– Это что значит? – спросил Гольм, удивленный такой переменой.

– Илого! – шепотом отвечали носильщики, словно дело шло о какой-то важной тайне. Затем, поспешно привесив к деревьям гамаки путешественников, они бросились бежать в лес. Удержать их не было никакой возможности.

Путешественники с удивлением переглянулись. Что означала вся эта таинственность, обозначаемая словом «илого»?

Скоро они догадались, в чем дело. Ночь уже наступила, и полная луна высоко поднялась на безоблачном небе, как вдруг между хижин негров появился человек. Это был сам король-жрец, ярко размалеванный белыми и красными полосами. Скрестивши на груди руки и закинувши назад голову, он начал, приплясывая, подвигаться вдоль по тропинке. Этот странный танец совершался в полном безмолвии, кругом тоже было тихо. Даже путешественники начали разговаривать шепотом.

– Все силы природы обоготворяются языческими народами, – пояснил доктор. – Перед разрушительными силами они трепещут, перед благодетельными же – преклоняются и благоговеют. Дух, управляющий всем, называется у них «маву», небо – «ози», молния – «неброзо», гром – «агтуи», воздух – «фама», и  наконец, дух тьмы – «абозам». «Илого» они, вероятно, называют луну.

Когда пляшущий король скрылся из вида, путешественники крепко заснули на своих воздушных кроватях, убаюкиваемые легким ветерком.

Первым делом Ганса, как только он проснулся и встал с своей кровати, то есть спустился на землю с высоты почти полутора метров, было осведомиться о пойманных им вчера котятах. Они находились в хижине проводника на попечении дворовой собаки вместе с ее маленькими щенками. Дальнейшее существование котят было вполне этим обеспечено.

Позавтракав, натуралисты решили снова отправиться в лес и провести там день. Они забрали с собой провизии на обед и  кроме носильщиков наняли еще шестерых негров. Предполагалось дойти до покрытого тростником болота, чтобы поближе взглянуть на крокодилов.

Впервые им пришлось пробираться через настоящий девственный лес. Бесчисленное множество древесных пород, то высоких, то низкорослых, с широкими, узкими, мягкими и кожистыми листьями самых разнообразных очертаний и оттенков. Орхидеи с их красивыми воздушными корнями, ярко-красные и фиолетовые фуксии, магнолии и громадные лилии красиво выделялись на фоне листьев. Все было ярко и блестяще, все свидетельствовало о мощном развитии жизни в этом тропическом лесу.

Воздушные корни пандангов особенно затрудняли путешественников и заставляли их делать большие обходы. Корни этого дерева подымались от земли в вышину на два метра с лишком, образуя как бы громадную опрокинутую корзину, и  наконец сливались в одном стволе, который лишь на самой вершине начинал ветвиться. От шести до десяти таких ветвей расходились во все стороны правильными лучами. Каждая ветвь заканчивалась пучком жестких темно-зеленых листьев с большим белым овальным цветком посередине. Все это придавало дереву вид какого-то гигантского канделябра. Раскинувшиеся корни сильно затрудняли ход маленького отряда.

Путники то спотыкались о торчавшие корни, то цеплялись одеждой за колючие ветви и листья, то уходили по колено в сгнившие древесные стволы. Через некоторое время к аромату цветов начал примешиваться какой-то неприятный запах. Путешественники долго не могли разобрать, что это такое. Наконец Гольм воскликнул: – Да это дымом пахнет!

– Я и сам думал то же, – сказал Франц, – да не хотел говорить, боясь ошибиться. Откуда возьмется дым в девственном лесу?

– Это галинасы охотятся за слонами, – пояснил проводник, – они гонят стадо к болоту, а по дороге зажигают сухую траву, чтобы слоны не могли убежать назад.

– Дым идет с востока, – значит, охота будет вблизи озера, куда мы идем. Нельзя ли нам устроиться так, чтобы поглядеть на охоту? – спросил Франц.

– Как бы эти галинасы не вздумали поохотиться вместо слонов за нами, – возразил Больтен.

– Нет, они едва ли решатся напасть на нас, – отвечал проводник.

