поговорить. Будешь вести себя серьезно?

Его глаза казались маленькими островками за толстыми линзами, в которых отражался мерцающий свет.

– А как же Шелби? – В голосе Уолдо прозвучал триумф. – Разве не он должен быть рядом с тобой в трудный час?

– Уолдо, дорогой, сейчас очень тяжелый и ответственный момент. Не мучай меня своей ревностью.

– Ревностью! – Он бросил это слово как камень. – Дорогая моя, кому, как не тебе, следует быть терпимей к этому чувству.

Мы стали чужими друг другу. Между нами выросла стена. Ревность Уолдо существовала задолго до появления в моей жизни Шелби. Уолдо был язвителен и беспощаден, когда дело касалось других привлекательных мужчин. Как ни печально, я испытывала странное удовольствие и даже гордилась тем, что смогла очаровать это на редкость бесчувственное создание. Какая же ты сирена, Лора Хант, думала я, если пробудила страсть в человеке, у которого с самого рождения отсутствует способность любить! Окружающие обычно отпускали комментарии, подшучивали или удивленно поднимали брови, говоря о преданности Уолдо, а я лишь самодовольно пользовалась своим положением спутницы и протеже известного человека. С моей стороны крепким фундаментом нашей дружбы служило уважение к его учености и восхищение веселой акробатикой его ума. Он же демонстративно за мной ухаживал, и эти ухаживания вылились в семь лет комплиментов, цветов, дорогих подарков и клятв в бесконечной преданности. Роль влюбленного тяжела, но Уолдо честно ее придерживался и ни на одно мгновение не позволял кому-либо из нас забыть, что он носит брюки, а я – юбку. Впрочем, мы оба деликатно избегали любых намеков на то, что за ухаживанием стоит нечто большее, чем удовольствие от самого процесса. Тетушка Сью часто говорила, что содрогнулась бы, если бы Уолдо ее поцеловал. Он часто меня целовал, у него вошло в привычку целовать меня при встрече или прощании, иногда он сопровождал поцелуем очередной комплимент. Я при этом не испытывала ни отвращения, ни ответной страсти. С таким же чувством относишься к котенку, который потрется о твою ногу, к собаке, которая лизнет твою ладонь, или к ребенку, коснувшемуся твоей щеки влажными губами.