К этому времени я уже утратил нить повествования.

– Конечно, для нее это было слишком дорого. Ей пришлось записать покупку на мой счет, а потом выплачивать мне долг. По словам Лоры, золотой портсигар был ему нужен, чтобы чувствовать себя ровней с теми людьми, с кем он обедал в клубе, и со своими клиентами. Вы что-нибудь понимаете, мистер Макферсон?

– Нет, – честно ответил я. – Ничего не понимаю.

– Но это вполне в духе Лоры.

– И Шелби его потерял? – спросил я, направляя миссис Тредуэлл к сути рассказа.

– Ага. В апреле, Лора даже не успела полностью расплатиться. Представляете?

Внезапно, по непонятной мне причине, она взяла с тумбочки пульверизатор и опрыскалась духами, потом подкрасила губы и привела в порядок прическу.

– Я вспомнила о портсигаре, как только Шелби ушел с ключами от моей машины. И почувствовала себя полной дурой!

– Понимаю, – кивнул я.

Ее улыбка объяснила мне, к чему были все эти манипуляции с духами и помадой. Я был мужчиной, и она стремилась меня очаровать.

– Вы же не станете меня обвинять из-за того, что я позволила ему взять машину? Правда, я не хотела ничего плохого. Шелби такой милый.

– Зря вы дали машину, если чувствовали какой-то подвох, – произнес я тоном сурового сыщика.

Она попалась.

– Я дала слабину, мистер Макферсон. Прекрасно понимаю, что допустила оплошность. Я должна была быть начеку, особенно после того телефонного звонка.

– Какого звонка, миссис Тредуэлл?

Осторожными вопросами я все-таки вытащил из нее, что случилось. Если бы я привел ее рассказ полностью, боюсь, эта глава никогда бы не закончилась. Итак, утром в половине шестого миссис Тредуэлл разбудил телефонный звонок. Она подняла трубку и услышала, как наверху Шелби разговаривает по параллельному телефону с ночным портье из отеля «Фрамингем». Портье извинился за ранний звонок и добавил, что кто-то хочет связаться с Шелби по жизненно важному вопросу и ждет ответа на другом телефоне. Портье спросил, можно ли дать номер мистера Карпентера.

– Я перезвоню через десять минут, – сказал Шелби.

Он оделся и на цыпочках спустился с лестницы.

– Думаю, он хотел позвонить из автомата, – сказала миссис Тредуэлл. – Боялся, что я подслушаю разговор по параллельному телефону.

В двадцать минут седьмого она услышала, как Шелби поднимается наверх. Он постучал в дверь ее спальни, извинился за то, что разбудил, и попросил машину.

– Мистер Макферсон, выходит, теперь я соучастница, да?

По ее щекам текли слезы.

Я позвонил в управление и спросил, есть ли новости от приставленного к Шелби Карпентеру человека, но он не выходил на связь с тех пор, как в полночь приступил к работе, и сотрудник, который должен был сменить его в восемь часов утра, все еще ждал.

Едва я положил трубку, шпиц залаял. В комнату вошел Шелби.

– Доброе утро, – сказал он, подходя к постели. – Я рад, что вы отдохнули, дорогая. Я поступил жестоко, побеспокоив вас так рано. Впрочем, на вас это не сказалось. Вы прекрасно выглядите.

Он поцеловал ее в лоб и повернулся ко мне.

– Где ты был? – спросила миссис Тредуэлл.

– А вы не догадываетесь, дорогая?

Он погладил собачку. Я снова сел и стал ждать. В обществе Шелби я всегда чувствовал неловкость и мучительно пытался вспомнить, где же я его видел. Однако в памяти всплывало нечто похожее на сон: такое же ускользающее и непонятное.

– Милый, я даже представить не могу, куда можно поехать в столь ранний час. Я ужасно беспокоилась.

Если Шелби и догадался, что беспокойство этой дамочки заставило ее вызвать полицию, он тактично промолчал.

– Я поехал к дому Лоры. Сентиментальное путешествие. Вы же знаете, сегодня мы должны были пожениться.

– О, я совсем забыла…

Миссис Тредуэлл схватила его за руку. Шелби, уверенный в себе, удобно устроился на краю постели.

– Я не мог спать, тетя Сью. А когда этот дурацкий телефонный звонок нас разбудил, мне стало так грустно, что я больше не мог оставаться у себя в комнате. Я тосковал по Лоре и захотел побыть рядом с чем-то, что любила она. Хотя бы в ее саду. Она сама за ним ухаживала, мистер Макферсон, собственными руками. И он был прекрасен в сером утреннем свете.

– Даже не знаю, стоит ли тебе верить, – произнесла миссис Тредуэлл. – А вы что думаете, мистер Макферсон?