Все отправились к поросшему тростником озеру и через полчаса усиленной ходьбы достигли его берегов. Озеро имело вид полумесяца, охватывающего своими концами полуостровок, лишенный всякой растительности и покрытый следами ног слонов и буйволов. Как раз против этого полуострова на берегу озера и расположились натуралисты.

Вдали на равнине показалось теперь густое облако темно-синего дыма и послышался шум, похожий на отдаленные раскаты грома.

– Это слоны бегут на тропинку, ведущую к полуострову, – объяснил проводник, – всякий иной путь им теперь отрезан. В болото же они войти не решатся, – там их ждут крокодилы.

– Какое оружие употребляют галинасы? – поинтересовался Франц.

– Отравленные стрелы, – отвечал проводник. – Слону стреляют прямо в глаз, и он умирает. Галинасы – отличные стрелки.

Стадо слонов приближалось. Земля дрожала под ногами этих великанов, испускавших оглушительный рев, похожий на трубные звуки. На равнине можно было различить теперь до двадцати слонов: самцов с могучими клыками и самок с маленькими детенышами. В беспорядке, опрометью мчались животные, гонимые огненными столбами, прямо по узенькой тропинке, ведшей на островок.

Все это представляло ужасную, но в то же время до того интересную картину, что путники не могли оторвать от нее глаз. Хищные и травоядные животные сообща спасались от настигавшего их пламени, позабыв о вечной вражде. Антилопы бежали рядом с виверрами и гиенами.

Вблизи перешейка, почти на самом берегу, росло большое тамариндовое дерево, один из крепких и толстых сучьев которого далеко выдавался над водой. На этом суку сидел, съежившись и сверкая глазами при виде богатой добычи, большой леопард.

Франц не сводил глаз с этого леопарда и  казалось, видел только его одного. Сердце юного охотника усиленно билось, а рука крепко сжимала ствол ружья. Он приложился… Долго он прицеливался, наконец выстрелил – леопард перекувырнулся в воздухе и упал на землю около самой воды.

За дымом, на опушке леса, показались пыльные фигуры людей, в одежде арабов, с белыми тюрбанами на голове, в руках у них были копья, луки и отравленные стрелы. Они слышали выстрел и видели, как упал леопард. Двое галинасов подскочили, чтобы отбить добычу у крокодилов. Остальные собрались в кружок и начали о чем-то совещаться. Гольм и Больтен, увлекшись примером Франца, также начали стрельбу по слонам. Два больших слона пали от их пуль, один из буйволов, хотя и получил несколько ран, но не обратил на это особого внимания. Тяжело раненая антилопа лежала, обливаясь кровью. Дикари не принимали участия в охоте – им проще было подбирать животных, убитых белыми. Намерения галинасов были, однако, не совсем миролюбивы: они разделились на две части и окружили со всех сторон белых, чего те и не заметили.

Увлекшись удачной охотой европейцев и понадеявшись на их ружья, галинасы принялись тут же, на берегу, сдирать шкуры с убитых животных. Вдруг один из самых крупных слонов, тяжело раненый, бросился с криком ярости на толпу дикарей. Испуганные негры, схватившись за копья и луки, разбежались в разные стороны. Однако слону удалось схватить хоботом одного из негров. Он поднял его высоко в воздух и затем ударил о землю с такой силой, что негр умер тут же на месте. Победитель пережил своего врага всего на несколько минут. Истекая кровью от полученных ран, он зашатался и тяжело рухнул на землю.

Охота превратилась уже в настоящую бойню. Крокодилы, высунувшись из воды, хватали раненых и убитых животных. На мертвого товарища никто из галинасов не обращал ни малейшего внимания. Они торопились вырезывать клыки у слонов и сдирали шкуры с убитых зверей. Не желая более оставаться свидетелями этого отвратительного зрелища, путешественники собрались снова в путь. И тут только заметили отсутствие Франца. Доктор приложил два пальца ко рту и громко свистнул.

– Гей! Франц! Где ты? – закричал он. Ответа не было.

Больтен побледнел, как смерть, и в отчаянии прошептал:

– Это моя вина. Я отвечаю за мальчика.