Пока Чонгук опускался влажными губами по сухожилию шеи к плечу, Тэхён мечтательно улыбался. Хотя не должен был. А потом Чонгук облизал его соски и поцеловал в пупок, осторожно стягивая боксёры. Тэхён сглотнул. Он не верил. Равнозначные тем - поцелуи внутри по бедру, прикосновение губ к головке - такое же нежное, а затем причмокивание, дыхание, даже игривость, возбуждающий массаж. Чонгук умел проявлять теплоту и ласку, он глотал Тэхёна и, взяв в рот глубже, спустил пальцы по промежности.

Извиваясь и умываясь ладонями, в нетерпении кусая губы, Тэхён не щадил связки в бесстыдных стонах и понимал, что всё это ему кое-что напоминало и оттого имело странный привкус.

Чонгук вылизал его и не просил ничего для себя, остановил руки Тэхёна, тянущиеся к жилистому сочащемуся члену, посмотрел с придиркой. Да, Тэхён знал, что будет больно, но он хотел, чтобы было. Кивнув, Чонгук подхватил его ноги под колени и несдержанно толкнулся, выручив надломленный стон. Выгибаясь колесом, Тэхён пробовал удержаться и провёл четыре полосы царапин на его шее, перечёркивая татуировку, на прошлое не претендовал, от настоящего отбивался, задыхаясь в приступе восторга и смягчённой градусами боли.

Движение. Шлепки. Чонгук наращивал темп, глубоко целуя его и слизывая со скул слёзы. Чонгук трахал его с таким бьющим усердием, непрерывно, словно надеялся зачать нового Юнги. А того было много, стекающего по ним липкими струйками, расползающимся шёлковыми ленточками. В томных глазах - Юнги, под накалившейся кожей - Юнги, в слившемся дыхании, повсюду. Тончайший самообман, солёный.

Тэхён отвоевал местечко сверху, опустился и всхлипнул, он размазывал по груди Чонгука их запахи, наклоняясь, прикусывал ему плечи, губы, а тот мял его рёбра и придерживал за руки. Ещё немного, Тэхён оказался на животе и, вцепившись в подушку, истошно застонал, ощущая, как Чонгук рвёт его сзади, натягивая с одури жёстко. Но боль эта не кромешная и не всепоглощающая, она как долгожданное избавление, причастие и обещание обрести покой.

Чонгук гладил его спину. Перестал, почувствовав неудержимое рвение воздать ему по заслугам, избавиться от величия.

Перекатились. Чонгук снова сверху, на этот раз ближе, теснее, наворачивает круги во рту, тянет за волосы и хлопается быстрее. У них есть общая лелеемая надежда на возвращение. К истокам. Им хочется быть очередной ставкой, не больше. Они нуждаются друг в друге, но так плохо, искажённо.

…Тэхён задрожал, в исступлении вытягиваясь и тут же сжимая его руками, ногами, пробуя уловить губы, истерично расцарапывая Чонгуку спину. Он то ли рыдал, то ли пытался кричать и не хотел, чтобы это заканчивалось. Чонгук кончил и ещё чуть-чуть задержался в нём, проводя губами по губам, встрёпывая мокрые Тэхёновы волосы.

Распластавшись на постели, Тэхён сонно хлопал глазами, переутомившись и мечтая, чтобы кто-нибудь покурил вместо него. И рядом - не чтец мыслей.

Чонгук звучно щёлкнул зажигалкой и затянулся. Вдруг Тэхён понял, что за язва кровоточила в его ослабшем сознании, превращая дремлющую догадку в изнывающего от страданий монстра. Столько схожести, столько недомолвок и ненароком увиденного Тэхёном сложного подтекста во взглядах. Теперь раскрылось, обрело почву и перестало быть тайной.

— Чонгук?

Тот повернул голову. Выглядел задумчивым и виноватым, несчастным и растерянным. Пальцы, сжимающие фильтр, потряхивало. Не кровосмешение. Но им всегда было, что прятать.

Вздохнув, Тэхён сел и, придвинувшись, уткнулся лбом ему в спину. Схватило за глотку приступом сухим слёз, в лёгких толкался сбитый кислород. Вот оно. Это измена не одного, но двоих. И попытка пересадки чужого образа обернулась провалом.

Чонгук врастал в эпоху нового привыкания и не мог простить своему телу позывов к другому человеку, Тэхёна коробило то, что у них всё так спуталось. И беда не в том, что он плавился между двух братьев, он вообще не мог нащупать никого лишнего, и это так похоже на падение в бездну, на запретную сладость, к которой у Тэхёна отродясь нечаянная слабость.

