Улыбка получается грустной. Если бы мир не катился к черту, Тэхён бы предпочел жить здесь с Чонгуком и не знать бед. Он обернулся, разглядывая монументальный замок, три башни которого тянутся к небу и прокалывают облака пиками. Шершавый камень стены точно горит, оплетенный яхонтом плюща и бугенвиллии.

Любоваться случилось недолго. Пажи вдруг склонили головы, и Тэ пришлось повернуться на приближающийся звук шагов. Тот самый Юнги не стерпел наблюдать издалека и объявился. Лицо его держалось на грани смирения и восторга.

— Вот ты где. Красиво тут, правда?

Тэ предпочел промолчать и повести плечом, будто бы слова Юнги его не трогают совершенно. И хотя он догадывается, что волк не является зачинщиком развернувшегося безумия, повода доверять ему тоже нет. Тэ двинулся вдоль цветущих пестрых фрезий, и Юнги ступил следом, не смея лишний раз взглянуть на ведьму.

— Кто ухаживает за садом? — спросил Тэ, остановившись.

— Не знаю, я сам не так давно гощу… — Юнги почесал затылок и потупил взгляд.

Тэхён ухмыльнулся и все же заглянул волку в глаза, а тот указал на свое плечо, пытаясь что-то сказать. Тэ замер в недоумении, а потом ощутил легкую щекотку на кончике ключицы. Там замерла бабочка с ярко-голубыми крылышками. На бронзовой коже смотрится настолько красиво, что Юнги запомнил картинку детально, чуть коснулся воздушной массы, и бабочка вспорхнула ввысь. Пальцы Юнги остались на гладком плече. Тэхён задышал чаще, задрожали веера ресниц, и волк поймал пульс на его запястье, осмелев, прижался к нему губами и попробовал устоять. Заплясавшее между ними напряжение скралось в одну точку и рассеялось, Юнги извинился и отпрянул, вернув самообладание.

Они вновь пустились в прогулку, затем присели на большой камень у пруда.

— Если не затруднит, расскажи о себе, Юнги.

Он рассказал, без прикрас и преувеличений, не выгораживая для себя особую роль, а потому Тэхён немного смягчился. Ведьмовские глаза наполнились горечью, но к Юнги он перестал испытывать неприязнь: в конце концов, тот здесь действительно не по своей воле. В минуты крайнего одиночества всегда свойственно искать родственную душу.

— Разве такое возможно? — пробормотал он. — Среди полукровок – Альфа?

— Хотел бы я сумничать, да не умею. Чего не ведаю, того не ведаю.

— Мне нравится твоя искренность, — заметил Тэ, и Юнги укололо чувство невероятной теплоты, ему захотелось подарить Тэхёну всё, что у него есть.

Да, они где-то в южных землях, да, здесь круглый год тепло и никогда не бывает снега, а лето наполовину утопающее в ливнях, наполовину засушливое.

— И в целом, здешний климат мне не по духу, — заключил Юнги.

А Тэхён впал в тяжкие раздумья. Видать, шансов выбраться у него практически нет. Даже если его уже ищут, нужно потянуть время. Но как?! Тэ отряхнулся от мыслей, повернул голову и едва не соскользнул с камня: Юнги безотрывно смотрит на него, проглатывая каждый вздох. За этим стоит притяжение, схожее на то, что вяжет Альфу и Альта̀ру, но это исключительно одностороннее, хотя и надламывает косточки. Тэхёну пришлось встать, чтобы не дразнить близкой дистанцией.

— Я всё же склонен считать, что это Ведающие распорядились частично вырезать волчьи кланы, — заговорил он. — Вероятно, они искали тебя. Или же охотились на сильнейших.

Тогда Юнги, словно обиженный уловкой, опасно прищурился и помотал головой, выдал как на духу:

— Нет, Тэхён, всё не так. Наивный. Мы с Сокджином были теми, кто занимался внесением смуты в устоявшийся звериный быт. Конечно, до меня был кто-то другой, но и я загрыз немало сородичей с тех пор, как вышел. А вышел я гораздо раньше, чем это успели заметить безголовые тюремщики – пару лет назад. Вместо меня там остался гнить похожий полуволк. Как жаль, да?

Тэхён опешил. Вот он – настоящий зверь. Приемлемо добрый образ Юнги развеялся, преломился под светом, что цветное стеклышко. Он подошел вплотную, требовательно притянул Тэхёна за талию и взял за подбородок.

