— Я внезапно, прости… — Леон как-то побледнел и осунулся. Тоже переживал, вероятно.

— Да перестань.

Чимин не делился с ним всем, что имел, но описал обстановку вкратце. В свою очередь, Леон рассказал, что в Палермо ходит слух за слухом, один ущербнее другого.

— В общем, смерть Тэхёна на любой вкус.

— Ладно… Паники пока нет?

— Они растеряны. Без официального-то подтверждения. О Марко тоже не говорят. Но я вообще не за этим здесь… Был тут на старой квартире отца, хочу разобраться с недвижимостью, ну и… — Леон вынул из кармашка жилетки маленькую записную книжку и протянул Чимину. — Нашёл в сейфе.

Полистав странички с угловатым почерком, Чимин не мог разобрать каракули и с недоумением взглянул на Леона.

— И что это?

Он подошёл и открыл книжечку ближе к концу. Карандашный рисунок в виде пентаграммы Чимину не понравился. Внутри похолодело.

— Я думаю… — Леон закусил губу и нервно задышал. — Я думаю, что мой отец состоял в Стидде.

Витале Манрике, советник Тэхёна, первый и лучший из его людей. Змея обитала в их логове с самого начала. Мог ли Чимин доверять Леону? Могли ли они с Тэхёном вообще полагаться на кого-либо? Доверие уплывало вниз по течению.

***

Стихия нарастала, угрожая грозовыми раскатами.

Тэхёна забросило внутрь какой-то адской силой, швырнуло. Приземляясь, он несколько раз перекатился по полу, ушибся головой. Его подняли, резко притягивая к себе, но он продолжил активно сопротивляться. Вновь разыгравшаяся драка с бесполезным размахиванием кулаками и переворачиванием видимых преград.

Нырнув в сторону и подхватив пистолет, Тэхён зарядил его и выставил руку, преследователь осторожно взял нож и побаловался им, подкидывая.

— Да ну? Хочешь убить меня? — он смеялся, как Чонгук, и Тэхёну больно дался глоток слюны.

Они закружились вокруг столика, неторопливо. Выстрел не давался, скоба стала настолько тугой, что палец Тэхёна точно начал упираться в его же желудок, где страха скопилось на сто лет вперёд. Перед тем, что время осмелилось повернуться вспять и застать его врасплох.

Несомненно, Чонгук ловчее. При отходняке Тэхёну не светило ни шанса. Показав ложный выпад, Чонгук повалил его на пол, насел на бёдра, остриё ножа проехалось по стали ствола, скрежетнуло. Они сдерживали друг друга, хотя с огнестрельным Чонгук бы ничего не поделал, будь у Тэхёна резон выпустить пулю. Однако, напряжённое молчание вылилось во внезапное разоружение. Но следом за ножом Чонгук выбил и пистолет.

Он склонился так низко, что мокрая чёлка моросью обдала лицо, и на губах виднелась каждая чёрточка. Микромир его черт, теней, мокрых ресниц и заискивающего, почти знакомого взгляда, топящей радужки.

Вздрогнувшие руки Чонгука намертво сжали запястья Тэхёна, он отчаянно заглядывал ему в глаза. И словно не было ублюдка и негодяя, воскресшего или когда-нибудь остывшего, врага или друга. Чонгук, какой есть и Чонгук, какого Тэхён никогда не знал. Возмужавший и странно отчуждённый. От пылающего дыхания Тэхён сжался в комок, им обоим удалось набить друг другу по ссадине.

— Ты веришь мне, Тэхён?

Дрожь в груди поднималась вместе с окисляющей тошнотой.

— Как, как это возможно?… — задыхаясь, выдавил он и зажмурился.

Но призрак не пропадал, он прижимался к нему, пылко нашёптывая на ухо одно и то же. Но что за вопрос веры, когда его не должно быть здесь? Вопросы душили Тэхёна, а Чонгук мазал губами по его виску, горячее тело не вызывало сомнений в способности гонять по венам кровь. Он был частью Стидды или не был ей вовсе, он был частью заглушенных воспоминаний, но в то же время - он пребывал здесь так явственно, что Тэхён перестал бороться. Его наваждение ожило, приобретая силуэт издевательски точный. Повешенные сняли петли, погребённые выползли из-под могильных плит. Как ни вообрази, но рассудок сдавался перед всепобеждающей чертовщиной ощущений.

— Я не понимаю…

— Я всегда был на твоей стороне, Тэхён.

«И чуть не проломил тебе голову…».

