И вновь ей на ум пришли строчки четверостишия, которые недавно прочитала жандарму, только сейчас она изменила вторую строку:

«Круглый деревянный павильон с панорамой „Голгофа“ возле Александровского католического костела, куда я вместе с девочками-гимназистками ходила в сопровождении классной дамы, а потом уже будучи студенткой. Как завороженная, смотрела на сожженный безжалостным солнцем неземной ландшафт Лысой горы – Голгофы, на мизерные фигурки людей, пришедших в основном из любопытства, а может, даже порадоваться при виде чужого горя.

Мизерные по сравнению с титанической масштабностью происходящего события, не понимающие в силу скудости своих умишек, какое историческое событие, действо разворачивается перед их глазами. Смотрела, стараясь постичь сущность казнящих, казнимых и любопытствующих. Небезразличных было мало, совсем как в наше равнодушное время.

Три жалкие человеческие фигурки, распростертые на крестах, казалось, ничем не отличались друг от друга. Искупительная жертва за все человечество одного из них – Сына Божьего… Я не могу принести искупительную жертву во имя всего человечества, как Иисус, но во имя одного, которого уже нет, смогу. Во имя твоего спасения, Миша! Смилостивься над ним и надо мной, Господи!»

Аника стала на колени, прямо на каменный пол, и начала молиться о спасении души. На коленях стоять было больно, холодно, и вскоре ее стала бить мелкая дрожь. Тогда она забралась с ногами на соломенный тюфяк, закуталась поплотнее в арестантский халат и прикрыла глаза. Нет ничего хуже ожидания, но что может быть хуже ожидания смерти? Ей не верилось, что завтра ее уже не будет. Встанет солнце, освещая сонный город, улицы которого постепенно будут заполняться людьми. Первыми выйдут на улицу дворники, молочники и булочники, затем потянутся мастеровые; по бесконечной Александровской улице задребезжит трамвай, первый раз выходя на маршрут, соединяющий Печерск и Подол; начнут открываться лавки, магазины, распахнут свои двери училища и гимназии, а будущие выпускницы 1913 года Женского университета Святой Ольги вместо подготовки к выпускным экзаменам разбредутся кто куда: в библиотеку, к модисткам – добавить последние штрихи к бальному наряду – или в кондитерскую, посудачить о делах насущных. Возможно, темой их разговоров будет и она, бывшая студентка, их подружка, а теперь смертница, отравительница, заклейменная позором из-за гибели своих родных. Неужели ее жизнь сегодня оборвется?

Неожиданно она вспомнила прошлогодние рождественские гадания, которые она со своими кузинами устроила поздней ночью. Тогда, уединившись втроем в темной комнате, где перед большим зеркалом горела единственная свеча, они стали гадать. Первой гадала тихая, вечно печальная Ольга, мистик по натуре, увлекающаяся спиритическими сеансами, ночами пишущая никому не понятные стихи. «Суженый-ряженый…» – прошептала она слова заговора. У нее ничего не вышло, а затем по очереди гадали кузины, но также безуспешно. Они ничего не увидели в зеркале, и вечно смешливая Марта уже стала на этот счет острословить, когда Ольга вдруг побледнела и встревожено спросила:

– Кто закрыл дверь в комнату? Ведь когда мы вошли, она оставалась открытой, я проверяла!

Аника и Марта переглянулись, но они не вспомнили, чтобы кто-нибудь из них закрывал за собой дверь.

– Мы все скоро умрем! – испуганно воскликнула Ольга. – Это нам знак – у нас нет будущего!

Их жутко напугали эти слова, а Марта высказала предположение, что в этом виновен сквозняк, с чем все поспешно согласились, хотя прекрасно знали, что окно в комнате не только плотно закрыто, но еще и завешено темной тканью, как требовал ритуал гадания.

«Как странно и страшно это вспоминать! – подумала Аника. – Немного времени прошло с тех пор, как мои кузины умерли, и наступил мой черед! – Дрожь вновь пробежала по ее телу. – Если прав этот мерзкий тип, который попытался снасильничать, меня ждет погребение без православного обряда, тело поглотит земля, и не останется никакого следа моего пребывания на земле. Вроде как и не жила… Мечты стать знаменитой поэтессой умрут вместе со мной. Мое единственное опубликованное стихотворение в бульварной газете „Курьезе“, возможно, лишь ненадолго переживет меня, и в конце концов все эти газеты пойдут на растопку печей.

Я упокоюсь на Лысой горе, по преданиям это прибежище ведьм и место черного шабаша. Я только что грозилась стать ведьмой и по ночам пить кровь у этого непотребного человека и его родных – неужели возможна такая метаморфоза со мной, с моей душой? Это было бы страшнее смерти».

Послышался скрежет открываемой двери. Сердце Аники оборвалось в бездну, ноги стали ватными.

– Неужели пришли за мной, так скоро?! Господи, я хочу жить! – Она зашептала слова молитвы.

Перекошенное от страха бледное лицо надзирателя.

– Барышня! К вам господин Брюквин, следователь, – сообщил он и добавил шепотом: – Не погубите, барышня, Христа ради! Не за себя прошу, а за своих малолетних деток.

«Дрожащий от ужаса студенистый кусок мирской плоти, недавно объявивший себя моим господином! – с омерзением подумала она. – Неужели я так же буду трястись в последние мгновения своей жизни? Господи, дай мне силы!»

Запах несвежего белья и гнили, исходивший от господина Брюквина, перебивал тюремный. Надзиратель поспешно покинул камеру.

– Так-с, барышня, готовитесь к дальнейшему путешествию? – насмешливо проговорил Брюквин. – Похвально, на лице ни слезинки, ни кровинки. Нервишки у вас… позавидуешь. Ах да, я и забыл, с кем имею дело, ведь это непросто – своих родных, благоде…

– Что вам нужно? – резко перебила его Аника. – Следствие закончено, решение суда, с вашей помощью, вынесено, меня ожидает виселица через несколько часов. Пришли упиваться триумфом? Здесь нет благодарных зрителей, мое мнение о вас вы знаете. А может, у вас проснулась совесть и вы пришли, чтобы раскаяться в содеянном, признаться в фальсификации доказательств моей вины? Да нет, это немыслимо! Тогда, господин Брюквин, соизвольте подождать – я попрошу вызвать моего адвоката, – не удержалась она от иронии.

– Шутить изволите, барышня? – Глазки его весело поблескивали за стеклышками очков. Он напоминал крысу, хорошо отобедавшую в амбаре. – Да-с, редкое самообладание у вас. Юмор с веревкой на шее – это юмор висельников. Ха-ха. Какой каламбур! Я к вам по неотложному делу! От результатов нашего разговора зависит ваша жизнь. Или, может, вы ею совсем не дорожите, милая барышня? Радуйтесь – у вас появился шанс отсрочить казнь или даже отделаться только тюрьмой! – Он торжествующе посмотрел на маленькую арестантку, проверяя, какое впечатление на нее произвели его слова. – Для начала – сюрприз! Оказывается, существует тесная связь нашего мира с потусторонним и, бывает, мертвые возвращаются в наш мир из загробного живыми. Да-с, представьте себе – живыми! Особенно те, кому не дают покоя лавры Данте с его похождениями в аду. Да-с. Ну, не буду вас больше томить: оказывается, ваш друг, господин Шиповский Михаил Александрович, жив-живехонек! – Всем своим видом следователь выражал восторг.

– Миша живой?! Его спасли? Где он? – Аника без сил опустилась на табурет.

– Ах, барышня-барышня! Это ни чудесное воскрешение, ни, тем более, спасение на водах! Все гораздо проще – господин Шиповский, ваш Миша, инсценировал самоубийство! Свои вещички бросил на берегу Днепра, а сам дал деру! – Брюквин укоризненно покачал головой, и Анике показалось, что он перевоплотился в фарфорового китайского мандарина с маминого комода. – Я имею достаточные доказательства того, что он жив и скрывается. Ваш Миша, выставив вас единственным виновником драмы семьи Мозенз, подвел вас под виселицу, навлек на вас позор, способствовал смерти матери, а сам скрылся, как трус! Думаю, он неплохо проводит время – карты, вино, девочки… Согласитесь, барышня, это ведь неблагородно с его стороны! – Теперь он излучал океан сочувствия, и от этого ей захотелось в пустыню. – Конечно, я могу объявить его в розыск, и рано или поздно господина Шиповского сыщут. Он не иголка в стоге сена. Беда в том, что мне это не-вы-год-но! – Следователь снял очки и протер стекла грязным платком. – Да-с. Невыгодно! Придется возвращаться к этому уже закрытому делу. Вы же понимаете, как на это посмотрит начальство, ведь, расследуя дела, я должен укладываться в установленные сроки. И мне вновь придется копаться в грязи, выискивать доказательства, а их против него нет! Лишь домыслы, предположения… Хлопотно будет все начинать сначала, ой как хлопотно! – Он сделал многозначительную паузу. – Но я вам симпатизирую! Вы мне не верите, вижу по вашим глазам – не верите! Однако я вам правда очень симпатизирую и даже переживаю за вас! Не смейтесь, бывает, и ночами не сплю. Да-с.