========== Глава 16. Поле боя. ==========

В конце концов, он пришёл к тому, что даже не смог курить: так сдавливало лёгкие. После ночи в отеле, безусловно запоминающейся, между Тэхёном и Чонгуком повисла клейкая пелена, обтянутая их обоюдным страхом перед содеянным и возможными судьями-надзирателями. И если Тэхён мог ещё почувствовать себя жертвой и вылезти из чана самобичевания, то Чонгук закрывался поплотнее под крышкой и сам добавлял огня.

Его ненависть к себе порождала глухое молчание, Тэхён пытался до него достучаться, но безуспешно. Восстанавливаться и мириться с содеянным - не в его стиле.

— Послушай, не стоит на этом зацикливаться, Чонгук. Я был пьян, ты под впечатлением, к тому же нам хотелось выпустить пар. Это нормально.

Ничего другого Тэхён не чувствовал, старался себя пожалеть, а заодно вытащить Чонгука. Рано или поздно они бы сорвались. Тэхён в тот вечер посчитал, что лучше рано и менее болезненно, лучше раздавить друг друга, чем посторонних.

— Нормально? — Чонгук полоснул уничтожающим взглядом. — Ничего нормального в этом нет, Тэхён.

Как будто он ждал осуждения с его стороны, вообще - грубого наезда за инцест и прочие пороки, ждал потрошения. Тэхён же в роли палача никак не удался, повысил тон:

— Мы ничем друг другу не обязаны, перестань строить из себя невинную овечку. Можно подумать, кроме Юнги ты никогда ни с кем не…

Каждый раз, когда его язык разгоняется и опережает мысли, Тэхён всячески жалеет. Ярость в Чонгуке сменилась едва заметным смущением. Тэхён прикрыл рот рукой.

— Чёрт. Извини.

— Плевать, — махнул рукой Чонгук, хотя врал безбожно. — Что сделано, то сделано. Давай сосредоточимся на делах.

Тогда ему не то чтобы полегчало, но злиться расхотелось. С Тэхёном они делили один и тот же отравленный пирог. Баловень судьбы соблазном заманил его в ловушку, но пошёл и взял его Чонгук сам, без указки. Он стремился поскорее покончить с этим, чтобы оставить Тэхёна, и тому такая перспектива претила. Тэ действительно привязался. К Чонгуку, который оказывался плечом к плечу рядышком, когда плохо, к Чонгуку, внимающему и прячущему удивительно доброе сердце, к Чонгуку, иногда отпускающему тонкие уморительные шуточки.

Чимин ушёл полчаса назад: вносил здоровскую лепту в общем заговоре, неплохо разбирался в компьютерных нюансах. Тэ оценил его интеллектуальные способности, да и вообще по-человечески, жаль, что раньше ему не довелось с ним общаться. Впрочем, упустили немного. За пару дней успели сблизиться достаточно, чтобы понять, кто не переносит оливок в пицце, а кому не подходит под размышления клубная музыка. С Чонгуком у Чимина общение строилось на язвах, подколках и грамотной иронии. Тэхён списывал на несхожесть характеров, хотя временами желал придушить их обоих.

Конверты для полиции они готовили на съёмной квартирке. Обычно без надобности сюда не приезжали, так - рабочий перевалочный пункт. Странно напоминает студию Юнги, укромными уголками и прочей мелочью. Когда всё закончится, Тэхён планирует сюда переехать и жить самостоятельно. Отцу выпишут номер в тюрьме, а мама, скорее всего, вернётся к бабушке с дедушкой в Тэгу. Так или иначе, вставать на ноги ему придётся без посторонней помощи и подстелить соломки заранее нелишне.

Звонки делали анонимные, с нужными людьми договаривались под денежный залог. Если бы не помощь Чонгука, Тэхён бы вряд ли справился в одиночку. Поэтому не мог свыкнуться с обозримым будущим, где нет кофе по просьбе одного взгляда, нет проницательных глаз и вообще - Чонгука, такого, какой он есть. Тэхён также хорошо понимал, что эта симпатия родом из любви к Юнги и выразить презрение к их интимной связи (как выяснилось, случившейся лишь однажды), он не пытался.

— Мы можем быть друзьями…? — спросил Тэхён вполголоса, от цифр счетов в глазах у него рябило, пришлось снять очки, какие использовались для чтения.

Чонгук сдвинул бумажки в кучку и выпрямил ноги. Без костюма, в обычной толстовке и джинсах он выглядел, как соседский парень, но проще с ним от этого не становилось.