— Мне плевать, что ты принадлежишь Чонгуку, — прохрипел он. — Я живу по законам изгоев, законам, которых не существует. И как бы тебе ни хотелось быть избранным рядом с этим ничтожеством, судьба покажет, что твое место рядом со мной.

Его слова обожгли Тэхёну скулу, с треском разорвав пространство между, выжав доступный воздух прикосновением к шее. Юнги сорвался, вскипел, перегнул палку, перепутав ненависть к волкам с ненавистью к поражениям.

Они не успели договорить или договориться, как воздушное соитие взглядами прервалось категоричным вздохом.

— О боже, ну хватит! — Джин закатил глаза и взялся деловито расставлять приоритеты, разнимая сцепившихся. — Юнги, тебе давно пора готовиться, а не прохлаждаться, а вот ты, ведьма, идешь со мной.

Тэхён чувствовал себя извалянным в грязи, а глядящий ему в спину Юнги замер истуканом. Ему бы разобраться с тем, ради чего он борется и что хочет спасти: гордость или сердце.

Сокджин впустил Тэхёна в небольшую сырую келью, освещенную лавандовыми свечами. Нарисованная на полу печать сияет серебристым светом, в центре крестовая дыба с кожаными обручами.

— Раздевайся и следуй туда, — приказал Джин, но Тэ не сдвинулся. — Вообще-то, я могу сделать это насильно, но предпочитаю воздействовать сначала словесно.

Никакой реакции. Джин присвистнул, и вошедшие пажи сделали всё за Тэхёна, стянули одежду и пристыженного, озябшего, потянули на дыбу, пристегнули, затянув ремни покрепче. Свесив голову, Тэ закусил губу и попытался остаться на гребне рассудка.

— Как и Альфа, который таковым не является до инициации, Альта́ра тоже обязан пройти свой ритуал по причастию к касте полубогов, — вдался в пояснения маг. — Твоя кровь еще не обладает достаточной властью, а дух полон страха. После некоторых манипуляций мы избавим тебя от всего лишнего.

Избавим. От лишнего.

Лишнего.

Голос Сокджина покатился с вершины гор лавиной и разбился ливнем о грудь. Введенный в транс, Тэ перестал улавливать боль от грянувших порезов, почти не почувствовал отвратительного привкуса густой жижи, что дали ему испить из горячего кубка. И лишь в конце он краем глаза успел заметить, что стигмы на запястьях проявились полностью, чернильными завитками нарисовав вечные браслеты.

Его отнесли в спальню и уложили. Джин коснулся метки на шее, которая затянулась до руны, безошибочно обозначающей абсолютно чужое имя. «Чонгук».

Чертыхнувшись несколько раз кряду, маг велел пажам следить за ведьмой, а сам с грохотом покинул покои.

***

Пробудившиеся Ночные оживили город: послышался и стук кузниц, и кипящий пар заработавших предприятий, и бурлящий поток разговоров, передвижений, детских возгласов, воскресло царство запахов, сладких, пряных, прожаренных и вкусных.

Наутро Чонгук едва ли узнавал еще вчера мертвые окрестности. Зато ему стало много легче на душе. Всего одна ночь в родных краях залечила давно ноющие раны. Завтрак оказался вкуснейшим из всего съеденного, жена дяди Вольвана одной из самых замечательных женщин – веселая и острая на язык, а Чим с Хосоком неожиданно стали казаться родными.

Дядя с горем пополам согласился на родственную схватку и выиграл, а затем Тай показал друзьям все красоты города. И все это пока Намджун с Вольваном в обрядной занимались возвращением силы. Перед этим Надмжун попросил у Чонгука какую-нибудь вещь Тэхёна, и тот, нахмурившись, отдал припрятанную тесемку с его запястья, которую хранил еще с первой встречи. О сути Намджун так рассказать и не потрудился.

К обеду маг уже мог похвастаться неординарными магическими способностями, творить волшбу из воздуха и отвечать на самые каверзные вопросы всезнайки-Хосока. Назначенная на вечер инициация всполошила народ, но ненадолго: Ночные весьма спокойны и рассудительны, восприняли мудро, подготовились, как следует.

Перед самым выходом в обрядную, Чонгука посетило жгучее видение, распоровшее кожу изнутри, он пошатнулся, оперся на подставленное Чимином плечо и натужно выдохнул: