— У меня есть амбиции, — огрызается Холт. — Я работал как проклятый три года, чтобы поступить сюда. Возвращался снова и снова, даже когда они продолжали отказывать мне, потому что я хочу отдавать всего себя любимому делу. Это амбиции, папа. Они просто отличаются от твоих. Какое преступление, да? О, и спасибо, что обливаешь грязью мой выбор профессии. И Кэсси заодно тоже. Так держать, ты пренебрежительный придурок.

Прежде чем его мама успевает его вновь пристыдить, он поворачивается к ней.

— Извини, мам. Я не могу иметь с ним дело сегодня. Поговорим позже.

Он грубо проталкивается сквозь толпу, а мы все в неловком молчании наблюдаем за ним. Мое лицо пылает от гнева и смущения. Как смеет Мистер Холт так разговаривать с сыном?

Чарльз опускает голову, а его жена шепчет:

— Когда ты уже прекратишь? Это путь, который он избрал. Прими это.

Он смотрит на меня и морщится.

— Мне жаль, что тебе пришлось увидеть это, Кэсси. Я просто…. — Он качает головой. — За последние несколько лет мы с Итаном совершенно разошлись во взглядах. Трудно наблюдать за тем, как твой гениальный сын посвящает себя карьере столь…

— Легкомысленной? — язвительно подсказываю я.

Он кидает на меня виноватый взгляд.

— Я хотел сказать, что его выбор отличается от того, что я ожидал. Думаю, каждый родитель хочет, чтобы его ребенок изменил мир. Я ничем не отличаюсь. И вовсе не хотел принизить ваш выбор профессии.

— Но если ваш ребенок открывает для себя что-то, чем он искренне увлечен, — возражаю я, — кто вы такой, чтобы говорить ему, что он не прав?

С секунду он вглядывается в мое лицо.

— Значит, твои родители рады, что ты выбрала актерство в качестве своей карьеры?

Я оторопело замираю.

— Ну, не то чтобы рады, но я ручаюсь, что будь они сегодня здесь, то сказали бы мне о том, как я была хороша и гордились бы мной. Это я знаю наверняка.

Я осторожно наблюдаю за выражением лица мистера Холта, прекрасно осознавая, что только что оскорбила его, но сердитым он не кажется. Напротив, вид у него грустный.

— Думаю, я желал для Итана другой жизни. С восьми лет он то и дело говорил, что хочет быть врачом. Затем в выпускном году старшей школы кто-то убедил его присоединиться к театральному кружку, и вдруг медицина уступила место пьесам и студенческим фильмам. Признаться, я надеялся, что он перерастет это.

— Дело в том, мистер Холт, — говорю я, — что люди никогда не перерастают свои увлечения.

С одной стороны, я могу понять почему Холт так враждебно настроен по отношению к своему отцу. Но с другой, я знаю, что родителям сложно дается забыть о своих ожиданиях и доверить детям найти свой путь самим, неважно как сильно они их любят.

— Тебе стоит пойти за ним, — говорит Элисса, указывая на дверь. — Он не будет разговаривать ни с кем из нас в таком состоянии, но тебе может повезти.

— Ну, было очень приятно познакомиться, — говорю я, и спешу вслед за Итаном.

Я проталкиваюсь через дверной проем и бегу так быстро, как только позволяют мне туфли, постукивая каблуками по брусчатке. Я облегченно вздыхаю, когда вижу знакомую фигуру, идущую к Центральному корпусу.

— Итан! Подожди!

Он поворачивается и смотрит на меня, и на мгновение он позволяет мне увидеть, как сильно устал. Как измотан тем, что бы там его ни заставляло вести себя так.

— Ублюдок, — говорит он, засовывая руки в карманы. — Это было так сложно сказать, да? Так сложно раз в жизни похлопать меня по спине и сказать: «Отлично сработано, сынок, я горжусь тобой». Придурок.

Я притрагиваюсь к его плечу.

— Мне жаль.

— Этот театр был полон людей, которые считали, что я был хорош. Которым я, черт возьми, понравился. Совершенно незнакомые люди верят в меня больше, чем мой так называемый отец.