— Нет… Ты предал нас и ушёл под крыло этих мразей, — тихо заговорил Тэхён, порываясь выбраться из хватки, но наконец расслабился.

— Потом я расскажу тебе, — Чонгук отпустил его и отсел, дав возможность отдышаться, он обтёрся остатками майки, выбросил тряпьё и, дотянувшись до полотенца, бросил его на шею. — Только тебе не следует убегать.

И он замер в профиль, пугая своей переменчивой мягкостью. Может быть, это не он нападал на него и облизывал кожаный мешок, кормил наркотой?… Тэхён засомневался. В конце концов, он ничего не видел.

Он знал Чонгука по-настоящему хорошим, но теперь не надеялся, что ничего не изменилось. Было бы глупо. Перемены с ними, между ними и во всём, что их когда-либо касалось. Тэхён также заметил, что обижен и ранен, ошеломлён. Тем, что за все эти годы Чонгук ни разу не напомнил о себе, что решил, будто может явиться и потребовать, что захочет, будучи с теми, кто выедал Тэхёну кишки. На сердце его давно заиндевела та темнота, в которой они расстались. Он даже не собирался в ней копаться и не видел причин верить ему.

Сев, Тэхён выпал в пустоты на несколько долгих минут, переводя взгляд с Чонгука на свою фотографию. И обратно. В какой-то степени та безумная мечта - оживить его, отныне исполнившись, превратилась в тотальный ужас. Ноги не слушались Тэхёна, и он подполз к нему, какой-нибудь падалью, униженный. И поднялся выше, опираясь на его ляжки, оголённую грудь, плечи, разрезая ногтями его кожу, нащупал шею. Он смотрел на Чонгука с явным желанием вспороть ему артерию, надавить так, чтобы он непременно вернулся туда, откуда пришёл. Тэхён проявил любопытство скульптора и продавил его виски, скулы, линии челюсти. Кто он? Что пережил за годы скитаний? Возжелал бы Тэхён стать слепцом, чтобы не видеть его? Или превратиться в смертельный яд, стать кислотой, обещающей разъесть их обоих?…

Последняя капля упала с подбородка Тэхёна прямо в ладонь Чонгука. Он мог заточить его, совсем как нож и заточить в неволе. Заломив ему руки, Чонгук впился в кровяные губы, заставив уверовать, вспахав ладонями спину. Помешанные и мокрые, они целовались безостановочно, по-животному, надкусывая и выхватывая оголённую кожу, тёрлись затвердевшими сосками. Бёдра Чонгука так сочно вжались между ног Тэхёна, что он готов был откинуться, лишь бы не затрястись ведомой тварью.

…И в разгаре страстного порыва Чонгук вдруг прихватил его за волосы и приложил виском об уголок стола с точным расчётом на временный обморок.

========== Глава 15. Преданность. ==========

Пустота в желудке. Тэхён очнулся и несколько раз поморгал, впитывая дневной свет. Есть предположение, что голову обработали: на лбу какая-то повязка с уплотнением на виске.

Через минуту напротив возник сердобольный Чонгук, одетый в чистенькие шорты и майку, он осторожно поправил Тэхёну бинт и помог сесть. Затем молча умыл влажным полотенцем и поднёс на пластмассовом подносе аппетитно пахнущий завтрак.

Несмотря на слабость и тошноту, Тэхён успел осознать происходящее и оценить положение, как невзрачное и нестабильное. У них далеко не медовый месяц. Под ним подстелен коврик. Правая рука случайно или намеренно прикована к водопроводной трубе, другие части тела абсолютно свободны. Заключение вполовину и неизвестно, что ожидать. Такого Тэхёну испытывать не приходилось. В общем-то, левой рукой он мог выкрутить болты, скажем, вилкой или ножом, но Чонгук вряд ли предоставит колюще-режущее. Как бы то ни было, шанс протянуть просматривался плюс-минус лёгонькая надежда на шевеление Юнги и Чимина по ту сторону земного шара.

— Я сварил тебе кофе и сделал пару сэндвичей, внутри куриная котлета из вчерашней тушки. Вроде вкусно, так что ешь.

Видимо, он недурён в готовке и в целом приспособлен к выживанию в одиночку. Поморщившись, Тэхён показал ему средний палец, чем вызвал смешок. Тем не менее, животный голод одержал верх над гордостью.

— Знаю, что это выглядит отвратительно, вся эта ситуация, — Чонгук сел на табурет, чтобы с интересом наблюдать за тем, как Тэхён зверски справляется с трапезой. — К сожалению, другого содержания предоставить пока не могу.