– Дорогая, вы ставите гостя в неловкое положение. Не забывайте, что он сыщик, – сказал Шелби так, словно говорил о проказе в присутствии прокаженного.

– Почему ты не поговорил по телефону из дома? – спросила миссис Тредуэлл. – По-твоему, я так низко пала, что стала бы подслушивать разговор по параллельному аппарату?

– Если бы вы не слушали, то не узнали бы, что мне нужно выйти к телефонной будке, – со смехом ответил Шелби.

– А почему ты боялся, что я услышу?

Шелби предложил мне сигарету. Пачка лежала у него в кармане, без портсигара.

– Звонила девушка?

– Понятия не имею. Он… она… кто бы то ни был… не оставил свой номер телефона. Я три раза звонил во «Фрамингем», но никто так и не перезвонил.

Он помолчал, пуская в потолок колечки дыма, затем, улыбаясь как король Англии в документальном фильме о посещении их величествами шахтерских лачуг, сказал:

– Желтое такси следовало за мной по пятам до загородного дома и обратно. В такой ранний час на проселочных дорогах вашему человеку трудно было остаться незамеченным. Не сердитесь на беднягу за то, что я его заметил.

– Он вас прикрывал, только и всего. Другого задания у него не было, и не имеет значения, видели вы его или нет.

Я встал.

– В три часа я буду в квартире мисс Хант и хочу там с вами встретиться, Карпентер.

– Это необходимо? Мне бы не хотелось идти туда именно сегодня. Вы же знаете, мы должны были пожениться…

– Считайте это сентиментальным путешествием.

Миссис Тредуэлл едва ли заметила, как я ушел. Она была занята своим лицом.

В управлении я узнал, что сентиментальное путешествие Шелби добавило к делу Лоры Хант счет за пятичасовую поездку на такси. Ничего нового мы так и не обнаружили. Шелби даже не входил в дом, просто стоял в саду под дождем и яростно сморкался. Подозревали, что он плакал.

Муни ждал меня в моем кабинете, готовый рассказать все, что узнал о Дайан Редферн.

Ее не видели с пятницы. Хозяйка пансиона это запомнила потому, что по пятницам Дайан обычно платила за комнату. Девушка вернулась с работы в пять часов, заглянула в хозяйскую квартиру на первом этаже, чтобы отдать деньги, затем поднялась к себе на четвертый этаж, приняла ванну, переоделась и снова ушла. Хозяйка видела, как на углу Седьмой авеню и Кристофер-стрит она остановила такси. Непозволительная роскошь для девиц вроде Дайан, по мнению хозяйки, потому-то она так хорошо это запомнила.

Девушка могла вернуться домой поздно ночью в пятницу и уйти в субботу утром, хотя хозяйка ее не видела. Были еще жильцы, которых стоило опросить, но хозяйка не знала, где они работают, и Муни собирался снова пойти туда, чтобы переговорить и с ними.

– Разве квартирная хозяйка не удивилась, что с пятницы Дайан никто не видел?

– Она говорит, что ее не касается, живут ли жильцы в своих комнатах или нет, лишь бы вовремя платили. Девушки, которые селятся в таких местах, частенько не ночуют дома.

– Прошло пять дней, – заметил я. – Неужели никого не заботило ее исчезновение?

– Марк, вы же знаете, что это за девицы. Сегодня здесь, завтра там. Кому какое дело?

– А друзей у Дайан нет? Может, кто-нибудь приходил к ней или звонил по телефону?

– Было несколько телефонных звонков, во вторник и среду. Я проверял. Фотографы хотели пригласить ее поработать.

– Ничего личного?

– Может, звонили пару раз, но ничего не просили передать. Хозяйка помнит только то, что записала в блокноте.

Знавал я в Нью-Йорке таких девушек. Ни дома, ни друзей, ни денег. Дайан была красавицей, однако красавиц между Шестой улицей и Девяносто шестой хоть пруд пруди. Доклад Муни отражал факты и цифры, а также давал представление о примерном заработке Дайан – эти данные предоставил профсоюз фотомоделей. На заработанные деньги она могла бы содержать мужа и детей, но только когда у нее была работа, что случалось не так уж и часто. К тому же, по грубым подсчетам Муни, одежда в шкафу Дайан стоила целое состояние. Двадцать пар туфель! Тем не менее неоплаченных счетов, как на столе Лоры, в комнате не нашлось – Дайан вышла из простонародья и платила наличными. Как итог – жалкая и бестолковая жизнь. Красивые флакончики духов, хорошенькие пупсы и игрушечные звери – это все, что Дайан Редферн приносила домой после обедов и ужинов в дорогих ночных клубах. Письма от родных, простых работяг из городка Патерсон в штате Нью-Йорк, были написаны тем английским, которому учат в вечерних школах, и в них говорилось о массовых увольнениях и трудностях с деньгами.