— Дело не в том, что он не верит в тебя, он просто…

Слова застревают в моем горле, когда я вижу выражение его лица.

— Ты серьезно защищаешь его?

— Нет, мне просто кажется, что… боже, он же отец. Неустойчивость в профессии актера страшит тех, кто не понимает, что это то, чем нам по душе заниматься, пусть и платят гроши.

Мгновение он пристально смотрит на меня, затем опускает голову и засовывает руки в карманы.

— Он не сказал ни единого доброго слова о моем выступлении, Кэсси, — говорит он, понижая голос до шепота. — Ни. Единого. Гребаного. Слова. Он похвалил Элиссу, и даже тебя. А что я? Я выслушал лекцию о том, как впустую растрачиваю жизнь.

Боль в его голосе заставляет мое горло сжаться. Я беру его за руку и на этот раз, он не пытается вырваться.

— Знаешь, когда в последний раз он сказал, что любит меня? — говорит он, глядя на тротуар. — Седьмого сентября, два года назад. Я хорошо это запомнил, потому что такое случается нечасто. Он был пьян. Приятно знать, что ему нужно напиться в хлам, чтобы сказать сыну о своих чувствах.

— Итан…

Я делаю шаг вперед и пытаюсь обнять его, но он вздыхает и пятится назад.

— Мне пора.

— Что? Куда?

— Мне нужно ненадолго убраться отсюда. — Он начинает отходить в сторону.

— Итан, стой.

Он останавливается, но не поворачивается.

Я обхожу его и кладу руки ему на грудь. Он поднимает на меня взгляд, но в его глазах стоит холод.

— Не делай этого, — говорю я. — Просто… не делай.

— Чего?

— Не замыкайся в себе.

Он смотрит на меня, и на секунду мне кажется, что он собирается проявить свою обычную манеру поведения – отмахнуться и начать все отрицать, но вместо этого в его глазах мелькает усталость, которую я заметила мгновением раньше.

Он вздыхает.

— Тейлор, ты не понимаешь. То как я… — Он качает головой. — Я не нарочно замыкаюсь в себе. Так получается.

— Ну так не допускай этого, — говорю я, поглаживая его грудь и чувствуя, как его мышцы понемногу расслабляются. — Ты не думал, что можешь извлечь пользу с человека, который готов поддержать тебя? Готов выслушать?

— Тебе бы лучше не быть этим человеком.

Я досадно вздыхаю.

— Проклятье, Итан, можешь ты уже просто поверить, что нравишься мне? Что можешь положиться на меня. Я могу поддержать тебя или еще как-то помочь. Но ты должен позволить мне.

Он ничего не отвечает. Просто смотрит на меня так, будто я только что потребовала его спрыгнуть с самолета без парашюта.

— Пожалуйста, не бойся, — говорю я.

— Я не боюсь, — отвечает он, но его тело неподвижно и напряженно.

— Ты такой обманщик.

— Слушай, — говорит он, — нуждаться в ком-то… быть нужным кому-то… всё это всегда приводит только к разочарованию.

— Не всегда.

— Но в основном.

Я поглаживаю хмурые линии на его лице, и оно смягчается, но лишь на самую малость.

— Мне просто нужно время, чтобы остыть, — говорит он. — Увидимся на вечеринке.

Он обходит меня и уходит.

А я только было подумала, что у нас прогресс в отношениях.

13

БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Наши дни

Нью-Йорк

Боже мой. Он в моей квартире. В буквальном смысле. Более того, он расхаживает по ней, рассматривая мои вещи.

Его присутствие в моем некогда «свободном от Холта» святилище заставляет мою кожу покалывать от жара.

Это то самое место, где мы с Тристаном разговаривали о нем. Где я изливала накопившееся ожесточение в своем дневнике вечера напролет. Куда приводила бесчисленное множество мужчин, у которых всегда оказывалось его лицо. Его руки. Его тело.

И вот сейчас он здесь. Снимает куртку и кладет ее на диван. Поворачивается и смотрит на меня с едва заметной, нервной улыбкой. Показывает, что не имеет значения, скольких мужчин я привела сюда, он единственный, кто не кажется посторонним.

Проклятье!

Как это произошло? Почему я допустила это?